17. ПОСЛЕ
Я очнулась в просторной светлой палате городской Уэймутской больницы, подключенная через провода к кардиомонитору. Широко раскрыть глаза еще представлялось довольно сложным для меня, и я пару раз моргнула, прежде чем смогла разглядеть вокруг хоть что-то.
Мама уныло стояла в углу палаты и задумчиво теребила большим и указательным пальцем нижнюю губу. Ее взгляд был устремлен в одну и точку, и мне казалось, что она совсем не замечала происходящего вокруг. Задумчивый Зейн медленно расхаживал по палате из стороны в сторону, обняв себя руками и нервно скручивая губы в трубочку, покусывая их. И, наконец, Гарри, сидящий на стуле рядом с моей кроватью. Он нежно сжимал мою ослабевшую руку, аккуратно массируя ее пальцы, и расстроено смотрел на их сплетение, ежесекундно глубоко вздыхая.
Меня угнетало наше всеобщее состояние. Меня угнетали больничные стены и то, как волновались обо мне люди, которым, как я думала прежде, все равно на меня. Я не хотела видеть их такими сокрушенными и печальными, будто они ожидали, что я могу умереть в любую секунду. В горле пересохло, и я не могла вымолвить ни слова, поэтому чуть пошевелилась, дав понять, что пришла в сознание.
Гарри тут же встрепенулся, удивленно и облегченно одновременно посмотрев на меня.
-Бэбби, — прошептал он.
Зейн резко остановился, а мама вышла из своих раздумий и, резко выдохнув, положила руку на сердце.
-Слава Богу! — сказала она. — Я позову врача!
Я услышала взволнованный голос Дейрлл за стеной, когда мама вышла из палаты, и поняла, что сестра тоже была здесь. Но заходить ей все-таки было не велено, потому что в помещении и без того было слишком много людей.
-Господи, дет… — прервался Зейн. Он чуть дернулся в попытке подойти ко мне ближе, но вовремя остановил себя. — Бэб. Ты в порядке? — я видела, как ему было неловко и непривычно общаться со мной по-другому, не так, как раньше. И я не могла винить его, особенно зная, что Малик все еще любил меня и не всегда помнил о том, что мы расстались.
-Думаю, — прокашлявшись. — Что в относительном, — я слабо приподняла уголки губ. Свет люминесцентных ламп все еще раздражающе действовал на мои глаза, заставляя меня поморщиться и чуть сощурить их.
-И давно это продолжается? — снова поинтересовался он.
-Пару месяцев, — мрачно отозвался Гарри за меня.
-Так значит, надо было уже давно отвести ее к врачу! — вспылил Зейн.
Гарри был словно бомба замедленного действия, когда, после глубокого вздоха и, я уверена, счета до десяти про себя, вдруг в раздражении вскочил и ненавистно посмотрел в лицо Малику.
-Ты уже сводил! И это как-то помогло? — прошипел он.
Я с ужасом наблюдала за разгорающейся стычкой и понимала, что если не остановить их сейчас, неизвестно к чему все это может привести.
-Гарри, Зейн! — собрав последние силы, я отчаянно воскликнула, заставив их, наконец, отцепиться друг от друга и обратить внимание в мою сторону.
-Я пойду. Проверю, как…как там Дейрлл, — Зейн запнулся, прежде чем послал испепеляющий взгляд Стайлсу и скрылся за дверью.
-Прости, — виновато выдохнул Гарри после.
-Я бы хотела сказать, что тебе не за что извиняться, но тебе действительно не следовало реагировать на Зейна таким образом.
-Я знаю, — снова вздохнув. — Как ты себя чувствуешь? — парень пересел ко мне на кровать, взволнованно осматривая мое лицо.
-Такое чувство, что моя голова — гонг, в который беспрерывно бьет колотушкой пара сотен китайцев, — я постаралась улыбнуться, но и это было тяжело сделать, учитывая мое состояние.
-Мы все так испугались. Я подумал, что сильно закружил тебя сначала, но вряд ли из-за такого можно было потерять сознание.
Я не видела Гарри таким озадаченным и обеспокоенным прежде. В его прекрасных больших глазах не было привычного света, а веки были опущены, будто весели тонну и ему с трудом удавалось хоть как-то держать их открытыми. Голос его был тихим и глубоким, осипшим из-за долгого молчания. Он выглядел подавленным и сокрушенным с растрепанными кудрями, несносно вылезавшими ему на лоб и расстегнутыми верхними пуговицами на его рубашке.
-Я с утра чувствовала себя нехорошо, — я призналась.
-Опять, — грустно констатировал он.
-Да, — я легонько кивнула.
-Мне и в правду следовало не поддаваться на твои уговоры и отвезти тебя к врачу раньше, — парень расстроено выдохнул и, покачав головой, опустил взгляд на наши руки, все еще сплетенные вместе, будто в этом была его вина.
-Гарри, — я тихо позвала его, обращая его внимание на себя. — Я думаю, что все в порядке. У меня уже было подобное весной. Помнишь? Все хорошо.
Я ободряюще улыбнулась ему, не зная, кого именно из нас я пыталась успокоить. Но мне так не хотелось, чтобы Гарри корил себя за это, потому что-то, что происходило, не зависело от него и даже от меня.
Парень собирался ответить, но не успел и рот открыть, как в палату ввалилась целая куча народа, состоящая из моей матери, сестры, лечащего врача и… отца.
-Папа? — я удивленно встрепенулась, попытавшись сесть. Гарри быстро нашелся и отрегулировал изголовье кровати так, чтобы я могла оказаться в полусидящем положении.
-Господи, Бэб, — он запнулся, переведя взгляд на Стайлса. — И…
-Гарри, — закончила за него я.
В глазах отца читалось недоумение и множество вопросов, но он вдруг вспомнил, зачем именно оказался здесь, и решил отложить все на потом.
-И Гарри… — растянул слово папа.
-Гарри Стайлс, сэр, — он встал с кровати и протянул руку отцу.
-Оливер, — папа пожал руку Гарри и коротко кивнул.
