«Второе перерождение»

Когда дверь за Ронином, Каташи и Тейджо закрылась, в воздухе повисла напряжённая тишина. На ступенях крыльца остались глава семьи Химоро, его дочь Рейна и сын Юдзо.

Рейна, одетая в глубокое пурпурное кимоно с узором феникса, сжала кулаки, и глаза её кипели чувством возмущения:

— Как он смеет смеяться... В присутствии отца клана! — её голос дрожал от гнева. — Я даже не ожидала такого бесчестия!

Юдзо, стоящий рядом с ней, резко хмурится. Его тон — грубее:

— Это не просто бесчестие. Он — конченый.
— Я видел, как он улыбался, когда отец говорил о союзе ради будущего.
— Он — позор. И глупец.

Глава Химоро, обращаясь к сыну, говорит спокойно, но с тяжестью:

— Мы не выбираем, как ведут себя чужие дети. Но мы выбираем, как на это реагировать.
— Его поведение — это не позиция всего рода Ронин. Это — одна из проблем, которую нам нужно решить.

За их спинами — просторный внутренний двор, оформленный журнальными иероглифами, ровной галькой, карликовыми соснами и каменным фонарём в центре. Вода мягко журчит — тонкий звук, размягчающий тяжесть разговоров. Стены особняка — тёмного тика и чёрного стекла, отражающие сад мечтательно и одновременно строго.

Рейна делает шаг к одному из фонарей, будто пытается увидеть в отражении свою правду:

— Мы не можем позволить такому человеку стать частью жизни нашего рода... Он не достойный союзник.

Юдзо добавляет:

— Если он считает девушек товаром... тогда он не ценит своё наследие. Что мы скажем остальным кланам?

— Это покажет нам, кто он есть на самом деле — — тихо говорит глава. — И когда придёт время, мы примем решение. Но сейчас — мы наблюдаем.

Рейна с раздражением:

— Ты хочешь поддержать союз? Или сохранить статус-кво?

— У нас всё ещё есть выбор, — отвечает отец. — Но выбор требует храбрости. И жертв. Мы посмотрим, выдержит ли наследник Ронина испытание, прежде чем станет дорожить тем, что имеет.

Сын опускает голову, но добавляет тихо:

— Он — история. Если он не превратится в пример — никто не вспомнит о союзе. Только о позоре.

В помещении с раздвижными экранами из рисовой бумаги и приглушённым светом от бумажных фонарей, тишину нарушает тихий голос слуги:

— Господин, к вам прибыл Хирото-сан, старший сын главы клана Саэндзи...

Не дожидаясь приглашения, Хирото Саэндзи уже переступает порог.

Он небрежно поправляет шелковый хаори с красным воротом, шаг уверенный, осанка прямая. В его чёрных глазах скользит расчетливый блеск. Уголки губ чуть приподняты — как у человека, который знает, что ему всё можно.

— А вот и я, — произнёс он с лёгкой насмешкой, — только узнал, что вас сегодня посещал сам Ронин... да ещё и с собой этого... как его там... — он прищуривается. — А, Тейджо?

Он опускается в кресло у стола, словно в своём доме. Не дожидаясь приглашения, протягивает руку, берет один из рисовых шариков и откусывает прямо на глазах у хозяев дома.

— По вашим лицам вижу — встреча прошла на редкость хорошо, — произнёс он, едва не поперхнувшись от собственного сарказма. — Или я ошибаюсь?

Юдзо напрягся, но ничего не сказал.

Рейна скрестила руки и отвернулась, чтобы не смотреть на него.

Отец Химоро, всё ещё сохранявший спокойствие, ответил сдержанно:

— Мы обсудили важные вопросы. Остались... задумчивыми.

Хирото ухмыльнулся, пожевал, не скрывая удовольствия от собственного вызова:

— Интересно. Особенно если учесть, что у Тейджо столько... изысканных черт характера.
— Хотел бы я посмотреть, как он вел себя за столом. Или под ним.

Он снова берет угощение, теперь демонстративно наливает себе чай.

