1.21
Она сидела на полу. Мозг ее четко понимал, что тело находится в пункте А. Задача ее шести ногам была поставлена следующая: достигнуть пункта Б и раздобыть пропитание, минуя все подстерегающие на пути угрозы, а именно людей, животных и отравляющие вещества. Появление первых двух можно было предвосхитить по грохоту приближающихся шагов или вспышке яркого света, на крайний случай. С третьим же было куда сложнее: отравленные лакомства дурманили манящим ароматом. Она знала, сколько невинных, лишь пытающихся добыть пропитание, чтобы прокормить себя и семью, ее братьев и сестер, полегло в неравной борьбе с превосходящим в размерах хитрым, беспощадным врагом. Эти дикари не щадили ни стариков, ни детей, ни больных, ни раненых. Заложников тоже не брали. Лишь убийство, лишь уничтожение. Они несли смерть всему ее роду - этим безобидным существам, которые не умели даже кусаться, какой там постоять за себя. Ее родители погибли не своей смертью. Пытаясь, всего лишь, не умереть с голоду, были размазаны по полу, да так, что кишки их вылезли наружу. Восемнадцать сестер и двадцать три брата тоже были убиты. Примерно столько же пропали без вести, скорее всего - их постигла та же участь. Она чувствовала ненависть к этим беспощадным тварям, на конечностях которых столько крови невинных безобидных существ. Она была готова на все ради того, чтобы они испытали хотя бы часть той боли, которую принесли ее роду. С рожденья все, кого она знала, испытывали те же самые чувства. Ненависть и страх. Вот в чем заключалась их жизнь. Страх и ненависть. И поиск пропитания. Каждая секунда, минута, каждый день и час их коротких жизней были пропитаны страхом быть замеченным и раздавленным. Когда же наступало долгожданное насыщение, в своих норах, они люто ненавидели врагов и грезили искупать тех в их собственной крови!
Даже сейчас, торопливо перебирая конечностями, пересекая опасную территорию ради кусочка засохшего пюре на грязной тарелке, ее мозг ненавидел этих, готовых появиться в любую минуту, убийц. Она уже была на середине пути, еще чуть-чуть и, наполнив желудок, она вернется домой, где будет в безопасности. Последний рывок. Осталось совсем немного, когда грохот приближающихся шагов заставил уйти ее душу в пятки. Это конец. Шаги были уже совсем близко! Сволочи! Живодеры! Она суетливо начала метаться из стороны в сторону, не понимая куда бежать. Она чувствовала, что спрятаться уже не остается времени. Его совсем нет. Яркий свет ослепил глаза, она не видела абсолютно ничего. Вот и пришел ее черед. Она прожила несколько дольше своих родных, зато скоро, совсем скоро, встретится с ними. Она по инерции бежала куда-то, уже не надеясь спрятаться. Глаза немного привыкли к свету. Она увидела занесенную над ней огромную ногу. Нога была в сотни раз больше ее тела. «Прощай, такая недолгая и такая желанная жизнь!» - только и успела подумать она, когда вдруг тело ее стало расти. Оно становилось больше и больше, было уже размером с ногу, потом больше ее. Мышцы рвались, на их месте сразу вырастали новые, массивнее и сильнее. Вот она уже была размером со своего противника. Ее усы стали толстыми и острыми как заточенные штыри. Противник сдал назад. В его глазах стоял немой ужас. Когда ее размеры превысили габариты врага в два раза, он обмочился. Слезы из его глаз текли, он беззвучно хватал воздух перекошенным ртом. «Дергайся, дергайся, Гад, из стороны в сторону дергайся, как я только что. Как уж на сковородке вертись! Как кролик на удава смотри! Скотина! Кровавая Скотина, уничтожавшая моих родных веками!» - проносилось в ее озлобленном мозгу. Теперь она была на коне. Теперь он у нее попляшет. Она с упоением смотрела в наполненные первобытным страхом глаза врага. «Вот ты какой смелый, когда противник не в тысячи раз меньше тебя!», - заливалась смехом она. Противник развернулся на трясущихся, подгибающихся ногах и попытался убежать. Ее это еще больше рассмешило. «Тварь трясущаяся, не достойная существования бактерия!». Ее размеры уже превышали размеры комнаты. Стены трещали и ломались под напором ее мышц. Она посмотрела на тварь, ползущую в страхе от ее гнева. Сначала она оторвала ему одну руку и посмотрела на его мучения, затем по очереди отделила от тела остальные конечности и, с упоением глядя на его агонию, откусила голову. Наконец она бросила то, что осталось от совсем еще недавно грозного противника, на пол и растоптала, глядя на то как его кишки окрашивают грязные полы кухни в красный. «Это ждет каждого из них! Их детей! Все они будут уничтожены! - вертелось в ее голове. - И только, когда умрет последний из них, мои братья и сестры будут отомщены!»