Он слегка улыбнулся и, сделав такой же короткий кивок головой, плавно отошел в сторону, позволяя папе подойти ближе ко мне. Я все еще находилась в легком ступоре из-за того, что папа, узнав о том, что я в больнице, отменил все свои дела и сразу же вылетел в Уэймут. И, как дополнение ко всему случившемуся, он невозмутимо представился Гарри просто Оливером. Не мистером Хетфилдом, а просто Оливером. Он не смерил его взглядом, не скривился в отвращении. Напротив, был довольно дружелюбным и заинтересованным в этом парне. И я даже начала сомневаться в том, что этот человек — мой отец. Возможно, что его клонировали и подменили?
-Что ты тут делаешь? — мне нужно было услышать это от него.
-Мама позвонила мне по дороге в больницу, — обеспокоенно выдохнул он, осматривая меня, будто мог увидеть, что и где у меня болит.
-То есть, сколько я так пролежала? — удивилась я.
-Два часа, — Зейн убрал пальцы от губы, которую теребил до этого и негромко ответил.
-Ох, ничего себе.
-Да. Именно об этом я и хотела поговорить с тобой, — наконец подала голос мой врач. Она дружелюбно протянула мне руку, и я слабо пожала ее. — Зови меня Лили.
-Итак, Бэб. Я понимаю, что твои родители и друзья обеспокоенны твоим состоянием, но я бы хотела поговорить с тобой наедине, — она развернулась лицом к многочисленной публике и, вздернув брови вверх, ожидала, когда они все послушно покинут помещение. Несколько пар глаз еще раз уставились на меня, будто ждали моего разрешения.
-Идите. Все хорошо, мы просто поговорим, — слабо улыбнулась я.
Мой ответ их вовсе не успокоил, но они, еще пару секунд нерешительно помешкав, все-таки вышли за дверь.
-У тебя просто огромная группа поддержки, — улыбнулась Лили. — Это здорово.
-Да, — я улыбнулась в ответ, и, кажется, первый раз за свою жизнь поняла, что у меня на самом деле так много людей, любящих и волнующихся за меня. Тот факт, что приехал даже отец, заставил меня о многом задуматься. Я поняла, что он действительно пытался быть хорошим отцом, и потому старался заработать как можно больше денег для того, чтобы мы с Дейрлл могли ни в чем себе не отказывать. Он пытался, но выходило наоборот. И в этом тоже не было его вины. Но сейчас он был здесь, и это перекрывало все его промахи и ошибки. Он был здесь. Для меня. Из-за меня, потому что искренне волновался о моем здоровье. Обидно, что я поняла это только сейчас, в палате городской Уэймутской больницы.
-А теперь к делу. Я задам тебе несколько вопросов, на которые ты должна будешь ответить, желательно предельно точно вспомнив все, что было. Хорошо?
-Да, — я кивнула.
-Отлично. Головокружения начались давно?
-Эмм… — задумавшись. — Первый раз был в апреле, а после начались в конце июня.
-Так. Тошнота, слабость? Были?
-Да, — я подтвердила, нервно сглотнув.
-Сопровождалось ли это изменениями внешнего вида? Сильная потеря веса или что-то в этом роде?
Я попыталась вспомнить и вдруг осознала, что все это действительно происходило со мной. В то утро, когда мы с Гарри проснулись в кузове его пикапа, я вся была мокрая. В прямом смысле. Мне было дико жарко, но тогда я подумала, что все это было из-за яркого солнца или Стайлса, навалившегося на меня своим отнюдь немаленьким весом. Но только теперь я изменила свое мнение. И я действительно сильно похудела с апреля. Только я полагала, что это было из-за моих бесконечных нервных срывов, а сейчас не была уверена в этом.
С каждым последующим вопросом я все больше настораживалась. Я снова чувствовала себя в вакууме, только теперь не от боли, а от растерянности и непонимания. Голос врача и свой собственный отдавалось эхом, когда я, как машина, автоматически односложно отвечала Лили «да» или «нет» после.
-Да.
-Как насчет каких-то видимых патологий на теле? — Лили снова вопросительно посмотрела на меня.
-Нет, — все так же растерянно пробормотала я.
-Постоянная усталость, нервозность? Бывали прежде?
-Да, все с апреля, — я подтвердила.
-А к врачу обращалась?
-Да, после первого чувства недомогания обратились в клинку Лондона.
-Какой диагноз тебе поставили? — Лили оторвалась от планшета, в котором ставила какие-то пометки и внимательно посмотрела на меня.
-Обычная простуда. Прописали таблетки и пару витаминов для восстановления иммунитета.
-Так, пониженный иммунитет, — пробормотала женщина, снова что-то записывая на листке бумаги. — Еще один вопрос. Я так понимаю, причиной потери сознания у тебя стала головная боль.
Я кивнула.
-По десятибалльной шкале оцени, насколько сильной она была.
Этот вопрос заставил меня окончательно напрячься. Думаю, мое лицо сейчас было красноречивее любых слов, так что Лили поспешила ободряюще сжать мою ладонь, когда тепло улыбнулась мне.
-Не беспокойся. Все хорошо. Это стандартные вопросы, — постаралась убедить меня она.
Я вздохнула и прикрыла глаза, нехотя вспоминая неприятные ощущения перед падением в бездну.
-Думаю, это было чем-то вроде девяткой и десяткой.
Я дождалась, пока Лили снова сделала заметку в планшете и посмотрела на нее, ожидая дальнейших указаний.
-Я думаю, что ничего страшного нет. Но нужно будет сдать парочку анализов.
-Хорошо, — я согласно кивнула, и вдруг услышала громкие голоса пришедших Лотти и Луи за дверью. Видимо, мои друзья решили разнести эту больницу к чертовой матери, но, не смотря на дикую слабость, я была так счастлива в этот момент. В момент, когда я поняла, как много людей в этом мире, оказывается, любят, поддерживают и волнуются обо мне. Я чувствовала себя нужной кому-то, и это было непередаваемое ощущение.
