«Второе перерождение»

Утро окутало особняк мягким светом. В женских покоях царила тишина — даже утренние шаги звучали осторожно. Девушки, как всегда, готовились к рутине. Ткань кимоно шелестела по татами, волосы собирались в аккуратные узлы, но среди них одна фигура двигалась с трудом.

Рия с опухшими от слёз глазами едва поднялась с постели. Суми, сидевшая на коленях у окна, тут же подошла к ней и, мягко коснувшись плеча, спросила:

— Ты как, сестра?

Рия не смогла сдержаться. Со слезами она обняла Суми, прижавшись к её плечу.

— Спасибо тебе... Если бы не ты... — голос её дрожал. — Он бы...

— Всё уже прошло, — тихо сказала Суми, поглаживая её по спине. — Ты в безопасности. Аллаh видит каждого угнетённого.

В углу комнаты Михо наблюдала за ними с восхищением.

— Ты безумная... — прошептала она, подходя ближе. — Ты могла лишиться жизни. Один его взгляд — и всё. А ты встала перед ним, будто...

Суми повернулась к ней, её голос оставался мягким:

— Это всего лишь временная жизнь. Она — испытание. Я не держусь за неё, если это требует предательства моей веры.

В этот момент в комнату с распахнутой дверью вбежала одна из девушек, запыхавшись.

— Он идёт! Тейджо-сама! Идёт прямо сюда!

Все замерли. Мгновение спустя — суета. Девушки быстро встали в строй, выстроившись в ряд по старшинству. Лишь Суми, хоть и встала с ними, продолжала смотреть вниз, руки сложены перед ней.

Раздвижная дверь открылась, и в комнату вошёл Тейджо.

Он был, как всегда, мрачный, но в этот раз — трезвый. Его взгляд сразу упал на Рию, лицо которой всё ещё было в слезах. Он ничего не сказал — лишь сжал челюсть.

Но потом его глаза нашли Суми. Он подошёл к ней медленно и встал напротив.

— Думаешь, я забыл, что ты сделала вчера?

Суми не подняла взгляда. Девушки вокруг переглянулись, кто-то тихо выдохнул.

Суми осталась неподвижна.

— Подними голову, — сказал он. — Или покинешь этот дом. Будешь жить как крыса. Никому не нужная. Вечно бежать. Вечно прятаться. Последний шанс.

— Пожалуйста... — прошептала Михо, почти неслышно. — Просто... сделай это.

Суми медленно подняла голову. Ткань её балаклавы мягко сдвинулась, открывая её глаза.Синие, ясные, полные спокойствия.

Их взгляды встретились.

Всё ещё тишина.

Его голос стал глубже, резче:

— Думаешь, я не имею права смотреть на тебя?

Суми ответила,смотря прямо в глаза. Её голос был спокоен, ровен, но в нём звучала несгибаемая сила:

— Вы не имеете на это права. Моё лицо — это моя честь.

В комнате воцарилась гробовая тишина.

Тейджо сделал шаг ближе, едва сдерживая себя.

— Тогда готовься жить на улице, как крыса, — прошипел он. — Прятаться по углам. Побираться. Никому не нужная. Ты этого хочешь?

Ни одна мышца на лице Суми не дрогнула. Но она всё ещё молчала.

— Последний раз говорю, — процедил он. — Склоняй голову. Покажи уважение.

И только тогда, спустя долгую паузу, Суми медленно подняла взгляд.

— Я не склоняю головы перед рабами Бога, — сказала она ровно. — Только перед Ним. Только в молитве.
Тишина повисла в комнате. Никто не шелохнулся.

Тейджо молчал. Его лицо было неподвижным. Но это уже не была ярость.

Это было... любопытство.

Он долго смотрел в эти глаза. Будто впервые за долгое время кто-то не просто говорил — но говорил правду, в которую верит. Не ради выгоды. Не ради страха. Просто — потому что так велит её суть.

За дверью, скрестив руки и прикуривая, стояла Фушимото. Она слушала всё — и чуть усмехнулась, выпустив дым в сторону утреннего ветра.

— Вот оно, — прошептала она себе. — Началось.

— Фушимото... — донёсся резкий голос Каташи позади. Он стоял, нахмурившись, в традиционной тёмной хаори, и смотрел на неё, как на нарушителя порядка. — Что ты здесь делаешь?

Женщина обернулась медленно, не спеша убирать сигарету. На её лице не было ни смущения, ни растерянности — только лёгкая усмешка.

— Смотрю, как взрослеет наш бочан.

В этот момент из комнаты стремительно вышел Тейджо. Его шаги были тяжёлыми, лицо — хмурым. Он прошёл мимо них, не обратив внимания, словно их не существовало. Каташи проводил его взглядом и обернулся к Фушимото.

