Наследник тьмы
Свет тусклой лампы мягко освещает деревянные панели и тени на татами.
Суми стоит в центре, склонившись над столом. На ней — белое кимоно с вышитыми нежно-розовыми ветвями сакуры, балаклава закрывает лицо, видны лишь спокойные синие глаза.
Она бережно расставляет посуду: фарфоровая пиала для супа, чаша для риса, маленькие тарелочки с соусом. Каждое движение — точное, сдержанное, будто молитва.
На столе появляется термос с тёплым чаем, рядом аккуратно сложенные палочки.
— Сегодня всё должно быть спокойно.
— Я надеялась, что он забудет. Что передумает.
— Но я ошибалась.
— И даже если он снова будет злым... я не позволю себе дрогнуть.
— Женщина может быть мягкой... но её вера должна быть крепче стали.
— Если я пошатнусь — я перестану быть собой.
Она осматривает комнату: бутылок нет, пепельница пуста. Она протёрла даже пол под столом. Всё безупречно.
Но на стене всё ещё висит та странная картина — с тёмной фигурой, смотрящей в пустоту. Она снова на мгновение задерживает на ней взгляд.
— Почему он оставил её здесь?
— Почему она будто... отражение чего-то у него внутри?
Звук шагов. Тяжёлых, неровных. Дверь.
Суми тут же опускает глаза. Она отходит от стола, становясь у стены.
Тейджо открывает дверь. Он не пьяный, но в глазах напряжение — после встречи. Его шаги резкие, но он резко замирает, когда видит комнату: чисто, аккуратно, стол накрыт. И в углу — она, всё в том же белом, вся покрыта тканью.
Он на секунду замирает.
— Она что, правда сделала всё это?
— Она всё ещё здесь?
Он подходит к столу, садится. Без слов. Просто сидит. Тишина становится тяжёлой.
Суми не двигается. Не предлагает ничего. Только наблюдает, как он берёт чашу и пьёт чай.
Он вдруг нарушает молчание:
— Как тебя зовут?
Секунда паузы. Ответ звучит мягко, но чётко:
— Суми.
Он кивает:
— Ты не японка.— И ты не боишься меня?
— Боюсь только Аллаha.
Он хмыкает. Снова смотрит на неё. Внутренне растерян, но прячет это.
— Ты странная, Суми.
— Но, пожалуй... ты единственная, кто не лжёт.
Он пьёт чай. Не произносит больше ни слова.
Суми тихо кланяется в знак ухода. Не низко. Лишь немного — как вежливое прощание.
Она выходит из комнаты. Он остаётся один.
— Кто ты такая?
— Почему я... слушаю тебя?
Тейджо (неожиданно, но спокойно):
— Останься.
Суми замирает. Поворачивается на пол-оборота, не глядя прямо в него.
Голос её тихий, почти шёпот, но в нём слышна решимость:
— Мне недозволенно оставаться в комнате с мужчиной. Мы одни.
Тейджо приподнимает бровь. Он будто в замешательстве, будто не верит, что кто-то вот так просто может ему отказать.
— Недозволенно... — повторяет он с усмешкой. — Ты что, никогда не говорила с мужчинами наедине? Не встречалась?
Секунда тишины. Она оборачивается к нему, но по-прежнему не смотрит прямо — только взгляд в пол, уважительно, но твёрдо:
— Мужчина может быть огнём.
— А женщина — сухой лист.
— И если между ними не будет границы — оба сгорят.
Тейджо долго смотрит на неё.
Он ждёт ответ в стиле «прости», «я обязана»... Но он слышит философию, убеждение, веру.
Он чуть откидывается назад, сложив руки на груди.
— Ты говоришь, как пророк.
— Но ведь ты просто... — он замолкает. Хотел сказать «служанка», но вдруг ловит себя на том, что слово неуместно.
Суми не реагирует. Она спокойно произносит:
— Я человек. Этого достаточно.
— А остальное — лишь роли, которые меняются.
Тейджо усмехается.
— Ты странная.
— Но, чёрт... это даже интересно.
Он поднимает руку, как будто хочет её остановить, но опускает её в ту же секунду.
— Иди.
Суми не произносит ни слова. Она разворачивается и уходит, её шаги почти не слышны.
Суми уже у двери, готова уйти. Но Тейджо вдруг резко приближается и...
хватает конец её белого платка, тянет его слегка вбок, будто собирается стянуть.
Тейджо (низким, грубым голосом, в упор):
— Сними. Эти тряпки. Покажи лицо.
Суми остаётся на месте. Не отступает, не бежит — просто твёрдо держит платок в руках.
Её голос ровный, без страха, но и без высокомерия:
— Нет. Это невозможно.
Тейджо (ухмыляется, делает шаг ближе):
— Ты думаешь, я всем расскажу? Думаешь, я не уважаю твои... как ты там сказала... границы?
Он пытается быть саркастичным, но в его глазах проблеск напряжения — будто она ломает его шаблоны.
Он продолжает:
— Может, ты просто стесняешься? Своего лица? Своей внешности?
