Целительница

Летать, пока мышцы не начнет сводить судорогой. В предрассветной дымке выскальзывать из домика, расправлять крылья, потягивая их, пока сладкая боль вчерашних полетов не выкрутит лопатки, и взвиваться в небо. Девочки с утра расчесываются, проводят время в болтовне, завтракают вместе и смеются, пока Аста нарезает бесконечные круги в невыносимо голубом небе. До изнеможения. Тогда, быть может, косые взгляды перестанут резать, будто стекло. Ее крылья темнее, чем у всех, кого она знает. Ее тяга к Луне сильнее, чем должна быть. Она так и не подружилась ни с кем.

Сидеть под деревом с миской в руках и натянуто улыбаться, делая вид, что ты здесь своя. Не понимать, что происходит. Хотеть говорить о другом, но раз за разом сворачивать на незнакомые рельсы, нервно постукивая пальцами по земле. Хорошо, что есть Чиго, хорошо, что он существует, иначе этот круговорот бесконечных попыток стать своей мог бы свести ее с ума.

– Долг — это обязательство, взятое на себя добровольно, — он даже не отрывается от книги, роняя эту фразу.

Она даже не уверена, что он читает. Можно ли что-то разглядеть в полумраке, не разбиваемом светом свечей? Он соблюдает все ее рекомендации, даже иногда вылезает из постели, чтобы неловко разминать мышцы, кривясь от боли. Но никогда не выходит на улицу. Начинает нервно щуриться, стоит лишь намекнуть на свет. Она и сама все чаще приходит ночью, когда он оживлен более обычного, когда он нервно крутит головой, словно пытаясь услышать мелодию, недоступную другим. Пальцы, горячие и тонкие, перебирают одеяло, бегают по нему, как бледные пауки. Добрые пауки.

Она учится узнавать его. С каждым днем все лучше. Внезапно открывает для себя, что он рад ее видеть — брови вскидываются, уголки губ едва заметно подрагивают, пытаясь приподняться. Он не любит, когда ангелы нарушают его покой. Застывшее лицо. Сцепляет пальцы. Выслушивает чужие слова, кажется, внимательно, но глядя в район ключиц говорящего. Не в глаза.

Аста шутит за завтраком. В компании на миг повисает тишина, и снова ручейком льются разговоры. Неодобрение. Не выраженное, но от того не менее заметное. Отчуждение. Она не чувствует стены меж собой и ними, она чувствует, что плетется позади компании, тщетно надеясь встрять в разговор. Окончательно бросив попытки, она снова взмывает в небо. Если летать достаточно долго, если работать достаточно усердно, если быть лучшей, то тебя примут. Быть не хорошей. Быть самой хорошей.

Слова Чиго царапаются изнутри. Долг — это обязательства, взятые добровольно. А кто ее спрашивал? Хотела ли она когда-нибудь быть светлой? Может быть, если бы ее не забрали, безжалостные волны иссушили бы ее, превратили в хрустально-солевую куклу, поглотили навечно? Или песок замел бы маленькую корзинку, зализал бы раны, оставленные на нем, и никто никогда бы не знал о девочке с серыми крыльями и золотыми волосами. Даже здесь она чужая — темные корни, как проклятие рода. Ей не говорят о родителях. Это и не важно. Достаточно клейма — не рожденная светом. Темные корни.

– Не обязательно быть лучше, чтобы быть счастливой, — и рассеянно проводит рукой по лицу, по ключицам, о которые можно порезаться, будто сжимает в кулаке отсутствующий кулон. И все это — не отрываясь от книги. Она приносит ему то, что читает сама, и он погружается в ее мир все глубже и глубже, становится частью его, а затем вновь и вновь решительно шагает в сторону, уводя ее за собой.

Выше. Быстрее. До боли. На разрыв.

Она перестает заплетать волосы в пучок. Растрепанная коса мечется из стороны в сторону, когда она смотрит на лица. В поисках одобрения. В поисках улыбок. Они улыбаются. Но не ей.

