18.
«-Извини, — добавил он. — Мне так паршиво. Как будто сам могу сдохнуть в любой момент.
-Можешь, — подтвердил я.
-Да. Ага. Могу. Не ровен час. Просто. Так вот. БДЫЩ. И тебя нет.
Я вышел в комнату вслед за ним. Полковник взял со своей постели альманах, застегнул куртку, закрыл дверь — и БДЫЩ. Его не стало».
Джон Грин — «В поисках Аляски»
Когда я был маленький, я упал и ободрал об асфальт все колени. Я помню, что был на грани от того, чтобы расплакаться, но старался мужественно терпеть, пока мама обрабатывала мои колени хлорогексидином, а потом накладывала на них пластырь. Помню, после того, как она подула на ранку, кожа в том месте вмиг вспыхнула и ее зажгло. Мама тогда улыбнулась и сказала, что нет ничего страшного или стыдного в том, чтобы чувствовать боль, потому что любую боль можно пережить. Тут соль в том, что боль, которую я испытывал сейчас пережить было невозможно. Сейчас боль переживала меня. Она убивала душу, не оставляя шанса когда-либо снова почувствовать себя живым.
Я проснулся несколько часов спустя. В доме стояла абсолютная тишина, нарушаемая только тиканьем настенных часов. В окно уже начали пробираться первые лучи рассвета. Было около 5 часов утра, когда я перевел свой затуманенный взгляд на них. Я чуть приподнялся на локтях, пытаясь осмотреться. Я лежал на кровати в своей комнате и не узнавал ее. То, во что она превратилась ранее, теперь было мало похоже на мою комнату. Я перевернул шкафы, разбил все свои обожаемые статуэтки, которые когда-то получил, участвуя в школьных соревнованиях, и даже разломал книжные полки, что висели над столом. В голове не укладывалось, как я мог натворить подобное, но, к сожалению, я все еще отчетливо помнил события минувшего вечера, и потому ясно осознавал, что в таком состоянии можно было разгромить хоть весь чертов мир.
Все мое тело ломило, а голова раскалывалась на части. Но я больше не мог спать. Моя душа распадалась на осколки при одной лишь мысли о Бэб. Я поступил, как настоящий трус, и искренне надеялся теперь, что с ней все в порядке. Мне необходимо было найти ее и объясниться, попросить прощения за то, что я так ужасно обошелся с ней в этот страшный момент.
Я встал, потянувшись, чтобы размять онемевшие конечности рук и ног и другие ноющие мышцы, и неровно зашагал к выходу из комнаты. Подумать только, за несколько часов я успел превратиться из взрослого здорового парня в дряхлого старика.
Спустившись на первый этаж, я услышал голоса на кухне. Мама и сестра пили кофе, когда я зашел к ним осунувшийся, с мешками под безжизненными глазами и бледным лицом, словно сам находился при смерти.
-Гарри, — удивленно захлопала глазами мама. — Снотворное должно действовать еще несколько часов. Ты чего вскочил?
-Не спится, — я буркнул, и тут же мысленно шлепнул себя ладонью по голове за грубость. Мама точно не была ни в чем виновата.
Венди сочувственно посмотрела на меня, протягивая мне свою кружку. Я благодарно кивнул ей и отхлебнул напитка, чтобы унять внутреннюю дрожь. Сестра встала, чтобы навести себе еще кофе, пока я, обхватив кружку руками, буравил взглядом одну точку. Мама ласково положила руку на мое плечо, заставив меня прийти в себя.
-Что случилось, милый? — тихо спросила она. И я понял, что больше не могу сдерживаться, не могу молчать о таком. Мне нужен был ее совет. Я нуждался в ее помощи.
Ком горечи снова подкатил к моему горлу, и я поспешил сглотнуть его, прежде чем, вздохнув, решился заговорить.
-Бэб серьезно больна, мама. Ее не станет через полгода.
Послышался дружный «ох» от мамы, а затем звон битой посуды. Кружка выпала из рук Венди, когда она, прикрыв ладонью рот, посмотрела на меня.
-Ох, Боже, Гарри… — растерянно пробормотала мама.
-Это рак, — я уточнил.
