«Второе перерождение»

Ужин проходил в женском павильоне особняка, в мягком свете бумажных фонарей. Девушки расселись у низкого стола, еда была подана в традиционных лакированных подносах: мисо, отварной рис, соленья. Но мысли большинства были вовсе не о еде.

— Почему она? — шептала Акико, бросая взгляд на дверь. — Он же... его боятся даже охранники.

— Может, специально... чтобы проучить, — предположила Юри. — Мол, раз тихая — справится.

— Или наоборот, сломается первой, — прошептала Кэндзан.

Михо молчала, сидя с идеально прямой спиной. Она наблюдала. И размышляла.

"Это не случайность. Слишком точный выбор. Либо она приманка, либо проверка."
Дверь тихо отъехала в сторону.

В зал вошла Суми.

Кимоно цвета утренней дымки — белоснежное с едва уловимыми ветвями сакуры, балаклава скрывала её лицо, оставляя только глубокие синие глаза, в которых отражалась удивительная внутренняя тишина. Длинный белый платок ниспадал по плечам. Она двигалась бесшумно, будто её ноги не касались земли. И, как всегда, не склонила головы — ни из дерзости, ни из гордости, а просто потому, что её вера не позволяла поклоняться никому, кроме Всевышнего.

Она присела у стены, не ища компании. Но Михо, не колеблясь, взяла свою чашу с чаем и подошла, садясь рядом.

— Можно? — спросила она тихо.

Суми слегка кивнула, её взгляд остался ровным, открытым.

— Ты ведь знаешь, к кому тебя назначили?

— Да, — коротко, но не враждебно.

— И ты не... — Михо замялась. — Не боишься?

— Я не боюсь людей, — мягко ответила Суми. — Я уважаю, если есть за что. Но боюсь только Бога.

Вокруг снова повисла тишина. Несколько девушек опустили глаза, некоторые — наоборот, смотрели в упор, не скрывая удивления.

Михо провела пальцем по краю чашки и села чуть ближе.

— Ты... необычная. Не говоришь лишнего. Спокойная. Но у тебя есть сила.

— У каждой из нас она есть. Просто у каждой — своя, — ответила Суми всё так же тихо.

— Думаешь, ты справишься с ним?

Суми на мгновение замолчала.

— Если человек сломан, это не значит, что его нужно бояться. Возможно, ему нужно напоминание, что он жив.

Все уже давно спят.

Снаружи, за тонкой бумажной перегородкой, ночной сад шепчет листвой, сверчки играют свои бесконечные, терпеливые мелодии. А здесь, в этой тишине, я стою лицом к востоку.

Я расстелила своё белое кимоно на полу, потому что у меня нет коврика. Это неважно — Всевышний слышит меня в любом месте, если я искренняя.

Я совершаю намаз, каждое движение — как дыхание сердца. Лоб касается пола, в этот момент я чувствую — я не одна. Никогда не была. И не буду.

После молитвы я укрылась пледом и легла на футон. Потолок здесь высокий, с деревянными балками. Массивный, как все в этом доме — крепость, в которой, кажется, давно не живут люди, только их страхи и амбиции.

Я смотрю в темноту.

Меня терзает не страх, нет. Меня тревожит испытание, которое мне выпало.
Служить мужчине. Быть в одной комнате с ним. Разговаривать.

Это не просто неловкость, это — грех. Я знаю, что Аллаh наблюдает.
Я знаю, что Харам — не всегда кровь, не всегда преступление. Иногда харам — это допущение. Шаг. Молчание, где должен был быть отказ.

"Что мне делать, если я не могу отказаться? Если меня поставили перед фактом?"
Я не презираю этого мужчину, нет. Я просто...
Не хочу, чтобы моя душа омрачилась его взглядами.
Или моим страхом. Или его болью, которая прячется за маской.

Ведь я чувствую — он потерян. И потому опасен.

Я должна помнить:
Я — не чья-то вещь. Не служанка. Не товар.
Я здесь, потому что мне так предопределено, но владеет мной только Бог.

Может, завтра я поговорю с Фусэ.
Может, найду способ...

Но пока — ночь.
И я снова шепчу слова из Корана, которые мама учили меня ещё в детстве.
Они оберегают. Они наполняют пустоту.

Я засыпаю, крепко прижимая край пледа к груди.
Сны не приходят. Только тишина.

Мягкий свет рассвета пробивался сквозь деревянные ставни. В комнате Тейджо царил полумрак и запах табака, с прошлого вечера так и не выветрившийся из воздуха.

Он лежал на спине, не открывая глаз, слушая, как где-то в саду за стеной поют утренние птицы. В особняке было тихо — слишком тихо. Слуги старались не шуметь, зная, что внук сандзё просыпается неохотно.