Глаза Вероники немного приоткрылись. Какая-то белая комната, уставленная кроватями и аппаратами, плыла, будто бы в тумане. Она ощутила в носу и во рту присутствие посторонних предметов. Медленно скосив вниз глаза, девушка увидела, что из ее лица торчат трубки, подключенные к дыхательному аппарату. Она медленно повернула голову и обнаружила, что в ее правую руку, синюю от вздувшихся вен, вставлена игла капельницы. Переведя взгляд на другую сторону, она убедилась, что к левой руке так же ведет трубка с лекарством. Мыслей не было. Только шум и боль. Она попыталась подняться, но получилось, лишь, слегка оторвать голову от подушки.
- Рома. Ромочка, - начала было звать она, но изо рта, заткнутого трубкой, вырвался, лишь, неразборчивый тихий хрип. Иссохшие губы девушки затряслись, она плакала, плакала молча, только слезы капали на застиранную больничную наволочку.
Через некоторое время, в палате появились люди в белых халатах. Они долго что-то обсуждали, трогали ее, записывали показания аппаратов. Она слышала все, что они говорят, но не могла разобрать. Как будто они общались на каком-то неведомом ей языке. Люди в белых халатах улыбались и что-то спрашивали у Вероники, но она, почему-то чувствовала, что их улыбки фальшивые, а вопросы с подвохом, и они обязательно причинят ей зло. Вероника лежала молча, даже когда доктор дал указание своим помощницам – медсестрам вытащить дыхательный аппарат из ее рта.
Мысли путались в голове:
- Враги! - думала она. - Везде враги! Жаждущие крови враги! Они напичкали меня лекарствами, они привязали меня к кровати...
- Рома, Любимый, как ты без меня? Надо попросить телефон. Ты наверно обзвонился мне. Ромочка, Дорогой мой, - доносилось, будто бы, из другого сознания.
- Если не я их, то они меня! Надо вырываться...
Затем мысли совсем перемешались, и Вероника отключилась. Разбудил ее знакомый голос. Сначала она обрадовалась, подумав, что это Роман. Но, прислушавшись, девушка поняла, что это не он, но, все равно, кто-то до боли знакомый. Ей, с трудом, удалось разобрать несколько слов:
- Ника, Ника, это я! Ты узнаешь меня? Как ты, Ника?
Прищурив глаза и, сфокусировав взгляд на задающем ей, тревожным тоном, вопросы мужчине, она, наконец, узнала в нем Дмитрия. Он был очень хорош собой, а накинутый на широкие плечи белый халат, заставил подумать ее: «Ему бы пошло быть доктором». Вид у Дмитрия был очень встревоженный. Он держал Веронику за руку и ласково спрашивал:
- Ника, милая Ника, ты слышишь меня?
Голос его подрагивал, чувствовалось, что Дмитрий не на шутку обеспокоен ее состоянием.
Несмотря на жуткую боль в голове и ворох, разрывающих ее мозг мыслей, девушка нашла в себе силы ответить:
- Да, Дима, я слышу тебя, - выдавила она и, испугавшись своего голоса, показавшегося ей незнакомым, замолчала. Звуки, издаваемые ею, больше напоминали какое-то сумбурное хрипение, а слова...ей они казались незнакомыми. Девушка складывала буквы в голове в нужном порядке, но произнося их, не была уверена, что Дмитрий понимает ее. Как будто, мозг вдруг забыл нужные команды, и язык выдавал звуки в знакомой последовательности просто по наитию, по старой памяти.
Но Дмитрий, к ее удивлению, все понял. Уголки его губ, едва заметно дрогнули и на глаза начали наворачиваться слезы. Вот уже одна катилась по его правой щеке, за ней вторая, а вот он уже смахивает их рукой, закрывая затем лицо большими мужскими ладонями. Было очень странно и страшно видеть Дмитрия плачущим. За долгие годы дружбы с ней и с Романом, Дмитрий, как сейчас казалось, не то, что ни разу не позволял себе быть настолько уязвимым, она не могла припомнить, чтобы даже грустным его когда-то видела. Этот человек обладал, во истину, железным стержнем, он всегда был лидером, всегда знал, как поступить в любой сложившейся ситуации и всегда оставался силен духом, что бы ни происходило. Всегда! И тут вдруг слезы...
"Дела плохи", - пронеслось в голове Вероники, и она попыталась улыбнуться, несмотря на невыносимую боль, от которой, вот-вот, могла потерять сознание.
Дмитрий видел, как искривилось ее, уже неузнаваемое старческое лицо, с огромными темными кругами вокруг глаз и иссиня-черными вздутыми венами. Он с болью смотрел на девушку и говорил:
- Вероника, милая моя, любимая Ника! Да, именно любимая. Я люблю тебя всю свою сознательную жизнь, с того самого момента, когда впервые увидел. В школе. Мы вспоминаем ту историю, когда подрались с Романычем в наш первый школьный день, по сто раз в году. Но никто, кроме меня, никогда не придавал значения самому главному, смыслу произошедшего. Ведь из-за чего мы подрались? Из-за места рядом с тобой. Я всегда спорю с ним и говорю, что я победил тогда, хотя всегда знал, что проиграл. Проиграл место рядом с тобой, как за той детской партой, так и в жизни...