-Гарри, мой мальчик, мне так жаль, — мама встала рядом со мной и крепко обняла меня. Я знал, что она еще не ложилась, и что ей было сейчас не лучше, чем мне, потому что спасать своего ребенка от конвульсий, после отпаханной смены в больнице, довольно сомнительный вид отдыха. Но я не мог не поделиться с ней такими вещами.
-Мы должны помочь ей, — я сам не понимал, что несу, когда, отстранившись, выжидающе посмотрел на нее. Она ведь врач, она должна знать, что делать.
Так думал я тогда.
-Милый, — горько вздохнула она. — Ты же знаешь, я не нейрохирург и не онколог.
Такие слова давались ей с огромным трудом. Я помнил, как умирал отец, и как мама пыталась сделать все возможное и невозможное в отчаянной попытке спасти, удержать его. Но это просто было неподвластно ей. Никому не было подвластно заболевание отца. Только судьбе, которая решила распорядиться так, как хотела того сама.
-Но мы должны, — несносно настаивал я. Мои скулы напрягались с каждой минутой нахождения рядом с семьей, а кулаки начали медленно сжиматься и разжиматься. Я чувствовал, что могу взорваться в любой момент. Я уже подходил к этой грани, с трудом сдерживая свой пыл и стараясь не сорваться на матери или сестре, которые меньше всего заслуживали моей злобы.
-Гарри, послушай, — мама снова обреченно вздохнула. — Ты не меньше меня понимаешь, что я все на свете отдала бы за выздоровление Бэб. Но здесь я бессильна. Если ей суждено прожить всего полгода — здесь не смогут помочь даже самые лучшие и опытные онкологи мира.
-Но ведь так не должно быть! — я вспылил, вскакивая со стула. Она не имела права так говорить про Бэб!
-Гарри… — Венди попыталась успокоить меня, но я начинал расходиться не на шутку, и мне не нужно было, чтобы меня трогали сейчас.
-Нет! — я выдернул руку и отшатнулся. Первый всхлип вырвался из моей груди. Я шмыгнул носом, стараясь подавить его. — Вы не понимаете! Она не должна умереть!
Мама с дикой болью в глазах смотрела на то, как снова я закрывался в себе. Я тогда не задумывался над тем, как невыносимо тяжело ей было видеть своего сына таким сломленным и разбитым. Она разбивалась вместе со мной в тот момент.
-Господи! — я закрыл лицо руками, уже не пытаясь сдерживать рыдания, вырывающиеся наружу. — Пожалуйста, останови это! Я не смогу, не смогу! Я больше не справлюсь, не выдержу еще одной потери!
Я безумно злился на судьбу за то, что она так безжалостно распорядилась жизнью Бэб, жизнью моего отца и жизнью еще миллионов людей по всему свету. Кто она такая, эта судьба, чтобы диктовать нам свои правила? Почему мы должны быть пешками в чьих-то руках, если нам всегда говорят о том, что мы — личности, сами управляющие своей жизнью?
Никто не заслуживал этого кошмара, и Бэб не заслуживала его. Бэб должна была прожить огромную, полную счастья и любви жизнь, а не должна была умирать за пару месяцев до своего, так и не наступившего 19 дня рождения. Это просто нечестно.
Меня снова колотило: кидало то в жар, то в холод, и я не мог совладать с этим. Я колотил руками по столешнице и душераздирающе рыдал, пока мама обнимала и успокаивающе гладила меня по спине. Я слышал, как Венди нерешительно подкралась ко мне со спины и аккуратно положила свою руку мне на голову, начиная неторопливо проглаживать пальцами мои кудри. В детстве мне это помогало. Так почему же не помогало сейчас? Я чувствовал себя полным ничтожеством за то, что моя семья изо всех сил старалась помочь мне, забрать у меня эту адскую боль, но легче не становилось совсем. Я был слаб и эгоистичен, уязвим, как ребенок сейчас, но это меньше всего трогало меня. Было душераздирающе больно, и эта боль не угасала ни на секунду. А самое страшное, я знал, что дальше — будет еще хуже. С каждой минутой, часом, с каждым днем будет больнее. И пика я достигну в тот момент, когда Бэб забудет меня и всех, кто будет с ней рядом в ее последние секунды; забудет всех, кто будет держать ее за руки в момент последнего вздоха. Бэб умрет в забытье.
Страшно. Мне так чертовски страшно. Мне еще никогда не было так страшно жить.