Тейджо нехотя поднялся с футонной постели, провёл рукой по коротко подстриженным волосам и встал босыми ногами на прохладный деревянный пол.

Окинул взглядом комнату — лаконичную, в традиционном стиле, но с современными элементами: на тумбе стояли дизайнерские солнцезащитные очки, рядом — портсигар с гравировкой «Rōnin». Огромная белая картина на стене — холст без мазка — смотрела в его душу, как зеркало.

Он подошёл к ней, глядя в пустоту.

"Сегодня снова эти лица. Опять играть роль, которую я не просил."
Он переоделся — чёрные штаны хакама, свободная рубашка, сверху — тёмно-серый хаори. Перед выходом он надел кольцо с гербом клана: стилизованная роза, оплетённая шипами. Как напоминание — ты не один из них, ты — их будущее.

В главном зале для завтраков уже сидели двое: Ронин-сама, глава клана, дед Тейджо, и Каташи, его младший сын.

За столом, под параванами с изображением журавлей, стояли аккуратно накрытые блюда — рис, запечённая рыба, маринованные овощи. Чай дымился в фарфоровом чайнике.

— Ты не спал? — первым нарушил тишину Ронин, отхлебнув чай. Его голос был, как и он сам — сухим, холодным, но точным.

— Работал с документами, — ответил Каташи, не поднимая глаз. — Завтра встреча с людьми из Кансаи. Они хотят обсудить условия совместного контроля над игорными домами в Осаке.

— Хм. Нам нужны не только ставки, — произнёс Ронин. — Игры — это дымовая завеса. Главное — логистика. И переход на цифровые платформы. Поставки, контроль, влияние.

Каташи кивнул.

— Мы уже вложились в криптоплатформу. Начинаем с торговой сети под прикрытием, через NFT и геймерские ставки. Им понравится. Особенно молодым.

— Будущее не за сталию. Будущее — за информацией, — Ронин посмотрел в окно, словно видел всё, что будет через десять лет.

Зашёл слуга.

— Тейджо-сама собирается спуститься.

Ронин помолчал. Затем холодно сказал:

— Пусть сядет за стол. Без разговоров.

Каташи вздохнул и тихо добавил, обращаясь к отцу:

— Он ещё молод. Найдёт путь. Или мы найдём его за него.

Ронин не ответил. Только выдохнул.

"Если он упустит своё имя — я сотряду его из памяти рода."
Шорох швабр по полированным доскам, лёгкий скрип тряпки по бумажным перегородкам — тишина коридора нарушалась лишь ритмичными звуками уборки. Девушки в кимоно аккуратно работали, склонившись, стараясь не привлекать внимания. Аромат свежевыжатого лимона впитался в дерево, и даже стены казались чище.

Внезапно быстрые шаги нарушили спокойствие. В коридор почти вбежала Тора Фусэ-сан, приподнимая край своего хакама, будто забыв, что ей за шестьдесят.

— Минна, ки wo цукэтэ! — прошептала она с тревогой. — Тейджо-сама идёт! Склоните головы. Не поднимать взгляд,вы поняли?

Девушки в спешке выстроились вдоль стены, склоняясь в глубоком поклоне, руки перед собой. Их кимоно шелестели о пол. Только Михо, обернувшись, краем глаза следила не за поворотом, а за Суми.

Та стояла чуть поодаль, словно никуда не спешила. Её белое кимоно с нежными розовыми ветками сакуры казалось ещё ярче на фоне остальных. Балаклава и длинный платок скрывали её лицо — лишь синие, как море, глаза спокойно смотрели вниз, но не в поклоне. Ни движения, ни страха. Только каменное спокойствие.

Она опять не склонила головы... — подумала Михо, чувствуя, как в груди поднимается тревожное волнение.
— Она... не боится? Или... — прошептала одна из девушек рядом.

Михо только сжала губы. Она знала — Суми не такая, как все. В ней была какая-то сила. Не наглость, не гордыня — скорее, осознание собственного пути. Твёрдость, которой не было даже у некоторых мужчин.

Из-за поворота раздались шаги — тяжёлые, уверенные. Тонкие подошвы лакированных сандалий дзори стучали по полу, как приговор. За спиной Фусэ в коридор вошёл Тейджо-сама.

На нём был тёмный хаори с вышитым на спине гербом клана — розой с шипами. Его лицо — спокойное, но в глазах плескалась пустота. Волосы аккуратно уложены, взгляд направлен вперёд. Он прошёл мимо девушек, не обращая на них внимания, но его шаг вдруг стал тише, когда он поравнялся с Суми.

Она по-прежнему стояла, не подняв головы, но и не склонив её. Стояла — ровно, спокойно, как древняя статуя в храме.

Каташи-сама мог бы взорваться. Ронин-сама — приказал бы. Но Тейджо... лишь скользнул по ней взглядом.

