Почти в пропасти
Директор школы, мужчина весьма солидного возраста, в строгом костюме, листал мое дело об успеваемости, несколько раз он поправил очки, затем с какой-то неприязнью закрыл переплет, после чего скрестил руки на груди и начал говорить со мной так, словно я самый настоящий позор его школы.
— Ваши оценки, Фарелл, ниже среднего. Я предупреждал вас, а вы так и не начали учиться. Вы понимаете, что вы катитесь по наклонной? Пять месяцев учителя помогали вам выбраться, но вам почему-то было наплевать, теперь вы сами решаете: упасть окончательно или выбраться. Вы понимаете меня? — Он посмотрел на меня осуждающе, так, что мне стало жутко. Конечно, мне и до этого было жутко, но в этот момент стало прям жутко-жутко.
— Да, я понимаю, — не поднимая на него взгляда, отвечал я.
— Я не знаю, что мне с вами делать. Да, вы уже почти полгода живете с мамой, возможно вы не привыкли к одному родителю, но дорогой мой, вы падаете, стремительно.
— Да, я знаю, — все так же, не поднимая глаз, отвечал я.
— На этом мы, пожалуй, закончим. Мне нужно переговорить с вашей мамой, подождите в коридоре, молодой человек.
После этих слов, я вышел из кабинета директора. Мне было настолько стыдно, что невозможно описать это словами. Знаете, будто при всей школе на меня вылили ведро с помоями, и все это сопровождалось диким хохотом учеников, которые указывали на меня пальцем. Но знаете, что может быть хуже этого? Хуже этого – только уставший, сердитый взгляд мамы, которой вот уже почти полгода приходится терпеть худшего ребенка на свете. Это я сделал ее нервной, озлобленной и жутко сердитой. Как бы я не хотел все исправить, я не мог. Это было выше меня.
Я ждал маму в коридоре, но я был довольно активным, поэтому не мог спокойно сидеть на месте. Я ходил из стороны в сторону, от одного стэнда к другому, подробно изучая содержание каждого из них. На одном из них я увидел фотографию с какого-то мероприятия девятилетней давности. На этой фотографии в самом углы стояли мы с Ребеккой, она улыбалась, хотя тогда ей вырвали несколько зубов и ее улыбка была далеко не голливудская, а я улыбался, показывая свои брекеты. На меня напала тоска по былым временам, когда еще отец был в нашей семье, когда мы дружили с Ребеккой, когда все было хорошо.
Кабинет директора распахнулся. Мама пожала ему руку, после чего кивнула головой, и мы пошли к машине. Всю дорогу до дома она молчала, я молчал тоже. Я не мог ей ничего сказать, снова начать вешать ей лапшу на уши? Ну уж нет. Иногда полезно и помолчать.
По приезду домой, я отправился в свою комнату. Разгребая весь хаос, что там творился, в куче вещей я нашел маленькое корманное зеркало. На меня с невероятной грустью и жалостью смотрели серые глаза. Тот парень, что находился в зеркале, тот парень с явно выраженными фиолетовыми мешками под глазами, взъерошенными темными волосами – был самым жутким зрелищем за последнее время. Не желая видеть себя таким, я швырнул зеркало в стену, и несколько осколков упали на пол.
Я лег на кровать, считая выдуманные звездочки на потолке. Таким образом я заглушал боль внутри себя. Я не нуждался в жалости, я нуждался в друге.
Я немного сомневался, стоит ли стучать, потому что не знал, спит она или нет. Понимаете, я боялся сделать лишний шаг, потому что не хотел, чтобы ее жизнь окончательно пошла ко дну. Взяв себя в руки, постучал.
— Да? — голос был не сонный, поэтому я выдохнул с облегчением.
— Я войду? — спросил я неуверенно.
— Да, конечно.
Мама лежала на кровати, листая какой-то журнал. Она как-то странно проследила взглядом за тем, как я сел на ее кровать, после чего и задала долгожданный вопрос: «Милый, что-то случилось?»
Случилось только то, что я ужасный сын, но этого я ей, конечно же, не сказал, ведь, она и без меня это знала.
— Можно с тобой тут побыть?
Она улыбнулась.
— Конечно, приляг.
Я положил голову ей на живот. Она со всей материнской лаской проводила ладонью то по моим волосам, то по моему лицу.
— Прости меня за все это, пожалуйста.
— Я все понимаю, милый, конечно, я тебя прощаю. — Она выдержала паузу. — Алекс, но сколько бы раз мы с тобой не мирились, я все равно с тобой не справляюсь. Любому ребенку нужны оба родителя, тебе стоит побыть какое-то время с отцом.
Я не мог поверить своим ушам. Как я смогу быть с человеком, который ни разу не пытался даже связаться со мной за эти чертовы месяцы?
— Только не говори, что ты собираешься отвезти меня к нему, — ей-Богу, это было бы просто ужасно.
— Так будет правильно. Всего неделя без меня, обещаю, потом снова будем вместе.
— Да я даже в глаза ему не смогу посмотреть, он мне противен! — Только криком я мог донести все свое отношение к отцу.
— Давай ты будешь немного спокойнее, хорошо? Мы с ним уже договорились, Алекс, ради меня, пожалуйста, проведи всего недельку с ним.
Я был бы еще более ужасным человеком, если бы устроил скандал по этому поводу. Мне было стыдно перед мамой за все, а пойти ей на уступку было единственным способом успокоить мою совесть. Возможно мое эмоциональное поведение было связано с гормонами и прочими биологическими процессами, но я все равно для себя понимал, что это только отговорка. Думать о пошатнувшихся нервах в результате прекращения дружбы с Бекки мне было мерзко. Вспоминая все это, к горлу словно ком поступал, перекрывая кислород. Ощущение было похоже на сон, в котором ты падаешь или тонешь, в общем, ужасное.
— Когда мы к нему выезжаем? — спросил я.
— Через три дня, поэтому тебе стоит собрать сумку заранее.
— Да я за час ее могу собрать, мои вещи можно пересчитать по пальцам.
— Делай как хочешь, — мама закатила глаза.
Ей-Богу, когда мама произносит эту фразу, это означает то, что нельзя делать так, как я сам захочу.
Всё же я сделал все по-своему и собрал сумку за час до выезда. Мама выглядела довольно спокойной, что нельзя было сказать обо мне. Внутренняя тревога сжирала меня изнутри, было ужасно не по себе. Сначала я подумал, что это чертов сэндвич из Сабвея, но нет, это все-таки была тревога. Мой внешний вид описывать нет смысла, если кратко – он был ужасным. Сев в машину, я накинул капюшон толстовки, вставил в уши наушники и погрузился в прекрасный мир выдуманных видеоклипов, где я был главным героем.