***
POV Бэб
Страшно терять родителей. Страшно терять друзей. Но страшнее всего — потерять своего ребенка. Пережить того, кого всю жизнь носишь под сердцем: с момента зачатия до самой своей смерти. Я не представляла, что предстояло пережить моим родителям. Я не хотела думать о том, что убью их новостью о своей неизлечимой болезни. Я просто не могла думать об этом.
Я вернулась домой спустя час после нашего разговора с Гарри: заплаканная и уже мертвая внутри. Я старалась держаться до последнего, но когда в коридор вышла мама и увидела мое состояние, — сорвалась. В одно мгновение я оказалась рядом с испуганной и озадаченной матерью, и уже в следующую секунду крепко обнимала ее. Сейчас она была мне необходимее всего. Как спасательный круг, чтобы знать, что я еще жива, что еще могу держаться за что-то.
На мой громкий отчаянный рев очень скоро вышла Дейрлл. Я не могла связать и двух слов, пока Грэг не принес мне стакан с водой. Давясь, я выпила все содержимое и попыталась дышать ровнее, чтобы суметь объясниться перед семьей.
Всего несколько слов, и моя прекрасная молодая мать становится седой женщиной престарелых лет. Всего несколько слов, и моя сестра теряет память в руках у дворецкого. Всего несколько слов, и я осознаю, что уже умерла. Я чувствую приближение скорого конца.
Никогда не видела глаз матери более пустыми, чем в тот момент, когда сказала ей о том, что у меня рак. Ее губы были плотно сжаты, пока она молча оседала на, стоящий в коридоре, мягкий пуф. Она будто находилась не здесь, не с нами. Ее мысли были далеко за пределами нашего дома. Жуткая боль пронзила ее сердце и оглушила ее. Она не видела, как Грэг обмахивал газетой плачущую, все еще не до конца пришедшую в себя, Дейрлл. Она не видела меня с содрогающимися плечами и глотающую потоки соленых слез. Она не видела ничего. И когда я испугалась, что мама совсем не дышит, она вдруг встрепенулась.
-Господи… Бэб, моя девочка! — нечеловеческий стон вырвался из ее груди, прежде чем она вскочила, притянув меня к себе, и так же горько заплакала.
Что было после — я помнила смутно. Мама, вскочив, нервно забегала по дому в поисках телефона, чтобы немедленно позвонить папе. А потом и вовсе — сплошной туман.
Свет фар. Взлетная площадка. Вертолет. Это была не просто пугающая реальность. Это было тем, как с этого дня я видела жизнь.
Дальше был Лондон. Озадаченный и подваленный отец, бережно прижимающий меня к своей груди. Мокрые дорожки от слез не его щеках и моей футболке. Ночная клиника. Подтверждение наших опасений. Действительно рак. Повторная истерика мамы и моя ярость. Я не хотела осознавать то, что умирала. И я не хотела осознавать то, что в такой момент Гарри оставил меня. Исчез, испарился, пропал, сбежал.
В этот день рухнула не только моя жизнь. Мои родители были разбиты. Я ненавидела себя за то, что делала им больно. Именно за это я переживала больше всего. Меня не так пугал факт собственной смерти, как вгоняло в ужас то, что теперь стало с мамой, папой и Дейрлл. Вернувшись в Уэймут, мы проплакали всю ночь, обнявшись и сидя на полу около камина.
И больше никогда я не видела мою семью по-настоящему живой.
***
Когда человек заболевает неизлечимой болезнью, он проходит через несколько стадий.
Сначала было отрицание.
Шок, который я испытала, даже невозможно описать словами. Я не могла поверить в то, что действительно была больна. В это не могли поверить и мои родители, за несколько дней показавшие меня не менее, чем 5 специалистам. И все, как один, твердили: «Глиобластома. Неоперабельно. Нам очень жаль».
Потом был гнев.
Я была излишне эмоциональная и искренне не могла понять, почему это происходило именно со мной. Были агрессия, непонимание и злость. Я злилась на всех: на маму, папу, на Дейрлл, на Грэга, Гарри, Лотти, на Луи и Зейна за то, что у них была возможность жить дольше отведенного мне срока. Я злилась на весь мир, потому что именно я попала под удар судьбы. Я просто злилась и очень много психовала.
А затем настала депрессия.