Мысли в голове Вероники путались, она почти не понимала того, что он говорит, но улавливала суть, и ей было еще больнее от того, что она слышала. Дмитрий глубоко вздохнул и продолжил:
- Я проиграл тебя, Ника! Единственный и самый важный раз, когда я проиграл! Вот такая горькая жизненная ирония. Я готов отдать все, слышишь, все, что имею только за то, чтобы ты была рядом со мной. Все, с кем я когда-либо встречался, ногтя твоего не стоят. Все, с кем я спал – лишь жалкие шлюхи, мясо, которым я пользовался, чтобы приглушить мысли о тебе. Всю мою жизнь! Всегда я жил мыслями о тебе. Каждый раз, когда мы были где-то втроем, я смотрел на то, как вы счастливы с Романом и представлял себя на его месте. Я не винил его или тебя, ведь это, лишь, моя вина. Я проиграл свою любовь, я проиграл тебя, единственную желанную и самую дорогую! Я никогда бы этого не сказал тебе, Ника, Дорогая моя Ника, если бы не одно «но»! Я не хотел тебе говорить, тем более сейчас, но я не желаю, чтобы ты считала меня предателем своего друга. Ника, Роман, наш Рома, мертв. Мне сообщили об этом, когда я шел в больницу. Он мертв, Ника. Я не могу потерять еще и тебя! Я сделаю все, слышишь, только ты выкарабкивайся. Я сделаю все для тебя, любимая...
Последние слова Дмитрия Вероника уже не слышала. Когда воспаленный, уже не принадлежавший ей мозг, прошило известие о смерти Романа, девушка поняла, что ей больше нечего делать на этом свете. Будучи честной с собой, она до этого уже понимала, что с ней творятся процессы, которые в очень скором времени станут не сопоставимы с жизнью. Но Вероника боролась, хотя девяносто процентов мыслей были о крови и убийствах, о сладких убийствах ненавистных врагов – людского рода, о том, что ее задача – уничтожить как можно больше этих мерзких тварей. А боролась она десятью процентами не пораженного сознания, лишь потому, что у нее был Рома; потому, что она не могла оставить его одного; потому, что из близких у него была только она и умирающий отец; потому, как она, конечно, знала, что он несколько дней назад звал ее на несостоявшееся свидание, в самый дорогой ресторан города, чтобы сделать ей предложение. О, Боже, как смешно он покраснел, когда приглашал любимую на это свиданье. Наверно, так же смешно, как, когда подкинул ей первую записку со словами: «люблю тибя ника» и корявым восклицательным знаком в конце, тогда в первом классе, или, когда они впервые поцеловались через несколько лет «романтики». "Рома... Ты – единственное, что держало меня здесь! Дальше нет никакого смысла, Рома, никакого без тебя!"
Слезы текли по ее лицу. Грудь девушки и плечи тряслись, а сама она беззвучно горько рыдала. Когда она начала задыхаться и закатывать глаза, Дмитрий схватил ее за плечи:
- Ника, Вероника, - кричал он, обезумев от испуга.
- Врача, позови врача, - прохрипела девушка.
- Сейчас! Держись, Ника! Держись, солнце мое! Я мигом! Враааааааааач! Где врааааааач? Сюда! Срочно! - ревел Дмитрий, выбегая из палаты.
Она слышала, как голос парня становится тише, удаляясь. Он бежал по длинному больничному коридору. Вероника собрала всю свою волю в кулак и встала на ноги. Они тряслись. Ника медленно подошла к окну, которое было приоткрыто из-за невыносимого летнего зноя. Девушка с трудом вскарабкалась на подоконник, взглянула вниз: этаж седьмой или восьмой, примерно так, не ниже.
«Рома, совсем скоро...» - пронеслось ясно и четко в уже побежденном захватчиком мозгу, когда она сделала шаг вперед, ощутив свободу полета, и, предчувствуя скорое избавление от мук.
В палату вбежал Дмитрий, за ним неслись врач и медсестры. Дмитрий подошел к окну и, переборов страх, взглянул вниз: на асфальте распласталось тело молодой красивой девушки. Ее руки и ноги чуть-чуть подрагивали, но вскоре стали неподвижными; от головы растекалась лужа черной крови. Дмитрий не мог этого видеть на таком расстоянии; к тому же, он в ужасе отпрянул от окна и упал на колени со словами:
-Что я наделал?!
На губах разбившейся девушки, застыла улыбка. Последние ее мысли были о любимом.
В коридоре Вероникиной квартиры, где ее за сутки до этого нашла соседка, увидев лежащей возле открытой настежь входной двери, и вызвала скорую помощь, которая едва откачала несчастную девушку, звонил, не переставая, практически полностью разряженный телефон. На экране светилась надпись: «Любимый».