Лили, с моего согласия, пригласила родителей и друзей в палату, где мы все вместе приняли решение о моем нахождении в больнице до завтрашнего утра, когда мне предстояло сдать анализы. Мама с папой и Лили пошли подписать нужные бумаги, а друзья остались со мной, пытаясь развлечь меня всеми возможными способами. Я стала чувствовать себя лучше и теперь прибывала в твердой уверенности, что все будет хорошо. Только Гарри весь вечер просидел отстраненным, согревая мою руку своей теплой ладонью и впервые вселяя в меня не надежду, а полное ее отсутствие.
***
Утром следующего дня, после осмотра врачей и сдачи анализов, меня отпустили домой. Отец только поздней ночью вернулся обратно в Лондон и обещал приехать в Уэймут, когда будут готовы результаты. Гарри уговаривали пойти поспать домой даже мама с Лотти, потому что он наотрез отказался делать это, боясь, что со мной может произойти что-то еще, пока его не будет рядом. Уставший и вымученный он еле согласился на их советы оставить меня и поехать отдохнуть. Мама была с ним так нежна и аккуратна, когда вела его к двери, будто он был хрустальной вазой, которую можно сломать, только подышав на нее. Такого я никогда не замечал за ней, но, тем не менее, была жутко благодарна сейчас. И только после того, как все разъехались, я смогла расслабиться и моментально провалилась в сон.
Уже в 10 утра у больницы меня встречал Гарри. Он, как обычно, стоял, оперевшись спиной о закрытую дверцу своего Форда в кепке, надетой козырьком назад, солнцезащитных очках, красных шортах и белой футболке. На ногах его были надеты спортивные кроссовки. Должно быть, он был на пробежке перед тем, как поехать сюда. Я поймала себя на мысли, что расплылась в улыбке, пока шла навстречу к нему. Но улыбка моя быстро спала, когда я снова увидела его задумчивое поникшее лицо. Я не могла понять, в чем была причина. В конце концов, все закончилось хорошо. Но тогда почему он был сам не свой? Такой потерянный и осунувшийся. Я не могла понять: что не давало ему покоя?
Гарри старался вести себя непринужденно, когда обнял и поцеловал меня; когда посадил меня в машину и включил, по традиции, альбом Pink Floyd; когда распевал песни обо всем, что видел перед собой и кормил меня пиццей у себя на работе. Но я видела, что все это было лживой маской, которую он так усердно на себя нацепил. Гарри создавал видимость того, что все как обычно, а сам смотрел на меня так отчаянно и с такой огромной долей грусти во взгляде, будто знал что-то, чего не знала я. На все мои молчаливые вопросы он лишь непринужденно улыбался и нежно целовал меня после так, что, в конце концов, я перестала думать об этом, сославшись на то, что это было всего лишь моей паранойей.
Стайлс отвез меня домой к обеду, где я сразу же легла спать, а сам поехал дальше работать.
И это были последние часы перед тем, как случилось непоправимое, и снова перевернувшее мою жизнь. Только уже без права на возврат.
***
«Ты никогда не думаешь, что последний раз — это последний раз. Ты думаешь, что будет еще шанс. Ты думаешь, что у тебя есть вечность, но это не так.»
Утром раздался звонок из больницы. Пришли анализы, и я сразу поняла, что что-то было не так, когда отстраненная и озадаченная Лили сказала, что нужно сдать повторные. Неприятное тянущее чувство разлилось внизу живота, а внезапная тревога сковала все мое тело, из-за чего меня чуть не стошнило. Я еле взяла себя в руки, убеждая, что сама загоняю себя всякой чушью, но все-таки собралась и выехала как можно раньше, как и просил мой врач.
Как только я зашла в больницу, ко мне сразу же подошла Лили в своей белой форме, состоящей из комбинезона и халата сверху. Она улыбалась, но не так искренне, как прежде. Это было похоже, скорее, на улыбку Гарри вчера, и ноющее чувство снова распространилось внутри меня. Она уклончиво объяснила, что в анализах нашли что-то не совсем свойственное нормальному здоровому организму, и пояснила, что это могло быть ошибкой, и нужно было снова сдать анализ крови для проверки. Чувство неопределенности раздражало меня, будто все вокург сговорились и пытались скрыть от меня нечто страшное. Я изо всех сил старалась не поддаваться панике, когда вышла в коридор из кабинета, и меня буквально за руки потащили на срочную компьютерную, а потом и магнитно-резонансную томографию. Я была сбита с толку и попросту не понимала, зачем понадобилась данная процедура? Но все молчали, никто ничего не объяснял и даже просто не говорил со мной, если не требовалось снова что-то уточнить о состоянии моего здоровья. Сердце колотилось, как бешеное, пока я, в общей сумме, вместо обычных сорока минут около полутора часов пролежала в замкнутом пространстве, а потом прождала еще какое-то время в коридоре в ожидании неизвестного.
Я нервно дергала ногой, пока в безмолвном одиночестве разглядывала жизнь, бурлящую в стенах больницы. Повсюду вокруг меня кипела безостановочная деятельность. Слышались беспрерывные звонки телефонов за стойкой регистрации. Люди постоянно прибывали и сменяли друг друга у кабинетов нужных им врачей. Медсестры со взятыми образцами крови сновали по коридорам туда-сюда. Пищали сигналы тревоги, слышалось грохотание каталок и крики: «Реанимация. Срочно!».
Два часа тянулись для меня словно целая вечность, пока, наконец, ко мне не вышла Лили и кивком головы пригласила зайти к ней. На ее столе была, кажется, целая сотня бумажек со всевозможными анализами и их заключениями. Я присела на стул рядом и ждала, пока она присядет тоже. Она была чернее тучи, хотя и пыталась изо всех сил сохранять свой профессионализм. Я недоуменно следила за тем, как она взяла графин с водой и два стакана — себе и мне. Лили молчала, когда наливала воду в прозрачную емкость; молчала, когда присела, и из-за этого я начала нервничать еще больше.
Где-то в недрах больницы отдаленно раздался звук стационарного телефона и громкий грохот каталки с пробирками после.
-Что там с анализами? Все в порядке? — я взволнованно поинтересовалась, пытаясь заставить врача заговорить и обратить на меня внимание. Узел в животе мучительно стягивался с каждой секундой все больше и больше, а к горлу который раз за день подкатывала тошнота, с которой я изо всех сил старалась бороться.