Несколько дней я ничего не ела и лежала в своей кровати, тупо уставившись в потолок и не пуская никого на порог своей комнаты. Приходили все, кто только мог, но я не разрешила войти ни обеспокоенному Зейну, ни лучшей подруге, ни ее парню. Я слышала всхлипы и вздохи каждого, кому приходилось уйти, так и не увидев меня. Я делала им больно. Снова. И от этого мне становилось только хуже. Но я попросту не хотела, чтобы они видели меня такой, какой я стала после недели без сна и еды. Мне хотелось, чтобы меня запомнили прежней Бэб, а не Бэб, которой нужно сочувствовать, потому что у нее рак.
Но из всего обилия непрошеных гостей не приходил только тот, кто был мне нужен сейчас больше всего. Гарри не появлялся ни на пороге моего дома, ни в социальных сетях, и я боялась, что больше уже никогда не увижу его.
В итоге, я попыталась взять себя в руки и просто смириться со всей ситуацией в целом, ведь делать было нечего, а добивать родителей своим состоянием я не могла. Так что я решила стараться жить, как прежде, будто ничего не произошло, и быть сильной для них.
Ровно через 10 дней после того, как перевернулась вся моя жизнь, раздался звонок в дверь нашего дома. Родители уехали в Лондон, чтобы заказать все необходимые лекарственные аппараты для моего лечения.
Одним из моих последних желаний было решение лечиться в Уэймуте. Мы пришли на прием к Лили, как она нас и просила, и она направила нас к опытному нейроонкологу Нэйту, которому предстояло обследовать меня и разработать программу лечения, которая сможет хоть как-то облегчить мои оставшиеся месяцы жизни. И только после того, как Нэйт меня обследовал, было назначено соответствующее лечение, включающее в себя лучевую и химиотерапию в сочетании с приемом Темодала.
Так что дома были только мы с Дейрлл. У Грэга выдался заслуженный выходной, и он нежился в джакузи на цокольном этаже. Сестра тоже плескалась в ванной, так что, когда звонок раздался в третий раз, мне пришлось вынимать свой зад из теплой постели, в которой я валялась, поедая шоколадное мороженое и пересматривая все сезоны «Аббатства Даунтон», и открывать дверь самой. Я пыталась успокоить себя, но все еще боялась оставаться наедине со своими мыслями, поэтому телевизор был включен теперь круглосуточно, не давая страху полностью съесть меня.
Я украдкой взглянула на себя в зеркало, висевшее в холле, и тихо ужаснулась своему виду: потрескавшиеся губы, впалые щеки, растрепанные волосы и тело анорексички. Красотка, ничего не сказать.
Вздохнув, я распахнула дверь и обомлела. На пороге стоял Гарри. Он медленно поднял на меня такой родной взгляд, и на его лице отразилась едва заметная грустная улыбка.
-Привет, — он прошептал.
Я стояла, словно вросшая в землю, и пыталась понять, в кого превратился мой Гарри. За то время, что мы не виделись, он исхудал так сильно, что рукава футболки теперь не облегали его шикарные накаченные руки, а буквально висели на них. Его кудри теперь были вдвое больше его головы, так что ему пришлось забрать их в маленький пучок на затылке. Его прекрасные зеленые глаза потускнели и стали серыми, почти безжизненными, и в этот момент я поняла, почему он не объявлялся. Он так же не хотел, чтобы я видела его таким. Он пытался не относиться ко мне иначе, пытался не обращаться со мной как с хрустальной, но он попросту не могу иначе. Он очень переживал за меня.
-Гарри…- было начала я.
-Маргарита, твоя любимая, — только сейчас я увидела в его руках коробку с пиццей. — Захватил на работе. Думал, это сможет поднять тебе настроение, — Стайлс неловко усмехнулся, и, откашлявшись после, провел рукой по волосам.
Я продолжала смотреть в его глаза, когда еле заметная улыбка отразилась на моем лице. Мне хотелось так много ему сказать, но я не могла заставить себя произнести хоть слово.
Он долго смотрел на мою огромную пижаму, в которую я укуталась, словно в защитный барьер и вдруг, вздохнув, прикрыл глаза.
-Послушай. Я говорил с твоими родителями, а потом с Лотти и Зейном. Они очень переживают за тебя… И, может, ты и готова с нами попрощаться, но мы с тобой — нет, — Гарри прервался и замолчал, опустив голову вниз.