— Он что, был в женской половине? — голос дяди стал грубее. — Зачем?

Фушимото сжала мундштук сигареты и выдохнула. Потом повернулась к нему вполоборота.

— Я сама с ним поговорю. Ты не вмешивайся, о-дзусан.

Каташи неохотно кивнул, но глаза его всё ещё полыхали подозрением.

Фушимото неспешно направилась за Тейджо, словно ветер гнал её следом. Каташи, недоумённо глядя на неё, хотел было что-то сказать, но она, даже не оборачиваясь, мягко бросила:

— Не беспокойся, о-дзусан. Это между мной и ним.

Каташи остался стоять у входа, недовольно щурясь. Он не знал, что именно происходит, но чувствовал запах чего-то большего, чем просто утренний инцидент.

— Бочан, — позвала Фушимото, едва переступив порог его комнаты. — Мы должны поговорить.

Тейджо стоял у окна, облокотившись на подоконник. Он не обернулся.

— Уходи.

— Это важно, — её голос оставался спокойным. — Ты должен знать—

— Я сказал, уходи.

Он резко развернулся, глаза налиты злостью и усталостью. На лице — следы ночной бессонницы, в уголке рта — тень боли, тщательно скрываемая.

— Хватит тащить ко мне всех, кого ты сочтёшь "полезными", — с усмешкой сказал он. — Я не твой проект, Фушимото. У тебя был мой отец, ты не справилась. Не пытайся лепить что-то из меня.

Фушимото не ответила сразу. Её глаза задержались на нём чуть дольше, чем позволяла вежливость. Потом она сделала лёгкий кивок, как бы принимая удар — и ушла, не проронив ни слова.

Комната вновь погрузилась в тишину. Лишь тонкое шуршание ветра за шёлковыми шторами, да лёгкое потрескивание в старой лампе в углу. Тейджо провёл рукой по лицу и, откинув голову назад, опустился в кресло.

— Кто она такая?
Эта странная... покрытая с ног до головы тканью.
Глаза, как холодная весна — светлые, но не пустые.
Говорит так, будто за каждым словом стоит не страх, а правда.
Не поклонилась...
Ни мне, ни даже дядьке.
Как будто она — выше этого дома.
Или...
Просто не боится умереть.
Он наклонился вперёд, сжал руками виски, будто пытаясь вытряхнуть мысль.

— "Только перед Богом склоню голову"...
Что это за бред?..
И откуда у неё столько силы?
Или это не сила... а смирение?
Он встал. Несколько шагов до стены, туда, где висела его любимая, пустая картина.

Он смотрел на неё, как будто пытался в ней найти отражение себя.

— Я пуст...
Она видит это.
Как... она вообще смеет?
Он ударил кулаком по стене. Рука соскользнула, оставив еле заметный след.

Тишина.

— Кто ты такая?..
Комната была окутана мягкой темнотой. Лишь слабый лунный свет пробивался сквозь рисовую перегородку, вырисовывая на полу тонкую светлую полосу. Суми стояла у стены, на выстеленной белой ткани, заменявшей саджаду — молитвенный коврик. Её балаклава аккуратно снята, волосы собраны под платок, лицо повернуто в сторону киблы — в сторону Каабы.

Тихо. Медленно. Глубоко.
Она совершила утренний намаз — фаджр, выговаривая каждое слово с благоговением.
После последнего поклона (суджуд) она осталась сидеть, глаза её были опущены, руки сложены у груди.

Монолог:

— Я знала, что будет трудно.
Но не думала, что придётся стоять перед львом в его логове.
Его глаза... они кричали.
Но душа молчала.
Она медленно подняла взгляд к потолку, будто стараясь пробиться мыслью сквозь потолок в небо, туда, где нет страха, где есть лишь покой.

— Он пуст.
Он одинок.
И страшен...
Но я не боюсь его.
Я боюсь того, что могу остаться здесь,
и стать частью мира, где исчезает честь.
Её пальцы сжались. На лице — ни тени страха, ни горечи. Лишь... принятие.

— Он думает, что я гордая.
Но я всего лишь раб,
только не его.
Я не принадлежу никому, кроме Того, кто сотворил и его, и меня.
Если это преступление — быть верной Богу,
пусть будет так.
Суми накрыла волосы заново, поправила балаклаву, оставив открытыми только глаза. Она аккуратно сложила платок, которым застилала кимоно, и встала.

— Завтра... я снова увижу его.
Пусть моё молчание будет громче, чем крик.
Пусть скромность будет моим оружием.
А вера — моим доспехом.
Она ещё раз оглядела комнату. Всё было на своих местах.

Тишина.

Суми улеглась, аккуратно поправив на себе ткань. Повернулась на бок, лицом к стене.
Глаза её не закрывались — как будто даже сон не имел власти над той, кто всю жизнь подчинила Высшему Закону.