-Бэб, — она взяла меня за руку и, наконец, подняла свой печальный взгляд, видимо не зная, как выразиться деликатнее. — Я бы очень хотела, чтобы все было в порядке, но я не могу сказать этого.
-Что случилось? — голос мой дрогнул, а сердце учащенно забилось в ожидании ответа, который я уже сама не была готова услышать.
-Изначально меня смутил анализ твоей крови, но после МРТ и КТ не осталось сомнений, — она опустила глаза, стараясь сдерживать внутри себя врача, а не обычного человека, сочувствующего в чем-то другому. — У тебя нашли внутричерепную опухоль с неконтролируемым делением клеток.
Удар. Что-то упало с подноса с анализами за дверью. Что-то упало, оборвалось и в моей груди. Кажется, это было мое сердце.
Не нужно быть гением, чтобы знать, что такое опухоль в сумме с неконтролируемым делением клеток.
Так странно, что от одной вещи в жизни зависит так многое. Так многое зависит от малозначительного изменения. От каждого взмаха крылом, от легкого дуновения ветерка, от шелеста первой весенней травы и от врача, который за одну секунду рушит жизнь всего лишь несколькими словами. Эффект бабочки. Время будто остановилось в тот момент, когда, как гром среди ясного неба прозвучал диагноз: «Глиобластома. 4 стадия. Неоперабельна».
Раздалось пиликанье часов. 5 вечера. Тиканье стрелки циферблата заполонило собой пространство. Стакан с водой завис на половине пути ко рту.
Мне казалось, что из моих легких выбили весь воздух. Стало буквально нечем дышать, и я до конца не хотела верить в услышанное. Я искренне надеялась, что эта была чья-то злая и неудавшаяся шутка. Что сейчас кто-то выбежит из-за угла с камерой, как обычно делают в дурацких развлекательных шоу на ТВ и скажут, что это всего лишь глупый и жестокий розыгрыш. Но чем больше я пыталась переварить услышанное, тем больше его отрицала. Что говорила Лили после — я почти не слышала. Белый шум сдавил мою голову, и я совсем перестала понимать, что происходит, когда схватила первый попавшийся металлический лоток для медицинских приборов и меня стошнило. Судорога охватила все мое тело, что повлекло за собой еще ряд рвотных позывов.
С каждым ударом сердца пульсацией в висках отдавалась мантра.
Не может быть. Не может быть. Не верю. Я не верю. Это не я. Это происходит не со мной.
С каждой новой мыслью, по нарастающей, меня выворачивало. Уже было нечем рвать, и я подумала, что следующим, чем меня может стошнить, будет уже мой желудок. Но ничего не произошло. Лили дождалась конца позывов и принесла мокрое полотенце, которое сразу же прислонила к моему лбу. Она торопливо открыла форточку и испуганно уставилась на меня, видимо, ожидая истерики. Но я не истерила и не плакала. Я чувствовала себя опустошенной и совершенно разбитой. Мне все еще не верилось, что я могла быть больна раком.
Люди такие глупцы, считают, что они бессмертны и думают, что будут жить вечно, что вся жизнь у них впереди, просто потому что не хотят верить в то, что все в жизни однажды заканчивается. Они просто слишком легкомысленны в попытках уйти, сбежать от жесткой правды, которую они попросту не хотят принимать. Мы всю жизнь пытаемся сберечь свое здоровье, а потом так внезапно умираем. Можно вечно пытаться поддерживать иммунитет, правильно питаться и заниматься спортом, а потом просто попасть под машину. Смерть неизбежна, у каждого лишь свое время для нее.
И я теперь вдруг поняла это. Осознала, что мой конец близок и не ощутила ничего, кроме того, что уже была мертва. С той самой секунды, когда, как приговор, прозвучал диагноз. Чувство, охватившее меня в это мгновение было похоже на чувство, будто стоишь над обрывом, готовый к неизбежному падению вниз каждую секунду. Но почему-то все еще продолжаешь твердо стоять на земле, не дрогнув.
-Сколько мне осталось? — я поразилась, насколько твердо звучал мой голос, когда задала неизбежный вопрос.
-Около полугода, — Лили сочувственно неотрывно смотрела в мои глаза.
Я охнула и глубоко вздохнула после, пытаясь не упасть в обморок.
–Мне очень жаль, Бэб.
Я растерянно кивнула головой в ответ, желая проглотить ком, образующийся в горле. Жалость. Да что она может знать о ней? Больна не она, а я! И самое ужасное, что я злюсь. Злюсь на нее, на людей, которым дается еще один шанс на жизнь. Злюсь на весь мир. Но правда в том, что я не имею права на это. Никто из них не виноват, что судьба выбрала меня. И от этого только еще паршивее.
-Сейчас нашей задачей является максимально уменьшить ее размер и при этом не задеть нормальные клетки мозга, чтобы приостановить дальнейший рост, — она украдкой пробежалась по бумагам. — К сожалению, полностью удалить глиобластому невозможно, потому что она располагается в жизненно важных отделах мозга, и вокруг нее находятся мигрирующие онкоклетки, которые могут вторгнуться в здоровую мозговую ткань. Это слишком рискованно.
Я упорно смотрела в одну точку, почти не слыша, что говорит Лили, и отчаянно хотела проснуться, хотя знала, что это не было сном.
-И зачем это нужно? Ненужные траты на ненужные средства лечения.
-Для того, чтобы ты могла прожить эти месяцы достойно, а не просуществовать, мучаясь от беспрерывной агонии и вечных провалов в памяти, — она вздохнула, будто понимала, что говорит полную чушь.
-Бред, — выплюнула я. — Тогда мне только больше захочется жить. А если пустить дело на самотек, есть шанс, что я захочу, наконец, умереть.
-Мы все когда-нибудь умрем, Бэб. Мы не знаем, когда и при каких обстоятельствах. Да, у тебя есть почти определенный срок. Да, ты знаешь, когда и от чего ты умрешь. Но это не значит, что всем нам нужно теперь зацикливаться на этом и мешать темным мыслям убивать нас преждевременно. Нельзя давать внутренним демонам власть над собой. Нельзя позволять им мешать тебе жить и наслаждаться жизнью, временем, отведенным тебе.