Я резко вдохнула воздух носом и почувствовала, как слезы начали скапливаться в уголках моих глаз. Я не была готова прощаться с ними. Я никогда не буду к этому готова, и сейчас так отчетливо осознала, как виновата была перед ними. Они были мне нужны. Все они. Больше всего на свете.
-Бэб, — прохрипел он вдруг. — Пожалуйста, не отталкивай меня.
Гарри поднял на меня свой печальный взгляд, и в это мгновение такая дикая боль отразилась на его худом лице. Я боялась, что расплачусь в любую секунду. Мне было жутко видеть его страдания. Он не заслуживал их. И, когда я уже собиралась раскрыть для него свои теплые объятия, он вдруг сорвался.
POV Гарри
Мы молча смотрели друг на друга. Как только я увидел Бэб, когда она показалась из-за открытой двери, я ужаснулся ее виду. Пижамные штаны теперь совсем сильно висели на ее худых бедрах, а кофта будто стала размера на 4 большее ее и оттого смотрелась на ней, как картофельный мешок. Лицо Бэб было как будто не ее лицом: слишком худым и бледным. Ее большие карие глаза потускнели, а под ними образовались огромные синяки. Это заставило меня сильно заволноваться. Я знал, что она ничего не ела и мало спала, и знал, что был причиной этому. И я возненавидел себя за это.
Ее волосы… она обрезала их. Теперь это было обыкновенное прямое каре, и, если бы не болезнь и пугающий вид, я бы обязательно сказал, что эта стрижка ей идет. Ей и вправду очень шло, но, к сожалению, я знал, почему людям с такой болезнью приходилось менять прически.
Мы стояли, словно два призрака, утратившие свою жизненную силу, и я все время повторял про себя, что мне нужно быть сильным. Я должен вести себя, словно все в порядке, я не должен показывать ей, что мне плохо, чтобы суметь вывести ее из депрессии. И я старался, а потом вдруг не выдержал ее взгляда и сорвался в бездну.
POV Бэб
Его плечи ссутулились, а нижняя губа задрожала. Он изо всех сил закусил ее и поднял взгляд наверх. Не прошло и секунды, как коробка с пиццей осталась лежать где-то в стороне, а он оказался в моих руках, и рыдания вырвались из его груди. Гарри крепко обнимал меня, сквозь кофту пальцами впиваясь в мою спину, будто я утекала от него, как песок сквозь пальцы. В общем-то, оно так и было. Парень зарылся носом в мою шею, продолжая судорожно всхлипывать. Он держался за меня, зажмурив глаза, боясь, что, когда он откроет их, меня уже не будет здесь. Гарри так отчаянно пытался сохранить в памяти ощущение прикосновений к моему телу, что у меня снова сжалось сердце. Я не меньше его желала, чтобы не таким трагичным был мой конец, но так распорядилась судьба, и мы ничего не могли с этим поделать.
Я никогда не видела, чтобы Гарри плакал. Он всегда был для меня непробиваемой стеной, несгораемым в пламени огня. А теперь он стоял здесь, на пороге моего дома, охваченный не меньшими паникой и страхом, чем я. Разница была в том, что я со своим положением смирилась, чего, к сожалению, не мог сделать он.
Мне хотелось как-то его утешить, но я не представляла, что тут сказать. Все было более, чем плачевно, и никакие слова не смогли бы помочь ему сейчас. Я нежно гладила его спину и прочесывала кудри. Постепенно парень слегка расслабился и, успокоившись, отстранился от меня, отводя заплаканные глаза в сторону.
Алый закат ложился на город, и мы стояли на крыльце, облокотившись о перила, вглядываясь в горизонт.
-Прости, — вдруг прошептал он.
-Все в порядке, — я кивнула, попытавшись чуточку ободрить парня.
-Нет, не в порядке, — он возразил. — Я повел себя так чертовски ужасно перед тобой, должен был быть рядом и поддерживать тебя все эти непростые дни. Просто… Меня так бесит, что люди заболевают раком. Меня бесит, что от рака скоро умрешь и ты. Меня бесит, что мы не сможем быть вместе всю нашу жизнь. Я схожу с ума от того, что этот мир такой неправильный. Понимаешь? Схожу с ума от того, что жизнь так чертовски несправедлива, и я ничего не могу с этим поделать. Я не могу спасти тебя, Бэб, и от мыслей об этом становится так мучительно больно.
