Предательство
Стоит ли еще раз описать моё состояние? Думаю, нет, потому что после этого дня я решил полностью закрыться в себе. Вернувшись домой под утро, я споткнулся о пустую бутылку вина в прихожей, прикатившую сюда из гостиной, после чего я заглянул туда. На диване сидела мама, лицо её освещала тусклая оранжевая лампа, стоящая на журнальном столике, в глазах отчетливо виднелись слезы, она не двигалась.
Я присел рядом с ней.
— Мам, что случилось? — я ужасно переживал за неё. Она молчала, поэтому я спросил снова — Мам, что случилось? Твое молчание страшнее всего.
Немного помедлив с ответом, она, наконец, заговорила.
— Знаешь, Алекс, иногда в жизни все идет не так, как тебе хотелось бы. Люди, которые были для тебя самыми близкими, могут предать. — Повернувшись ко мне, она улыбнулась, но у неё было настолько заплаканное лицо, что мне самому хотелось заплакать, но я держался. Она положила свои ладони на мое лицо. — Я люблю тебя больше всего на свете, милый, ты у меня замечательный, правда, поверь, я не хочу причинять тебе боль, но ты имеешь право знать, что мы с твоим отцом переживаем не лучшее время, а самым логичным завершением этого всего является развод.
Очередной удар в сердце, но я всегда надеялся на лучшее. Капля оптимизма никогда не давала мне сдаться окончательно. Мне была интересна причина развода, поэтому я решил спросить маму об это прямо.
— Почему?
— Он изменил мне.
Несмотря на всю ее стойкость, она не смогла перестать сдерживать в себе слезы. В такие моменты эмоции берут верх, хочется отключиться от всего мира, просто забыть все это как страшный сон, а потом посмеяться над этим, но не в этот раз. Во мне бушевала такая ненависть к отцу, Кевину, Бекки, что мне становилось страшно. Я мечтал о том, чтоб они прочувствовали все то, что пережил я за один гребаный день. Меня раздражала несправедливость. Почему именно со мной произошло такое? Ответа не будет. Глупо жаловаться на свою судьбу, ведь, главный в ней – это ты сам, все строится на тебе, а плакать или винить кого-то – бессмысленная трата времени.
Закрывшись в себе, я решил, что больше никого не подпущу, что в моей жизни больше нет места любви, семье, друзьям, есть место только для сомнения, боли и одиночества.
Время шло быстро. Часы, дни, а за ними недели. Все дальше была от меня Ребекка, все ближе к ней был Кевин. Все стремительнее ухудшались мои оценки, все стремительное падал шанс попадания в колледж.
Уроки казались ужаснейшей пыткой, в которой мне предстояло постоянно видеть Кевина, целующего Ребекку или наоборот, в которой мне обязательно становилось тошно, когда он пытался шутить, а та смеялась. Возможно я сам себе все это надумал, но мне казалось, что все это словно постановка. Словно все эти люди надели какие-то маски и пытаются играть роли, которые в их исполнении совершенно не привлекают зрителя, а только отталкивают его. Самое ужасное в этом то, что я уже надел такую же маску, я был одним из них – человеком, выдающим ложные эмоции, или же, не выдающим их вовсе.
Надолго уйдя в свои мысли, я и не заметил того, что мне трижды задал вопрос учитель истории, мистер Браер, он смотрел на меня ужасно озлобленными глазами, а никак не мог понять, что же такого я сделал.
— Фарелл, я еще раз задам тебе этот наипростейший, — да-да, он выделил именно это слово, — вопрос о том, какие страны образовали свои колонии на территории Северной Америки?
Я прекрасно знал ответ. Было ужасно стыдно, что весь класс думал о том, что я этого не знаю, так как не ответил на вопрос учителя сразу, но им же невозможно объяснить то, что сейчас в моей голове не первопроходцы со своими колониями, а проблемы в семье и личной жизни. Я снова заставлял весь класс считать меня идиотом, включая и учителя. Ребята что-то постоянно шептали мне, от чего в моей голове крутилась фраза «Ты ничтожество, Алекс, ничтожество, не знаешь ответ на самый простой вопрос, ничтожество!». В какой-то момент эта фраза стала материальной, я действительно слышал ее вживую, я должен был заступиться за самого себя.
— Хватит! — на меня теперь уже смотрел весь класс, а не половина, как это была ранее. — Я не ничтожество, я знаю ответ на этот вопрос, я все прекрасно знаю, заткнитесь!
Сам не заметил, как уже бил ладонями по парте. Я почему-то представил, что это лицо Кевина. Тогда, когда я понял всю абсурдность ситуации, я испытал ужасный стыд. Видеть на себе кучу взглядов, считающих меня каким-то сумасшедшим – это ужасно. Мистер Браер, видимо, подбирал слова, чтобы хоть как-то сгладить то, что произошло.