Я злилась, утопала в злости и раздражении. Я злилась на Лили за то, что она пыталась меня успокоить, будто была здесь штатным психологом, и я злилась на нее, потому что она, черт возьми, была права. Утопала в чувствах беспомощности, бесконтрольности, которые ненавидела больше всего на свете, и от которых мне только-только удалось сбежать с помощью Гарри.
Гарри.
Снова удар. Глухой и резкий. Что-то кольнула в грудной клетке, будто нож, воткнутый в спину. Как сказать ему о том, что меня очень скоро не станет? И как самой принять эту неизбежность?
-Что теперь будет? — я подняла свой рассеянный взгляд на Лили, когда поняла, что она уже несколько минут молча наблюдала за моими сжимающимися и расжимающимися кулаками.
-Бэб, послушай, — она снова взяла мою ладонь в свою. — Я много раз проходила через это со своими пациентами. И каждый раз — совсем не лучше прежнего. Иммунитет, который должен был выработаться у меня за все мое время работы — подводит. И мне все больнее и сложнее дается ставить заключения с каждым новым случаем, — она говорила медленно и размеренно, приостановившись на секунду. А мне в этот момент казалось, что жизнь вокруг уже остановилась и что все это происходит не со мной.
–А самое ужасное говорить это восемнадцатилетней девочке, чья жизнь только начинается. Но мы — не Боги. И как бы нам хотелось спасти всех — мы не можем. Все, что мы можем — поддержать. Я прошу тебя, хотя и понимаю, как чертовски это будет сложно и как ужасно бредово прозвучит сейчас, не поддавайся панике. Прежде всего, мне нужно поговорить с твоими родителями…
-Не нужно! — я встрепенулась, понимая, что эта новость просто убьет их, даже если до конца не верила в то, как сильно они любят меня. Подумать только, мама, папа, Дейрлл, Зейн, Шарлотта, Луи… Гарри. Ну как сказать им об этом? Как сообщить, что скоро умрешь самым близким и любимым людям? Это убьет их. Это убьет и меня, когда я увижу выражение их лиц после. И это снова убьет их, когда я на смертном одре заберу частицы их душ с собой.
-Бэб, это ужасно и страшно, но они должны знать. Ты не можешь поступить с ними так. Если не скажешь ты — я вынуждена буду сообщить им об этом, — Лили тяжко вздохнула.
-Хорошо, — вздохнув, я нехотя сдалась, не представляя, как сделаю это. — Я сама скажу им.
-Хорошо, — кивнула Лили. — Так делать нельзя, но я все-таки предоставлю тебе эту возможность. После того, как ты с родителями обсудишь это, вам нужно будет всем вместе, немедля, прийти ко мне. Без очередей или записей. Просто скажете на регистрации, по какому поводу и к кому вы направляетесь. Только тогда мы сможем приступить к лечению. Поэтому, пожалуйста, не тяни, здесь от каждой секунды зависит твоя жизнь.
Только теперь я поняла, как это, оказывается, жить мгновениями и ловить каждый миг такой непредсказуемой жизни.
Я вышла из больницы часом позже полностью разбитая и поникшая. Погода стояла почти осенняя, с дикими порывами ветра и облаками, обложившими все небо, и полностью соответствовала моему настроению. Я села в машину и только тогда смогла дать волю так отчаянно просившимся слезам. Я почти кричала от боли и осознания того, что через полгода меня не станет. Жизнь будет идти, продолжаться, но уже без меня. И это осознание и пугающая реальность заставили меня разрыдаться еще сильнее. Это было так душераздирающе, что мне казалось, что не растущая в голове раковая опухоль сейчас убивает меня все больше с каждой секундой, а понимание того, что я снова сделаю всем больно вокруг себя. Я была словно минное поле, на которое, куда не ступи — разорвет на части сразу же.
И в этот момент, я, как никогда ясно, почувствовала, что мы привыкли придавать слишком большой смысл вещам, кажущимся нам безумно важными, но на самом деле, не имеющими никакого реального значения на то: дорогая обувь, одежда или телефоны; ювелирные украшения из дешевого серебра, но носящие гордый бренд Tiffany; светские вечера в мега дорогих ресторанах и, сносящие крышу, тусовки, обязательно заканчивающиеся разборками с полицией. В моей жизни все было именно так. Моя судьба была распланирована до мельчайших подробностей. Я отчетливо знала, чего от меня хотели, и единственное, о чем я задумывалась до встречи с Гарри, было: «Какого цвета платье купить? Или, может, взять сразу несколько?». И сейчас я вдруг резко осознала, насколько все это было неважным. Насколько это казалось мне существенным тогда, а сейчас не имело ничего общего с понятием «проблема». Мне стали не нужны крутые тачки, дорогущий алкоголь и новая сумочка из последней коллекции Версаче. Все потеряло значение, которое я когда-то придавала этим вещам. Сейчас я просто хотела жить: увидеть, как распускается вишня весной и как в июне начинает слепить глаза летнее солнце. Как туристы заполняют собой городской пляж, наперебой крича что-то друг другу, и как пожилая пара неспешно вышагивает по эспланаде и наслаждается тихим и спокойным вечером. Мне хотелось вновь почувствовать морской воздух прохладным весенним утром и ощутить освежающие брызги воды на лице. Мне хотелось провести пару ночей в походе за городом, любуясь звездами и пурпурным рассветом. Хотелось увидеть родителей в старости, играющих с моими детьми; Дейрлл, идущую к алтарю под руку с папой в ослепительно-белом платье. Я хотела, в конце концов, быть с Гарри вдали от всего мира, чтобы только до конца наших дней видеть пронзительный взгляд его прекрасных изумрудных глаз, пряди шелковых кудрей, спадающих ему на лоб, его нежную добрую улыбку и милые ямочки на щеках; чтобы чувствовать его сбившееся дыхание на своей обнаженной коже, наблюдать за каждым взмахом его ресниц и вздрагивать от его поцелуев, слыша, как он называет меня малышкой Бэб. Его Бэбби. Мягко, трепетно и так тянуще сладко, с такой долей любви в его глубоком бархатном голосе.