Гарри снова опустил свой взгляд, отрицательно качая головой.
Мы как будто поменялись ролями: теперь, когда Гарри был слаб, мне оставалось быть сильной вдвойне, за нас обоих. Я понимала его, и представляла, как ужасно плохо, нелегко было ему, но я не собиралась сдаваться вот так вот просто. Если и осталось мне прожить 6 месяцев, то пусть они будут наполнены жизнью, всеми ее красками и счастьем.
У меня были люди, ради которых стоило проживать эту жизнь. За эти дни мы сблизились с родителями, как никогда раньше, и я, наконец, поняла, что не одна.
Но теперь они винили себя в том, что так мало времени уделяли заботе обо мне раньше, и впервые, я не винила их, а наоборот, сопереживала. Я только думала о том, что нужно было уже давно спокойно сесть и все обсудить. Возможно, тогда бы мы смогли наладить наши отношения раньше, чем нам случилось сделать это из-за моей болезни.
Я аккуратно обняла Гарри со спины, уткнувшись лицом в его широкую спину. Я хотела сказать ему о том, как сильно я понимаю его, и как сильно сама желаю прожить с ним огромную счастливую жизнь; о том, как также считаю происходящие несправедливым. Но мне казалось правильным молчать. Просто стоять здесь и молчать, жить этим мгновением, потому что в нем, в этом мгновении, я и он, мы были вместе: дышали одним и тем же воздухом и смотрели в одно и то же небо; ощущали биение наших сердец и тепло тел друг друга.
-Что теперь будет? — тихо и растерянно произнес Гарри.
Я не ответила.
-Пойдем в дом, я сделаю нам чай.
Парень посмотрел на меня, помедлив, прежде чем грустная улыбка отразилась на его лице.
-Надеюсь, с пиццей все в порядке, или нам придется ехать ко мне на работу за новой, — усмехнулся он, заставляя меня улыбнуться и, по привычке, закатить глаза. Гарри взял меня за руку, пока мы шли к двери.
-На твоем месте, я бы не стал смеяться. Помнишь Майка?
-Такого толстенького паренька с рыжими волосами и конопатым носом? — уточнила я.
-Именно.
-Да.
-Так вот, это наш менеджер, и просто так он не отдаст своему сотруднику вторую бесплатную пиццу за неделю.
-Но ведь вам, вроде как, разрешается брать что-то из еды себе, — не понимала я.
-Вообще, нет.
-А как же пицца, что ты принес мне?
-А кто сказал, что я его спрашивал о ней? — Гарри невинно пожал плечами. Очень даже в его стиле.
-Ни грамма совести, — впервые за долгое время рассмеялась я.
-Ни грамма, — улыбаясь, кивнул Стайлс.
***
Мы поужинали «Маргаритой» (которая, слава Богу, ни капли не помялась после приземления на крыльцо) и попили вкусный чай, приготовленный для нас Грэгом после всех его спа-процедур, после чего поднялись в мою комнату.
Мы задернули шторы, зажгли гирлянду, включили музыку и в обнимку улеглись на мою огромную кровать. Я положила голову парню на грудь, слушая его дыхание, пока он нежно перебирал мои волосы и заворожено смотрел на мелькающие огни.
Гарри тихо подпевал, доносившейся из колонок «Someday»*, и, несмотря на приподнятое ранее настроение, мне снова стало грустно. Грустно от того, что очень скоро некому, кроме него, будет вспоминать о таких вот простых и счастливых моментах; о том, как все начиналось; о ночи в кузове его Форда; о полуночной заправке; о сказочном месте, где мы впервые поцеловались; о полуночных разговорах и встрече рассвета на пляже Портленда; о том, как мы сейчас лежали, прижавшись друг к другу, и просто жили.
Here by the ocean
Здесь у океана
Wave s carry voices from you
Твой голос доносится вместе с волнами.