На мгновение их глаза могли встретиться, но Суми не подняла взгляд. Она только чуть сильнее сжала пальцы на ткани своего кимоно.

Фусэ, заметив это, быстро наклонилась:

— Прошу прощения за это, Тейджо-сама.

Он ничего не ответил. Только прошёл мимо, словно ничего не произошло. Слуги зашевелились, вздохи облегчения прошли по коридору.

Михо же всё ещё смотрела на Суми. Та стояла так же спокойно, и только её дыхание чуть участилось.

Ты вообще кто такая? — мысленно произнесла Михо. — Что у тебя внутри, если ты не боишься даже его?..

Тишина повисла в коридоре, едва Тейджо-сама скрылся за поворотом. Девушки — одни всё ещё в растерянности, другие с облегчением — медленно распрямились. Кто-то украдкой вытер пот со лба, кто-то украдкой посмотрел на Суми.

Фусэ-сан, всё ещё напряжённая, обвела всех взглядом и резко хлопнула в ладони:

— Яматэ! Хватит болтать. Все по своим местам! Работа не ждёт!
— Хай, Фусэ-сама! — послышались слаженные ответы, и девушки быстро разошлись в стороны, унося с собой шёпоты и догадки.

Осталась лишь Суми. Она стояла, не шелохнувшись, словно глыба льда среди весеннего потока.

Фусэ обернулась, сложив руки за спиной. Её голос стал тише, но в нём звучало раздражённое наставление:

— Ты понимаешь, насколько дерзко то, что ты сделала?
— ...
— Смотри вниз, когда идёт оясама. Склоняй голову, когда говоришь со старшими. Это — ва — наш порядок. Наши обычаи.

Суми спокойно повернулась к ней лицом. Её голос был мягким, почти шёпотом, но в нём звучала стальная решимость:

— Если правила противоречат моим убеждениям и законам моей веры... мне не за чем их соблюдать.

На мгновение воздух застыл. Взгляд Фусэ-сан стал тяжелее, морщины на лбу углубились, будто она хотела что-то сказать... но лишь махнула рукой:

— Иди.

Суми молча развернулась и ушла, оставив за собой лёгкий след запаха мёда и ладана. Белый кимоно с узорами сакуры чуть колыхался при каждом шаге.

Фусэ осталась стоять одна в коридоре, глядя ей вслед. Потом, тяжело вздохнув, прижала ладони к животу и прошептала:

— Она совсем не боится...

Пауза. И воспоминание вспыхнуло, как кадр из старого фильма.

Несколько дней назад. Задний сад особняка.

— Ты хочешь что? — нахмурилась Фусэ, глядя на Фукимото-доно, что сидела, небрежно закинув ногу на ногу, с сигаретой в зубах.

— Ты не ослышалась, — ответила Фукимото Шина, стряхивая пепел на гравий. — Направь Суми к Тейджо. Пусть она станет его тенью. Присматривай за ними. И не вмешивайся. Только наблюдай.

— Но она не склоняет головы. Не выказывает почтения. Она...

— ...именно поэтому я её и выбрала, — с усмешкой перебила Шина. — Потому что она не боится. Потому что внутри у неё — сталь, хоть с виду она тишина.
И ты, Фусэ, знаешь, — продолжила она, медленно вставая, — его можно сдержать не страхом, не дисциплиной. Только тем, кто не поддаётся.

Фусэ с сомнением покачала головой:

— Фукимото-сама, и в чём заключается твой план? Ты играешь с огнём...

Шина лишь усмехнулась, поправляя солнцезащитные очки с красными стёклами:

— Если хочешь укротить зверя — выпусти его в поле с тем, кто не бежит.

За длинным, низким столом, выложенным по центру подушками для сидения, уже царила тишина. В большом зале особняка пахло жареным кунжутом, свежим рисом и лёгкой горечью зеленого чая. За окном шумели ветви сосен, пронизанные утренним светом.

Ронин-оясама, глава клана, сидел в центре на возвышенной циновке. Его строгий взгляд, как заточенный меч, скользил по каждой мелочи. По левую руку от него — Каташи-онса́н, сдержанный, с прямой спиной, с чашкой в руках. Завтрак уже начался, но воздух в комнате оставался напряжённым.

Раздался звук шагов. Слуга отдёрнул рисовую ширму, и в зал вошёл Тейджо.

— Охаё го́заимасу, — произнёс он, низко и уважительно склонившись, как подобает в присутствии главы рода.

Ронин посмотрел на него молча. Лицо его оставалось каменным, только бровь чуть дёрнулась. Тейджо подошёл ближе и, не поднимая взгляда, опустился на колени напротив.

— Садись, — глухо сказал Ронин. — Мы ждали тебя.