И все это просто не могло быть концом. Не сейчас. Нет. Я не могла быть больна раком. Не могло все просто взять и закончиться вот так нелепо. Это просто невозможно. Ведь так? Господи, пожалуйста, пусть все будет не так!
Звонок телефона заставил мои рыдания резко прекратиться. Я не хотела ни с кем говорить прямо сейчас, но так отчаянно желала видеть всего одного человека. Гарри. И, как по заказу, звонил он.
-Хэй, привет, — я прочистила горло. Голос осип от потока слез, и я попыталась сделать максимально спокойный вид, будто со мной не произошло ничего страшного часом ранее.
-Привет, малышка. Ты как? — взволнованно поинтересовался он, и я очень надеялась, что он не заметил моего убитого горем состояния.
-Ты когда освободишься?
Вопросом на вопрос. Иначе не уйти от болезненной темы.
-Для тебя свободен в любое время, — он усмехнулся. Значит, не заметил.
-Мы можем встретиться на пляже?
-Да, конечно, — чуть более растерянно пробормотал он, и это непонимание в его голосе чуть не заставило меня расплакаться вновь. Я подняла глаза наверх, не дав слезам снова скатиться по щекам. Ну вот как я скажу ему о болезни? Я ужасный человек. Гарри даже не представляет, что через некоторое время я разобью, растопчу, буквально разорву и выверну наизнанку всю его душу.
-Хорошо. Буду ждать тебя там.
***
Я сидела на земле, усыпанной галькой, в ожидании Гарри и смотрела на волны, хлестко и урывисто накатывающие на берег. Ветер нагонял тучи. Над морем кричали чайки, пытаясь удержаться в полете. Я слегка поежилась от нового порыва воздуха, кутаясь в горло ветровки, и чуть плотнее поджала колени под себя, положив на них подбородок. В глазах моих больше не осталось света, только тьма, забиравшая меня все глубже, без права когда-либо снова выбраться из нее. Я выглядела пугающе отрешенной, раздавленной, полностью сокрушенной, потому что все еще бежала от неизбежного.
Послышался хруст гальки, будто камешки терлись сами об себя под чьими-то ногами. Я повернула голову и увидела высокую фигуру парня, вышагивающего ко мне. Он был в смятении и довольно удивленным моим состоянием, но все таким же прекрасным, как и всегда. Его кудри были убраны под вязаную шапочку. Руки он держал в карманах куртки цвета хаки, а на ногах у него были кеды и, такие несвойственные ему зауженные черные брюки. Гарри, заметив мой взгляд, чуть ускорил шаг, пытаясь не увязнуть в мелких проворных камушках.
-Хэй, — грустно отозвался он.
-Хэй, — я также грустно повторила, постаравшись улыбнуться ему. Вышло плохо.
Стайлс сглотнул и попытался отдать мне такую же улыбку. Он аккуратно присел, сначала на корточки, а потом и вовсе опустился на гальку рядом со мной. Парень нежно поцеловал меня в уголок губ и тоже подогнул под себя колени, полностью копируя мою позу.
-Что случилось? — Гарри устремил свой взгляд, как и я, на море, чуть прищурив глаза из-за нового порыва ветра.
Скулы его были сжаты, а сам он нервно теребил пальцы рук. Волновался. Ожидал чего-то непоправимого. Будто уже знал мой ответ. Чувствовал, как и я всегда чувствовала его.
Мне было больно видеть его таким, но я не могла больше тянуть. Я должна была все рассказать ему, потому что, если не сделаю этого сейчас, не смогу уже никогда. А он должен был знать.
Я глубоко вздохнула, набирая в легкие побольше воздуха, и заговорила.
-Утром я была у врача. Пришли результаты анализов.
-Нет… — сдавленно охнул он, посмотрев на меня. Я в этот момент всеми силами старалась не заплакать и потому смотрела все так же вперед, на воду.
-Да, — я выдохнула и сглотнула. Он знал. Знал и не хотел слышать то, что я собиралась сказать.
-Я больна, Гарри. Это рак.
Гарри покачал головой, не веря в услышанное.
-Ох, Бэб, нет, — он простонал, продолжая отрицательно качать головой, и лицо его скривилось в гримасе боли и отчаяния. — Пожалуйста…
-Гарри, — я сглотнула, чувствуя, как слезы подступают к глазам, а горло перекрывает огромный ком, — Это неоперабельно.
-Замолчи, — парень учащенно задышал и прошипел, с силой стиснув зубы и зажмурив глаза.
-Гарри…
-Нет! Прекрати!
-У меня осталось полгода, — отчаянно произнесла я. Мне нужно было, чтобы он услышал меня. Чтобы поддержал. Чтобы не дал разбиться о дно, которого я скоро достигну.
-Прекрати! — снова взвыл он и с силой ударил по земле сжатыми кулаками, заставив меня в испуге содрогнуться. — Ты лжешь!
-Гарри, пожалуйста, — умоляла я.
-Нет! Ты врешь мне!
Стайлс вдруг замолчал, а потом резко разразил тишину своим громким хохотом. Я не видела его никогда прежде таким эмоциональным. Он всегда был сдержанным и сильным, а сейчас кричал и хохотал, как городской сумасшедший в приступе истерики. И я не знала, что мне делать с этим.
Гарри перекатился и встал на колени передо мной, схватив мое лицо руками и заглянув в мои глаза так пронзительно, что у меня в который раз за сегодня сжалось сердце.
-Скажи, пожалуйста, скажи мне, что ты пошутила, — он улыбался, но улыбался невесело, пытаясь отыскать в моих глазах намек на ложь, а его взгляд был черным-черным, пробирающим до мурашек.
-Гарри, милый, — я позвала его. Его глаза по-прежнему были темными и отчужденными, будто он смотрел, в буквальном смысле, сквозь меня.
-Бэбби, — он прошептал и снова криво улыбнулся.
-Мне осталось около полугода.