— Я просто надеюсь, что вы не потеряли бдительность, — бросает он с ехидцей. — Он ведь не первый наследник, у которого... скажем, сложный темперамент. Много шума — а смысла ноль.

Отец Химоро внимательно смотрит на него:

— Ты пришёл с предупреждением или с предложением, Хирото?

— Я пришёл... напомнить. О том, что мы — ваши старые союзники. И мы всегда следим за тем, кто появляется в поле зрения. Особенно если он не умеет себя вести.

Хирото откинулся назад, сцепив пальцы на животе.

— Но кто знает... может, именно он вам и нужен. Такие, как он, делают хорошие цели. Или хорошие разменные монеты.

После слов Хирото в комнате повисла тяжелая тишина.
Рейна, сидевшая рядом с отцом, тихо и резко поставила чашку на стол, её глаза метали молнии.

— Ты всегда был хорош в намёках, Хирото, — сдержанно, но с раздражением произнесла она. — Только вот иногда, говоря завуалированно, можно потерять зубы, если не замечать, перед кем ты это делаешь.

Хирото криво усмехнулся, поднося чашку чая к губам:

— Зубы теряют те, кто слишком рано кидается в бой, сестричка. — Он кивнул в сторону отца. — Но я здесь не для споров. Просто... наблюдаю.

Юдзо Химоро, глава дома, заговорил спокойно, но в его голосе звучала нота железа:

— Мы не просим тебя наблюдать, Хирото. Мы знаем, как обращаться с союзниками... и с теми, кто играет в двойную игру.

Хирото не сразу ответил. Он откинулся в кресле, глядя на них с полузакрытыми глазами, словно кошка перед прыжком.

— Возможно, вы правы, отец Юдзо. Но вы же понимаете, в каком мире мы живём. Сейчас каждый шаг, каждое слово — это оружие или капкан. Тейджо... может оказаться и тем, и другим.

Рейна, склонившись вперёд, прошептала, но с ледяным напором:

— Лучше быть оружием, чем змеёй, которая шипит издалека.

Хирото хмыкнул:

— В этом мы с тобой, видимо, навсегда на разных сторонах.

Юдзо поднялся, тем самым обозначив конец разговора:

— Достаточно. Ты сказал, что хотел. А теперь дай нам переварить этот день без яда.

Хирото неторопливо встал, проводя взглядом всех присутствующих. Его ухмылка не исчезала.

— Конечно. Оставлю вас... переваривать. Только не подавитесь.

Он кивнул — не как гость, а как хищник, покидающий территорию. И ушёл, оставив за собой ощущение липкой опасности.

Когда за ним закрылась раздвижная дверь, Рейна тяжело выдохнула:

— Его надо убрать. До того как он уберёт кого-то из нас.

Юдзо смотрел в сторону сада:

— Нет. Его нужно держать на глазах. Пусть шипит. Главное — не дать укусить.

Юдзо задумался, глядя на стол:

— Но в одном он прав... Этот Тейджо. Он может стать либо проблемой, либо ответом. Вопрос в том — для кого и чем он будет.

Хирото неспешно идёт по каменной дорожке, за его спиной — один из приближённых, молодой, крепкий, с острым взглядом. Тот держит дистанцию, зная характер своего господина.

Хирото остановился у фонаря, залитого мягким светом, и, не оборачиваясь, произнес:

— Приведи мне Кацуро, правую руку Химоро-сама.
— Сейчас же, — коротко кивнул подчинённый и скрылся во тьме.

Хирото прикурил, опёршись на каменную колонну, вглядываясь в вечерний сад. Его губы изогнулись в кривой усмешке.

— Вот и посмотрим, что вы тут варите, — прошептал он. — И кто из нас на самом деле ядовит.

Через несколько минут появился Кацуро, мужчина лет сорока, в традиционном чёрном хакама, лицо серьёзное, глаза внимательные. Он поклонился — не слишком низко, но уважительно.

— Хирото-сама. Вы просили...

Хирото жестом пригласил его присесть на скамью рядом, не теряя своей надменной расслабленности.
— Сколько лет, Кацуро. Ты не изменился. Всё так же — молчалив и наблюдателен.