Do you know the truth
А знаешь, на самом деле
I am thinking of you too…
Я тоже думаю о тебе…
Я до последнего старалась не придавать значения строчкам песни, ведь она, на самом деле, была совсем не грустной, а наоборот, обнадеживающей. Но надежда была сейчас тем, чего совсем не осталось у меня. Я не могла надеяться на чудо, потому что оно уже не могло произойти со мной. Я долго держалась и теперь вдруг, рядом с Гарри, дала волю чувствам и расплакалась.
Гарри тут же взволнованно встрепенулся.
-Бэб? — стараясь унять дрожь в голосе, отозвался он. — Тебе плохо?
Я кивнула.
-Что? Где болит? Голова? Нужен врач?
Я отрицательно покачала головой, подавляя вырывающиеся из груди всхлипы.
-Что случилось? — Гарри продолжал озадаченно смотреть на меня.
-Ничего. Просто я так счастлива сейчас. Мне так страшно, что скоро всего этого не станет.
Я увидела, как мгновенно изменилось выражение лица Гарри.
-Сначала я дико боялась того, что больше никогда не увижу тебя. А сегодня ты пришел и сделал меня такой счастливой, и все стало будто бы так, как было раньше. Как будто у нас все хорошо, и как будто я здорова. Ты расшевелил меня и помог создать видимость такого абсолютного «хорошо». Но это «хорошо» теперь убивает меня. Убивает, потому что я знаю, что дальше не будет только хорошо. Теперь будут дни, когда есть «хорошо» и когда есть «плохо»…
-И я буду с тобой, Бэбби. Неважно, хороший это день или плохой, я буду с тобой, чтобы твое падение не было для тебя падением об землю, — встревожено затараторил Гарри.
-Я знаю, — я прервала его, вздохнув, — Знаю. Просто… Помнишь, слова, которые ты сказал мне сегодня на крыльце?
Гарри кивнул.
-Я не меньше тебя хочу, чтобы то, что происходит, оказалось неправдой. Я не хочу умирать, Гарри. Я не готова к этому. Но я уже умираю, и это необратимо. И я вижу, как ты страдаешь, я вижу, как страдают мои родители и друзья, и я не хочу причинять тебе и им все эти мучения. Мне больно видеть вас такими, потому что я люблю вас. Я не хочу быть обузой для вас…
-Ты вовсе не обуза, Бэбби.
-Я обуза, Гарри… утяжелитель, мешающий вам двигаться вперед.
-Бэб, если дело в том, что будет после твоей смерти, то даже не думай об этом. Мы справимся.
-Но вы будете видеть меня в самые плохие моменты моей болезни. Скоро начнется лечение, и я буду выглядеть с каждым днем ужаснее… — не унималась я.
-Это не имеет значения. Бэб, я люблю тебя.
Отчаяние в голосе Гарри заставило мое сердце забиться в разы быстрее. Я замолчала, опустив глаза на свои руки.
-Послушай, даже в момент, когда ты забудешь, кто я такой, я не перестану любить тебя. Мне жутко больно видеть тебя такой, да. И дальше мне будет хуже, это так. Я знаю это, и я готов. Но это не значит, что теперь я должен обрывать все связи с тобой, — Гарри приподнял мой подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза. — Ты не обуза, Бэб, ты моя любовь, и неважно дождь на улице или солнце, осень или весна, больна ты или здорова. Я люблю тебя, и это неизменно, независимо от обстоятельств. Когда умер мой отец, я думал, что жизнь кончена. Я стоял на распутье и не представлял, что теперь делать, как дальше жить. Но прошло время, и я живу. Я никогда не смогу оправиться от мысли, что его нет. И когда не станет тебя, это будет не менее страшно для меня. И я так же не смогу полностью оправиться от этой потери. Но я справлюсь, я обещаю. Ты всегда будешь здесь, — Гарри указал на область сердца у себя на груди. — Вот что точно неизменно.
Его слова растрогали меня, и я снова расплакалась. Только уже от облегчения.
-Иди сюда, — Гарри крепко обнял меня, прижав к себе.
-Спасибо, мне действительно нужно было услышать это. Я люблю тебя, Гарри, — я прошептала.
Я чуть отстранилась и увидела заплаканные глаза парня. Он закусил губу и молча кивнул.
-Я знаю.
* - песня датской поп-рок группы Michael Learns To Rock.
![AGONY [H.S]](https://wattpad.me/media/stories-1/1a84/1a84456a75f89a453320279be6e0cff7.jpg)