Парень резко убрал руки от моего лица и, дернувшись, словно ошпаренный кипятком, отскочил назад.
-Нет! Нет! Какого черта, Бэб?
Мне будто залепили пощечину в этот момент. Громкую, оглушающую пощечину. Я ожидала от него какой-либо реакции, но только не жуткой истерики и криков. Мне нужна была его помощь, его поддержка. Мне нужен был он, мой Гарри, а не человек, которого я видела сейчас перед собой. Мне нужно было, чтобы он все понял и принял, чтобы мы все вместе обсудили и смогли бы прийти к решению, как поступать нам дальше. Мне хотелось услышать, что все будет в порядке, хотя и знала, что это не так. А он отталкивал, жалил и ранил. Убивал меня, убивал словами и тем, что умирала его душа, не желающая прощаться со мной. Но я также понимала, что не могу обвинять его в том, что он воспринял эту новость так остро, потому что я не знаю, что делала бы, будь он на моем месте.
Парень резко вскочил на ноги и скрестил руки на затылке.
-Господи, нет! Это не может повториться!
Его состояние изводило меня, и я чувствовала, что больше не могу сдерживаться. Слезы начали скатываться по моим щекам. Я с силой закусила губу, не позволяя рыданиям выйти из моей груди.
Гарри буквально скулил от боли и что-то причитал себе под нос. Он был совершенно убит, и убивал этим меня вдвойне. Я так хотела забрать всю его боль себе, но сама была не в лучшем состоянии сейчас. И мне нужен был он, его горячие поцелуи и крепкие объятия. Но он отстранялся и отталкивал меня, хотя это я должна была оттолкнуть его, чтобы не убить его в тот момент, когда мое тело взорвется. Когда я забуду его и все, что у нас было…
Сломленный, полностью уничтоженный, убитый горем парень посмотрел на меня, и из-за этого я снова чуть не разрыдалась. Боль, отчаяние и дикая беспомощность были в его взгляде, когда наши глаза встретились.
-Гарри, — я всхлипнула.
-Знаешь, что, Бэб? Катись к черту!
-Я прошу тебя, не говори так, — тело мое содрогалось в рыданиях, когда я просила его остановиться.
-А как? Что я должен, по-твоему, говорить? Ненавижу! Как я это ненавижу, — как заведенный, несносно продолжал он, уничтожая меня все больше с каждым слогом, с каждым отзвуком его слов. Я знала, что он злится. Злится так же, как я злилась на весь мир. И я понимала, что это был не он, а эмоции, совладавшие над ним. Он не хотел меня ранить. Это было не специально.
-Гарри…
-Лучше бы я никогда не встречал тебя! Я ненавижу тот день, ту минуту, когда увидел тебя!
Гарри отрицательно закачал головой и с силой сжал челюсть, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не расплакаться.
-Гарри, пожалуйста…
Его мрачные мокрые глаза, осунувшиеся плечи и бледное лицо говорили сами за себя. Плакала его душа. Плакала и я, глотая терпкие соленые слезы. Гарри снова отшатнулся и, заплетаясь в собственных ногах, побежал прочь, оставляя меня одну, близкую к нервному срыву. Оставляя меня одну, когда я позволила ему сбежать.
***
POV Гарри
«Это было непереносимо, каждая секунда была хуже предыдущей. Когда попадаешь в реанимацию, тебя просят оценить свою боль по десятибальной шкале, меня просили это сделать сотни раз, и я помню, как однажды, когда я не могла вздохнуть и мне казалось, что вся моя грудь в огне, медсестра попросила меня оценить мою боль, я не могла говорить и выставила девять пальцев. Позже, когда мне стало получше, медсестра сказала, что я боец. „Знаешь, как я это поняла? — спросила она, — Ты оценила десятку девяткой“. Но это было не так. Я дала боли девять баллов, не потому что была храброй, я присвоила ей девять баллов, потому что я берегла на будущее свою десятку. И вот это была она. Это была огромная и кошмарная десятка.»
Джон Грин — «Виноваты звезды»
Десятибальная шкала, пожалуй, самая распространенная в мире абстракция. Практически все измерения делаются по принципу: от 1 до 10. От самого низшего до самого высшего. От слабого к сильному. От не представляющему особой опасности до смертоносно апокалипсического. Десяткой можно измерить уровень цунами или землетрясения. Она используется в опросах и интервью. Физике. Химии. Экономике и многих других науках.
И сейчас это была моя личная десятка. Тот самый максимальный измеритель десятибалльной шкалы, и именно так я мог описать, как разрывалась внутри мое сердце.
Я не умирал, но точно знал, что именно это я испытывал сейчас. Не физически, но морально это было сравни именно физическому состоянию. Было слишком жутко. Очень больно, и я уже стал сомневаться, что могу оценить это в каких-то жалких 10 баллов. Я почувствовал в тот момент, как разбился на стони мелких осколков, которые с каждой секундой впивались в мое тело все больше и больше, терзая и раня мою душу.
Я в буквальном смысле падал и совершенно точно знал, что больно ударюсь, достигнув дна. А дна я достигну в тот самый момент, когда Бэб не станет. Здесь все было просто: вытекало одно из другого и звучало довольно эгоистично. Но мне было плевать. Впервые в жизни я позволил себе быть эгоистом. Я знал, что такое эта болезнь. От нее умер мой отец, а теперь умрет и она. Я не хотел испытать это снова, только не с ней. Я знал, как кошмарно это больно, и знал, что ни один, даже самый красноречивый человек на свете, никогда не смог бы описать то, через что проходят люди с таким диагнозом, в каких муках и агониях они находятся и в каком забвении покидают этот грешный мир. И через это предстояло пройти моей малышке, моей маленькой Бэбби. Я не мог представить, что она испытала в тот момент, когда услышала свой смертный приговор.
Мне казалось, я не дышал. Я задыхался и пытался остановить рыдания, вырывающиеся из груди. Я падал все глубже, без возможности выкарабкаться наверх. Я умирал за нее.
Нет, только не снова. Не снова. Не может быть. Это сон. Всего лишь страшный сон.