Кацуро (сдержанно, но уважительно):
— Ты тоже, Хирото. И всё так же вмешиваешься туда, где тебя не просят.

Хирото (встает и подходит поближе, опирается рукой о деревянную колонну):
— Не говори мне, что ты не знал, что я появлюсь. Я слышал, что Ронин со своим щенком приезжал.
— Что они хотели?

Кацуро (пристально смотрит в глаза Хирото):
— То же, что и ты. Союз. Через наследие. Через Рейну.

Хирото (со смесью раздражения и интереса):
— Ха. Значит, слухи не врали. Этот малолетний хищник всё-таки метит в клан Химоро?
(произносит с усмешкой, но в глазах читается опасное напряжение)
— А ты что? Ты позволишь этому случиться?

Кацуро (коротко):
— Я служу Химоро. Не вмешиваюсь в политику крови. Только наблюдаю и защищаю.

Хирото (наклоняется чуть ближе, шепчет почти в ухо):
— Тогда наблюдай внимательно. Потому что, если Тейджо свяжется с Рейной, клан Ронинов станет слишком сильным.
— А это значит, что следующим после вас падёт мой. Ты же понимаешь, да? Его не остановить словами.

Кацуро (спокойно, но твердо):
— А ты хочешь остановить его руками?

Хирото (усмехается, отстраняясь):
— Руки, язык, союз, шантаж... мне всё равно. Главное — результат.
— Я предложу Рейне себя. Если не примут — значит, начнётся совсем другая игра. Ты со мной, как прежде?

Кацуро не задумываясь отвечает:
— Я за Химоро. Как прежде.

Хирото (щурится, потом отступает, голос становится ледяным):
— Посмотрим, чью сторону ты выберешь, когда всё полетит к чертям.

Хирото разворачивается и уходит вглубь сада, а Кацуро остаётся стоять в тени, погружённый в раздумья. Он знает: игра началась, и Тейджо теперь — не просто заноза, а настоящая угроза для всех сторон.

Тейджо спит на кровати, раскинувшись на боку. Свет с улицы едва касается его лица. В комнате — тишина. Тлеет остаток сигареты в пепельнице.
Его веки начинают дёргаться. Сон накрывает, но не даёт покоя.

Темнота. Глухой гул в ушах.
Появляется комната — старая, выцветшие стены, полутени.
На полу в углу сидит девушка. Лица не видно — оно словно закрыто дымкой. Но голос — чёткий, нежный, почти родной.

Девушка (мягко, почти шепотом):

— Тейджо... ты вернулся?
Тейджо (ошарашенно оглядываясь):

— Кто ты?..
— Почему ты снова здесь?.. Ты... преследуешь меня?
Девушка не двигается. Только голос звучит, будто изнутри самого Тейджо.

Девушка:

— Я не преследую. Я жду.
Жду, когда ты поймёшь, что этот мир — не твой.
Зачем тебе их еда? Их правила? Их пустота?
Здесь нет боли.
Давай уйдём вместе... В вечность.
Стенка позади девушки начинает покрываться мраком, как будто растворяясь.
Тейджо делает шаг назад. Тени ползут к нему по полу, словно зовут.

— Нет! Я... Я ещё здесь. Я не...
(голос срывается)
Я не готов.
Девушка (почти ласково):

— Не бойся. Ты всегда был один.
Но здесь... здесь ты будешь со мной. Навсегда.
Тейджо задыхается — словно стены сдавливают его. Он кричит, но звук тонет в пустоте.

Он резко вскакивает, будто из воды. Его лицо — в холодном поту.
В комнате — тишина. Только шум дыхания. Рука дрожит. Он хватается за стакан и наливает себе воду. Но вместо того чтобы пить — выплёскивает остатки в раковину.

Бьёт ладонью по стене. Потом в отчаянии проходит по комнате туда-сюда, словно стараясь стряхнуть с себя наваждение.

Тейджо (шепотом, неуверенно):

— Кто ты?
Почему ты всегда со мной?..
Он оборачивается к окну. За ним — тёмный сад, и неясный силуэт, кажется, двигается в ветвях сакуры. Но, может, это просто ветер...