— Если будет трудно — дай мне терпения.
Если будет больно — не дай ожесточиться.
Если будет выбор — напомни, кому я принадлежу.
И только ветер, пробежав по бумажной стене, напоминал:
ночь всё слышит. И сердце тоже.

Сад залит мягким дневным светом, где ветерок шелестит по бамбуковым изгородям.
Фусэ сидит перед длинным деревянным столом. Перед ней — рисовая бумага, кисти, чернила. Девушки сидят по обе стороны, склонив головы, сосредоточенно выводя иероглифы.

Фусэ объясняет:

— Этот символ — 「心」кокоро — означает сердце. Он может быть чистым, может быть тяжёлым. Всё зависит от того, какие поступки вы совершаете...
Она берёт кисть и выводит следующий иероглиф:
— А этот — 「静」сэй — тишина. Но не просто отсутствие шума. Это — внутренний покой. Ваша задача — научиться быть такими.

Девушки внимательно слушают. Некоторые переглядываются, кто-то неловко держит кисть. Атмосфера — напряжённая, но сосредоточенная.

Вдруг из здания выбегают трое мужчин в чёрных кимоно. Они становятся в строгий ряд.
Сразу за ними, по гравийной дорожке, появляется главный ронин — высокий, седовласый мужчина в строгом тёмном хаори — и за ним Каташи.

Фусэ резко выпрямляется и строго говорит:

— Все! Склонить головы!

Девушки моментально повинуются. Одни медленно, уважительно кланяются, другие — дрожащими руками. Только одна фигура, в нескольких метрах у дверей — не двигается.

Суми.

Она моет пол в деревянном коридоре у входа в крыло Тейджо. Услышав шаги, она медленно встаёт. Прямо, спокойно, вытирает руки о край ткани, и вежливо, но без поклона, говорит:

— Доброе утро.

В это время Тейджо выходит за спину ронина. Его глаза сразу падают на Суми.

Он останавливается. Его лицо едва заметно дёргается, но быстро выравнивается в скучающее выражение. Он фыркает:

— Всё ещё стоишь? Ты упрямая, как камень.

Суми спокойно смотрит на него, ничего не отвечает.

Девушки, сидящие на камнях рядом и протирающие пол, украдкой наблюдают, затаив дыхание. Их тряпки скользят по полу всё медленнее.

Тейджо делает к ней один шаг, почти лениво. Его голос спокоен, но в нём звучит интерес:

— Сегодня вечером... Уберись у меня в комнате.
Одна.
— И накрой стол. Как положено. Я жду ужин. Не разочаруй.

Он не дожидается ответа и разворачивается, проходя мимо неё.

Суми медленно кивает, не прогибаясь, просто в знак того, что услышала. Её руки сжаты, но голос остаётся мягким:

— Хорошо.

Тейджо, отходя, едва заметно ухмыляется.

— (мысленно) Посмотрим, что ты за цветок, раз тебя даже ветер не гнёт.
Кто ты, Суми?
Что в тебе есть такого...
...чего нет во мне?
Он уходит, а Суми молча возвращается к тряпке и продолжает мыть пол, как будто ничего не случилось. Но её дыхание стало глубже. Осторожнее.

Из-за спины фусэ одна из девушек шепчет:

— Она... она и правда не боится его?

Михо переглядывается с другой:

— Или она просто... другая.
Чёрный седан мчится по узкой дороге, скрытой в тени сосен.
На заднем сидении — Тейджо, в серой рубашке без галстука, расстегнув верхнюю пуговицу. Рядом Каташи, собранный и строгий.
За рулём — водитель.
На переднем сидении — Ронин, молчаливый, с напряжённым профилем, будто высеченным из камня.

— Зачем ты тогда устроил тот цирк в клубе? — не выдерживает Каташи, отрываясь от телефона.

Тейджо откидывает голову назад и лениво улыбается.

— Потому что это мой клуб. А я не люблю, когда кто-то без спросу лезет на мою территорию. Даже если он сын Химоро.

— Они союзники, — сухо напоминает Ронин. — А мы сейчас едем к его отцу. Тому самому, с кем твой дед выстраивал отношения десятилетиями.

Тейджо фыркает.

— Я не ссорился с его отцом. Я просто дал понять сыну, что он — гость. А гость должен знать своё место.

— Надеюсь, ты сможешь держать язык за зубами сегодня, — добавляет Каташи с явным раздражением.

Тейджо смотрит в окно, в его взгляде — скука и раздражение:

— Это смотря кто начнёт говорить первым.

Резиденция клана Химоро.
Ворота открываются. На крыльце встречает глава семьи — господин Химоро, пожилой, но уверенный мужчина, с прямой спиной и спокойным взглядом.
Рядом с ним — его сын, Юдзо Химоро, и его дочь — Рейна, надменная, грациозная, в ярком кимоно.