— Хорошо, Алекс, мы поняли, что ты знаешь ответ, ты можешь присесть, да? — он говорил со мной словно с отсталым в развитии ребенком, но я решил, что перечить ему будет худшим завершением моего позорного ответа на такой простой вопрос.
— Да, простите.
После звонка, я отправился к своему шкафчику, чтобы взять тетрадь по экономике. От стыда мне хотелось провалиться сквозь землю. Из углубления в свои мысли меня вывел ужасно противный смех Кевина Смита. Да, все что хоть как-то было связано с ним – все было противным. Они с Лэйтом стояли возле своих локеров, находившихся напротив моего, поэтому я невольно стал свидетелем их разговора.
— Донован оказывается такая стерва, просто сущий ад. Столько внимания к себе не требует даже младенец, — они посмеялись, — радует только то, что из-за наших отношений я репутацию поднял еще выше.
Лэйт похлопал его по плечу, а я хотел дать ему по роже.
— Когда бросишь ее? — спросил Лэйт.
— Даже и не знаю, наверное, когда пересплю с ней, надо же еще какую-то выгоду получить.
И оба засмеялись. Я понимал, что если я не предотвращу это, то Бекки будет страдать всю жизнь. Да, мы уже не были с ней теми отличными друзьями, да, она не любила меня, но я-то ее любил. Я громко хлопнул дверцей локера (не знаю, зачем, но это, вроде, придает эпичности) и направился к локеру напротив.
— Ничего себе у тебя морда злая, Фарелл, что-то случилось? — спросил Кевин, улыбаясь.
Клянусь, я был готов убить его прямо на месте. Во мне бушевала такая смесь негатива, что хватило бы на целый ад.
— Заткнись, скотина.
И я ударил его кулаком прямо в лицо. Когда я осознал, что только что произошло, я словно очнулся, но было уже поздно отступать, да и я первый начал все это. Кевин ответил мне ударом, да так, что рассек мне бровь, по виску медленно начинали стекать капли крови. Я еще никогда не был настолько жесток, я словно не чувствовал боли, крови из носа и виска, я просто пытался забить Кевина, но он был сильнее меня. Вокруг нас уже собралась толпа, я понял это по многочисленным голосам, но из этой толпы я отчетливо услышал лишь один голос. Голос Ребекки. Хоть я и сказал самому себе, что больше никого к себе не подпущу, я знал, что Бекки одумается, поймет, что я люблю ее и все у нас будет хорошо. Она растолкала толпу, чтобы оттащить меня от Кевина. Ноги меня уже не держали, поэтому я облокотился на шкафчики. Я улыбался ей, я знал, что она одумается, но ее озлобленный взгляд никак не входил в мой хэппи-энд.
— Зачем ты это сделал?! — она кричала на меня, а я не понимал, почему на меня, а не на него?
— Он сказал, что ты ему нужна только чтобы переспать, я пытался просто... — не успел договорить, Бекки перебила меня.
— Никогда, слышишь? Никогда больше не лезь в мою жизнь! Я знать тебя не хочу! Ты был прав, я не могу дружить с таким, как ты, — по её щеке потекла слеза, наконец-то она высказала все, что так давно хотела высказать.
С таким, как ты. Я просто пытался защитить ту, в которую был так влюблен. Я посмотрел на нее в последний раз. Прямо в глаза ее бесстыжие зеленые посмотрел.
— Я просто люблю тебя, Бекки.
Как же я пожалел о том, что сказал ей о своих чувствах.
— Люби кого-то другого, ты для меня больше не существуешь.
Я не думал, что будет еще больнее, но как же я ошибался. Та капля оптимизма во мне испарилась. Я в который раз испытал чувство невероятного стыда. Мне было стыдно за свое существование.
Ей-Богу, я не мог понять, как можно променять столько лет дружбы на последнего урода? Как можно предать человека, который тебя любит?
После этого случая меня ожидал кабинет директора, разговор с мамой, а затем домашний арест. С каждым новым днем я становился все более холодным, мама становилась все более нервной и раздраженной. Я во всем винил только одного себя, потому что я почему-то верил в то, что в людях есть что-то хорошее. Если тебя предали, то виноват не предатель, а ты сам, потому что подпустил к себе такого человека, не распознал его сущность, дал ему сделать тебе больно. Я очень хотел забыть все это, но каждый день я вспоминал ту драку и слова Ребекки, от чего становилось тошно. Как бы я не силился подавить чувства к Бекки, все было напрасно.
Виновник предательства – я сам.