— Я не скажу никому. Пусть будет наша тайна.
Суми медленно поднимает глаза. В её взгляде — спокойный огонь.
Говорит мягко, но так, что каждое слово будто врезается в стены комнаты:
— Моё лицо и моё тело — не для чужих глаз.
— Их увидит только мой будущий муж. Только он будет достоин этой части меня.
Тишина.
Тейджо замолкает. Его лицо — смесь шока, непонимания, непривычного уважения и ярости от бессилия.
Он убирает руку с её платка. Проходит мимо. Потом вдруг оборачивается, со сдержанным гневом:
— Я прекрасно знаю ваши правила. Ваши "чистоты", вашу "духовность"...
— Знаю, кто ты. Что ты на самом деле.
— Не строй из себя святую. Ты... террористка. Или забыла?
Суми не дрогнула.
Она смотрит ему прямо в глаза — медленно, осознанно.
И говорит, ровно, с достоинством:
— Если ты веришь, что святость принадлежит только "святым",
— Значит, ты ничего не понял про очищение.
— Или, может быть... тебе просто страшно рядом с тем, кто не склоняет голову.
Тейджо молчит.
Он словно не знает, что сказать.
Он привык к покорности.
Он привык к страху.
Но сейчас... перед ним стоит нечто, чего он никогда не знал.
И это не страх. Это сила в тишине.
Он поворачивается, в бешенстве, но не издаёт ни слова.
Суми делает шаг к двери.
И выходит.
Комната замирает.
И только глубокое, тяжёлое дыхание Тейджо остаётся в воздухе.
Шаг за шагом. Медленно. Тихо. Но внутри — буря.
Голос Суми звучит спокойно, как будто она разговаривает сама с собой... или с Богом.
«Я знала, что однажды столкнусь с этим.
С испытанием.
С проверкой моего терпения. Моей веры.
Но не думала, что это случится так быстро.»
Она сжимает пальцы в кулак, не от страха — от того, чтобы не дать эмоциям выйти наружу.
«Он груб. Жесток в своих словах. Он... сломан.
Но мне его не жаль.
Жалость — это не сострадание.
А я не пришла сюда жалеть кого-то.
Я пришла, чтобы пройти свой путь.»
Суми поднимается по лестнице, дыхание ровное, но сердце будто бьётся с особым весом.
«Он говорит, что знает, кто я.
Что я террористка.
Пусть думает так. Пусть верит в своё.
Люди видят лишь то, что умеют видеть.
А то, что закрыто — пугает их.»
Она подходит к двери, открывает её, тихо входит в комнату. Девушки уже спят или делают вид, что спят. Суми укутывается в платок ещё плотнее, словно защищаясь не от холода, а от мирской пыли.
«Он не знает, что истинная сила — в подчинении не людям, а Богу.
Что честь женщины — не в её теле, а в её стойкости.
И я никогда не отдам эту честь за чьи-то взгляды или слова.»
Она расстилает своё кимоно, становится на него. Совершает намаз — её движения мягкие, сосредоточенные.
После — ложится на спину, глядя в потолок.
«Он не плохой. Он просто... запутался.
Но это не моя задача — распутывать чужие души.
Моя задача — сохранить свою.
Даже если это будет стоить мне всего.»
Свет луны скользит по полу. Суми закрывает глаза.
Мир наконец-то становится тихим.
Хоть на миг.
Он сидит, раскинувшись в кресле, в руке — непотушенная сигарета.
Взгляд — не на стену, а в себя.
«Она снова ушла...
Как будто у неё есть на это право.
Как будто она выше меня.»
Он хмурится, облокотившись на подлокотник. Щелчок — пепел падает на пол.
«Она даже головы не склоняет.
Смотрит как будто сквозь меня.
Или... как будто она не боится.
Не боится ничего.»
Он встаёт, подходит к окну. В отражении стекла — его собственное лицо: усталое, напряжённое, искажённое гневом, за которым прячется пустота.
«Кто ты такая, Суми?
Кто ты, если не служанка? Не послушная кукла?
Откуда у тебя эта... стена между мной и тобой?»
Он вспоминает её глаза. Холодные, но не злые. Спокойные, но не покорные.
Так не смотрели на него никогда.
Ни женщины. Ни враги. Ни даже отец.
«Ты говоришь, что твой муж — единственный, кто увидит твоё лицо...
Как будто это — сокровище.
Как будто ты — не из этого мира.»
Он усмехается, но усмешка тяжёлая, горькая.
«А может, ты и правда не отсюда.
Потому что все здесь — гниют.
А ты...
Словно пришла напомнить, что где-то там — ещё что-то осталось.»
Он резко тушит сигарету, подходит к кровати, ложится на спину. Смотрит в потолок. Но в его голове — небо, и в этом небе — пара синих глаз, которые не боятся.
«Ты отвергаешь меня, как будто я ничего не значу.
И от этого...
Я не могу выбросить тебя из головы.»
Тейджо сжимает зубы.
«Ты не такая, как все.
И именно это...
злит меня больше всего.»