Они выходят из машины.
Ронин делает лёгкий поклон — формальный.
Каташи кивает с уважением.
Тейджо — просто смотрит, не делая ни поклонов, ни жестов.

Юдзо ухмыляется, тихо наклоняясь к отцу:

— Он всё такой же.
— Заметно, — спокойно отвечает старик. — Но за дерзостью порой прячется страх. Или... пустота.

Рейна смотрит на Тейджо с интересом, но и с вызовом. Он встречается с ней взглядом, и мгновение тянется дольше, чем должно.

Внутри дома. За столом.
Чай, угощения, формальная обстановка.
Ронин ведёт разговор:

— Мы пришли подтвердить старый договор. Наши пути расходились, но сейчас — слишком много чужаков вмешиваются в дела Токио. Настало время укрепить тылы.

Глава Химоро кивает:

— И мы согласны. Наши семьи связаны прошлым. Возможно, стоит подумать и о будущем.

В это время Юдзо наклоняется к Тейджо, шепчет с усмешкой:

— Ты изменился. Но не стал мягче.
— А ты всё ещё думаешь, что у тебя есть харизма, — сухо отвечает Тейджо.

Рейна прерывает обмен репликами:

— Может, оставите показуху и сосредоточитесь на деле?

Она говорит это нарочито громко, привлекая внимание.

Глава Химоро бросает на неё строгий взгляд, но Ронин не вмешивается. Он лишь внимательно следит за реакцией Тейджо.

Тейджо спокойно откидывается на спинку сиденья, не скрывая скуки:

— Полагаю, нам всем стоит поужинать. На голодный желудок я не обещаю быть дипломатичным.

На низком лакированном столе подают еду: жареный угорь, мисо, маринованные овощи, дорогой саке.
Все мужчины усажены по рангу: глава Химоро по центру, рядом — Ронин, Каташи, Юдзо, Тейджо и Рейна.

Поначалу беседа лёгкая, касающаяся текущих дел.
Но вскоре Ронин, поставив чашу на стол, меняет тон.

— У нас общая цель, господин Химоро.
За последние месяцы новые игроки начали лезть в Токио. Молодые, без чести, без корней. Если мы не объединимся — придётся воевать. А война — это хаос.

Каташи кивает, добавляя:

— Мы ищем не временное перемирие, а стабильный союз. Что-то, что переживёт нас всех.

В этот момент Тейджо едва заметно напрягается. Его взгляд становится острым, как лезвие ножа. Он берёт чашу, пьёт молча.

Господин Химоро, не спеша, отвечает:

— Я уважаю ваш подход. И вашу прямоту.
Он поворачивается к Ронину и говорит с невозмутимым лицом:

— В древности кланы скрепляли союзы кровью.
Сегодня мы цивилизованнее. Мы скрепляем их браком.

За столом на мгновение повисает тишина.

Химоро продолжает:

— Мой сын, Юдзо, и ваша племянница? Или, возможно...
Он поворачивает голову и смотрит на Тейджо.
— ...твой наследник, и моя дочь. Как вам такой союз?

Тейджо фыркает. Потом хрипло смеётся. Сначала тихо, потом всё громче, в наглую, откровенно.

— Хах... Ха-ха! Вы серьёзно?

Юдзо хмурится, Рейна поджимает губы и бросает злобный взгляд на Тейджо, но ничего не говорит.

— Это должно быть шуткой, — протягивает Тейджо, слегка откидываясь. — Я пришёл сюда поговорить о границах и правилах, а не искать себе... жену.

Каташи резко поворачивает голову к нему:

— Тейджо...

— Что? — бросает он, не скрывая раздражения. — Мне никто не сказал, что меня будут продавать за столом как товар.

Глава Химоро не проявляет эмоций. Он лишь спокойно смотрит на юношу:

— Это не продажа. Это жертва ради клана. Ты — наследник. Не мальчик. Тебе пора учиться расставлять приоритеты.

Тейджо переводит взгляд на Рейну. Она смотрит прямо в глаза — вызов, гордость, раздражение. И что-то ещё. Жажда власти.

Он бросает:

— Нет.

Каташи резко кладёт чашу на стол:

— Мы обсудим это позже.

Ронин мягко сглаживает ситуацию:

— Прошу прощения. Мальчик не всегда понимает, что говорит. Его кровь слишком быстрая.

Господин Химоро спокойно кивает:

— Понимаю. Молодость.
Но его глаза уже холодны.

Юдзо подливает масла в огонь:

— Надеюсь, ты не передумаешь, когда увидишь, как мы сами заключим союз. Без тебя.

Тейджо даже не смотрит в его сторону:

— Делайте, что хотите. Только не лезьте в мой город.