Тейджо сел, перекинув руку через колено, но голову держал опущенной. Он чувствовал, как взгляд деда прожигает его насквозь.

— Ты знаешь, зачем я тебя позвал, — начал Ронин, не тратя слов впустую. — Наследник клана не может вести себя, как бродячий пес. Ночные клубы, скандалы, драки... — голос его стал тяжёлым. — Это не просто позор. Это угроза всему, что строили поколения до тебя.

Тейджо коротко выдохнул через нос, будто собирался ответить дерзко, но... промолчал. Он склонил голову ниже, показывая смирение.

— Ты был рождён не для того, чтобы распродавать своё имя. Ты — кровь семьи Ронин. Клан нуждается в лидере, а не в бездумном мятежнике.
Что ты скажешь?

Тейджо, наконец, поднял взгляд. В его глазах не было привычного высокомерия — только усталость, словно он боролся с самим собой.

— Ояса́ма... я... постараюсь быть тем, кем вы хотите меня видеть, — медленно проговорил он. — Но мне нужно время.

Каташи, сидевший рядом, нахмурился, но ничего не сказал. Только скрестил руки, наблюдая за тем, как внук и дед измеряют друг друга.

Ронин откинулся назад, положив руки на колени.

— У тебя его мало.

Пауза повисла между ними. Только тонкий звук чаепития и стук палочек о фарфор нарушал тишину.

— Сегодня начнётся твоя новая рутина. Ты будешь оставаться в особняке. Под наблюдением.
Фусэ уже получила распоряжения.

Тейджо кивнул.

— Вака-ояса́ма должен научиться видеть суть, а не форму, — добавил Ронин, холодно. — Если ты не возьмёшь себя в руки... ты лишишься права на наследие.

Он снова посмотрел на Тейджо. Их взгляды встретились. И, впервые за долгое время, Тейджо не отвёл глаз.

Ронин-оясама молча отодвинул от себя чашку, поднялся с колен и, поправив рукава своего кимоно, коротко произнёс:

— Саюна́ра.

Он не взглянул ни на кого, лишь медленно двинулся к выходу. Слуга молча отдёрнул ширму, пропуская старшего. С его уходом в зале повисла тишина.

Каташи остался сидеть, взглядом буравя Тейджо. Тот не ел, не двигался — только сидел, опустив глаза на рисовую миску, в которой пар уже исчез.

— Тейджо-бо́тян... — мягко начал Каташи, — ты ведь понимаешь, что он прав? Мы не в силах вечно прикрывать тебя. Рано или поздно...

— Не учи меня жить, Каташи-онса́н, — резко перебил Тейджо, поднимая глаза, в которых полыхнуло раздражение. — Все вы только и делаете, что дышите мне в затылок. Думаете, это жизнь?

— Мы стараемся тебя защитить.
— Защитить? Или сделать послушной копией деда? — в голосе Тейджо прозвучала усмешка. — Это его наследие, не моё.

Он встал, не дожидаясь окончания разговора, и резко развернулся. Кимоно чуть скользнуло с плеча, когда он пересёк зал.

— Ой! Вака-сама! — крикнул один из слуг, но Тейджо даже не оглянулся. Только сухо бросил:

— Мне нужно проветриться.

Поздний вечер. Токийский клуб на окраине Сибуи.
Громкая музыка билась об стены, словно сердце, вырвавшееся из клетки. Мерцание неоновых ламп, дым, звон бокалов и сдавленный смех — всё это было его убежищем, местом, где он мог забыть, кто он есть.

Тейджо вошёл в клуб через задний вход, в привычном чёрном бомбере, с капюшоном на голове. Он огляделся и, не теряя времени, направился к барной стойке. Там его уже ждал Рэйдзи — старый знакомый из юности, бывший член уличной банды, теперь дельце с сомнительной репутацией.

— Я думал, тебя уже держат на цепи в особняке, — усмехнулся Рэйдзи, протягивая бокал.

— Отцепился, — бросил Тейджо и залпом выпил. — Времени мало.

Рэйдзи оценил его состояние взглядом, прищурился.

— Не тебе одному. Ты слышал? На западной территории суетятся остатки Клана Сайго. Что-то готовят. Слышал, они ищут покровительство у корейцев.

Тейджо вздохнул, облокотившись на стойку.

— Пусть делают что хотят. Это всё не моё.

— Тогда зачем ты здесь?

Тейджо ответил не сразу. Он посмотрел на танцпол, где, как тени, двигались незнакомые тела.

— Чтобы не быть там, — коротко сказал он, указывая взглядом в пустоту, за пределы клуба.

Музыка ревела. Внутри него тоже.
Он пил, но не пьянел. Он смеялся, но не радовался.
Он был наследником, но не знал, кому он вообще нужен.