Я бил себя по щекам в надежде, что все это окажется сном, не моей жестокой реальностью.
-Проснись. Проснись! — я шипел сквозь стиснутые зубы. И когда ничего не произошло, печальная отвратительная правда ворвалась в мой мир и сковала мое тело, взяв его в тиски.
-Нет! — взвыл я. — Господи, нет! Нет! Только не это!
Мой голос был не моим в этот момент. Да и вообще, не был похож на человеческий. Это было, скорее, сравни раненому зверю, метавшемуся по клетке из стороны в сторону. Я понимал, что рак очень скоро съест, уничтожит ее изнутри. И тогда он заберет с собой не только ее, но и меня вместе с ней. Я больше не жил и отчаянно пытался избавиться от каких-либо чувств. Я не хотел чувствовать ничего. Ничего в жизни я не хотел больше, чем пустоты в своем сердце сейчас. Чтобы не болело так сильно. Чтобы вообще не болело.
Я сел в машину, коря себя за то, что меня не было вместе с ней в кабинете ее врача. Коря себя за то, что оставил ее одну в тот момент, когда ей больше всего была нужна моя поддержка. Ей нужно было, чтобы я обнял ее и сказал, что все будет хорошо, что мы обязательно справимся, даже если я знал, что это не так. Я повел себя как последний урод, но я не мог смотреть на нее, понимая, что она умирала. Я оттолкнул ее и позволил ей отпустить меня, когда, на самом деле, должен был быть сейчас с ней, покрывать поцелуями все ее тело и нежно прочесывать ее волосы пальцами. Когда должен был успокоить ее. Но я попросту не знал как, потому что сам не был спокоен.
Я заводил машину на ощупь, стирая рукой пелену беспрерывно скатывающихся слез. Я кричал. Сильно. Громко. Отчаянно. Я колотил рукой по рулю и сидению и ехал прерывисто: то разгоняясь, то резко тормозя, и позволяя протяженному вою вырваться из моей груди.
Внутри нее растет это чудовище, подчиняя себе ее крохотное хрупкое тело. Господи, как же ей больно! Как же тяжело моей девочке. За что ей досталось это? За что?
Я не мог представить себе, что это может случиться с ней. Мне стало так плохо, что я резко затормозил и выскочил из машины, уверенный в том, что сейчас меня хорошенько прополощет. Но ничего не произошло. Ощущалось лишь легкое головокружение. Нечто, по сравнению с тем, что предстояло ощутить моей Бэбби.
Я упер руки в колени, тяжело дыша, будто только что пробежал несколько сотен миль, и пытался привести его в норму. В голове не укладывалось, что бывает так больно. Но я потерял отца, а скоро потеряю и Бэб, и это было совершенно точно непереносимо. Я терял всех, кого любил и кем дорожил.
Почему это происходит снова и снова?
Я не помнил, как доехал и припарковался у дома, ураганом влетая в него после и направляясь в свою комнату под удивленный взгляд озадаченной Венди. Она сидела на диване и пролистывала какой-то журнал, когда ворвался я и шумом, которым сопровождалось мое появление, нарушил ее личный покой. Но я не обратил на это внимание, потому что все, о чем я думал сейчас, была Бэб. Моя Бэбби, которой не станет через полгода.
Полгода… Боже, как же это мало!
Я снова взревел, скрючившись от боли, пронзающей душу. Вещи со стола полетели на пол. Открыв комод, я выпотрошил все содержимое на пол, к вещам, которые скинул туда ранее. Я сходил с ума и крушил все, что попадалось мне под руку, и отчаянно кричал. Кричал так сильно и безумно, что думал, соседи сейчас же сдадут меня в дурку. Плевать. Торшер с треском ударился об стену. Лампочка разбилась. Как и я разбился на малюсенькие осколки час назад. Еще секунда и в стену полетели рамки с фотографиями. Звон битого стекла пронесся по всей комнате. Я задыхался, но продолжал кричать. Я пугал самого себя.
Я упал на колени и стал избивать кулаками пол. И, когда я подумал, что сейчас точно вырублюсь или умру, дверь с грохотом отварилась и в комнату забежала испуганная мама.
-Гарри… — она вскрикнула и тотчас же оказалась на полу возле меня.
Я вцепился в ее больничную форму руками и снова разрыдался. Меня трясло, колотило и знобило. Зуб не попадал на зуб, и я не мог вымолвить ни слова, все крепче сжимая ткань ее комбинезона. Я не знал, что сказать. Не знал, как сказать ей.
-Мама… она… — судорожно всхлипывал я.
-Тшш, тише-тише, — она крепко обнимала меня и нашептывала успокаивающие слова в макушку.
-Я не могу… не могу… не снова…
Слезы не думали прекращаться, и я снова закричал. Это было похоже на конвульсии, на агонию, и я не мог совладать с этим. Я чувствовал себя жалким и таким беспомощным перед Бэб, и я ненавидел себя за это.
-Господи, — в проеме комнаты показалась моя сестра. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами и не понимала, что происходит.
Мной одолел нервный срыв. Я снова стал задыхаться, судорожно пытаясь схватить воздух ртом.
-Венди, срочно! Принеси ингалятор, шприц и успокоительное в ампулах, — мама с силой прижимала мою голову к груди, не давая мне вырваться и разрушить что-то еще. Она не давала мне разрушить себя самого.
Венди, охваченная паникой, замешкалась, в непонимании переводя взгляд с мамы на меня.
-Скорее же! — умоляла мама. Я знал, что пугаю ее, и так не хотел тревожить их с сестрой, но ничего не мог поделать с комом боли, пускавшему корни по всему телу.
Меня отпустило через несколько секунд, и дыхание восстановилось, но я все еще смутно помнил, как в комнату забежала Венди с аптечкой и как мама набирала инъекцию в шприц. Как потом вводила его мне внутривенно и снова обнимала и убаюкивала.
Я провалился в сон у нее в руках через пятнадцать минут, не представляя, как теперь жить с этим дальше.
![AGONY [H.S]](https://wattpad.me/media/stories-1/1a84/1a84456a75f89a453320279be6e0cff7.jpg)