Он трясёт головой, берёт бутылку сакэ, но ставит обратно.
Садится на кровать. Смотрит на свои руки. Медленно. Тяжело.

Тейджо (мысленно):

— Я сплю. Но она — нет.
Кто та женщина в моём сне?..

Тишина. Слабо мерцает свет в лампе на стене. Тейджо идёт по коридору, будто без цели, босиком, в свободной тёмной рубашке.
Он останавливается у одной из дверей. Что-то останавливает его — почти неосознанное ощущение.
В тусклом просвете от слегка приоткрытой двери он видит силуэт.

Это Суми. Она стоит на коленях на коврике, её фигура обернута платком, движения спокойны, уравновешенны, выверены. Она совершает молитву.

Тейджо прижимается плечом к стене, наклоняет голову и медленно садится на пол, притягивая колени к груди.
Он внимательно наблюдает — не понимая, не вмешиваясь. Его дыхание замирает.

Суми встает, потом вновь склоняется — саджда. Она касается лбом пола и начинает шептать:

— О Аллаh... благодарю Тебя за пищу, за дом, за каждое испытание,
За то, что я жива...
Даруй мне терпения и ясности,
Укрепи сердце моё перед злом и страхом...
Тейджо щурится, не в силах понять, к кому она обращается. Он шепчет сам себе:

— С кем ты говоришь?..
Кто тебя слышит?
Он откидывает голову назад, опираясь затылком о стену. Закрывает глаза. Несколько секунд — и вдруг слышит:

Голос Суми — не шёпот, а нараспев, красиво, ритмично, глубоко.
Она читает Коран — строчки, которые хранятся в её сердце.

Язык незнакомый — но звук словно льётся через стены.
Голос проникает в сознание Тейджо, не вызывая страха — только тихое, непонятное волнение.

Он открывает глаза. Смотрит в потолок.

— Она... молится.
Не мне. Не отцу. Не деду.
Не клану. Не правилам.
Как будто... к Нему.
И ей отвечают?.. Это кто-то... слышит?..
Он оборачивается к щели в двери. Суми всё ещё читает. Лицо её спокойно и глубоко сосредоточено.

— Кто ты?..
И почему, чёрт возьми, твой голос не даёт мне покоя?..

Тейджо, всё ещё сидящий у двери, слегка наклоняется, чтобы лучше услышать голос Суми. Но его локоть скользит по стене, и рукав задевает тонкий бронзовый подсвечник, прикреплённый на стене — звонкий металлический звук пронзает тишину.

В комнате Суми голос не прерывается.
Она завершает аят из Корана, не обращая внимания на шум.
Она склоняется в последний саджда, и с мягким выдохом завершает молитву.
Потом медленно встаёт, поправляет платок и идёт к двери.

Тейджо в это время уже поднялся, как будто его вырвали из транса.
Он быстро и бесшумно отходит от двери, скользит вдоль стены, будто вор, и бросает быстрый взгляд через плечо.

Свет из щели — он ещё горит.
Суми отворяет дверь.

Она выходит в коридор и оглядывается.
Пусто.

Тишина.

Она смотрит в сторону угла коридора, куда только что свернул Тейджо.
Лёгкое подозрение мелькает в её взгляде, но она ничего не говорит.
Только шепчет про себя:

Суми (в полголоса, про себя):

— Если это был кто-то из них...
Пусть Бог наставит его сердце.
А если ветер...
Благодарю Тебя за тишину.
Она возвращается в комнату и закрывает дверь, оставляя свет внутри.

Он заходит, прижимается к стене. Его грудь тяжело вздымается.
Он опускается на стул, бросает взгляд в зеркало.

Тейджо (мысленно):

— Она не испугалась.
Даже не остановилась.
Кто ты, покрытая тканью...
...и почему твой голос звучит у меня в голове, будто заклинание?..
Он наливает воду, но не пьёт.
Просто держит стакан в руке, глядя в одну точку.

Темнота в комнате, только слабое отражение её голоса в голове.