Дни сливаются в сплошную череду, Учитель долго говорит что-то менторским тоном, но как можно слушать, когда вокруг все это? Все это — жизнь, движение, свет, звуки, цвета, мысли. Есть ли иной способ добиться признания? Ведь если каждый в Эдеме будет знать, что она, Аста, лучшая, то разве смогут они ее не любить? Чиго ошибается, он должен ошибаться, ведь нельзя просто так на середине пути к совершенству бросить все и… И что делать дальше?

– Ты меня вообще слушаешь? — ни капли злости, только терпеливое, вежливое раздражение. Аста поднимает голову, отвлекаясь от покачивания травы. Никогда ей раньше не понималось, что эти движения, эти покачивания так похожи на движения Чиго. Он задумывается, начинает немного раскачиваться. Как трава на ветру. А на что похожа она? Похожа ли она на ветер, стремящийся его качнуть…

– Аста, в последнее время ты стала жутко рассеянной, — больше раздражения. Учитель пытается скрыть его, но Асте слишком знакома эта эмоция. Нельзя совершать ошибок. Каждый успех — наперекор себе. Каждая ошибка — подтверждение общеизвестного факта. Она хуже других.

– Простите, — всю жизнь искренне смиряться и раскаиваться, чтобы научиться в точности симулировать и то, и другое.

– О чем ты думаешь в последнее время? Что тебя тревожит? — Он садится рядом на корни дерева и приобнимает ее за плечи, но Аста не чувствует себя в безопасности. Угроза. Не тепло, а сжигающий жар. Неужели она настолько запачкалась сомнениями, настолько погрязла во тьме, что сам Эдемский сад начинает исторгать ее, обжигая? Она машинально оглядывается на крылья, но те, кажется, не стали темнее, сохраняя прежний серый, неправильный цвет. Словно вызов, брошенный кем-то другим, за который она должна отвечать, потому что это — долг. Но взяла ли она на себя эти обязательства добровольно? Сможет ли она оправдаться?

– Я ведь лучшая из младших лекарей?

Она замечает, как на мгновение его брови сходятся на переносице, как его лоб прорезают глубокие складки. На мгновение, но этого достаточно. Он зол.

– Это не важно, ведь ты вносишь вклад в дело Света. Ты выполняешь свой долг, работая на благо всех нас, и это высшая награда.

Он так тщательно подбирает каждое слово, а его ладонь на ее плече на мгновение становится каменной. Аста стягивает ремешок с волос. Коса, и без того растрепанная, свисает теперь свободно, и это лишь вопрос времени, когда она растреплется полностью.

– И долг, и награда… Я лучшая, верно? Но почему же… Почему же тогда другие не ценят этого?

Он напрягается всем телом, хоть и пытается сохранить самообладание. Аста понимает. Внутри него тоже есть гордыня, он хочет быть лучшим, хочет гордиться ей. Он может рассказывать о том, как она поддерживает и лечит, а может рассказать, что не уследил за ней, и в сердце ее проросли сомнения, что она свернула с тропы, столь четко намеченной им.

– Нужно больше стараться. Нужно отдать себя всю, очистить себя от эгоистичных мыслей. Ты молода, и мы все были молоды. Ты хочешь занять место на пьедестале, но лишь тогда, когда ты отдашься вся и полностью, лишь тогда ты завоюешь доверие и уважение. Долг, Аста. Долг.

– Долг — это обязательства, взятые добровольно. А я не просила этого.

Она видит, слышит, чувствует, осязает, как лес проходит сквозь нее, извиваясь тенями, как он свивается мховыми полянами внутри нее, как трава нежно стаскивает с ее ног кожаные сандалии. Как ветер, не нежный ветер Эдема, а пахнущий опасностью ветер леса, треплет ее волосы, расплетая косу. Она поднимает голову, встречая взгляд Учителя. Без страха. Без сомнения.

– В тебе говорит тьма. Ты питаешь ее ростки. Не нужно. Отринь. Долг — это то, что ведет тебя день за днем. Не думай. Работай. Отдай себя служению. Это — путь к счастью. Повтори.

– Мой путь к счастью — следовать долгу, — послушно выговаривает она, но слова падают за грань бытия, словно их и не было, не имеющие силы, не имеющие власти над лесом, распрямляющим ветви над ее головой. Она пробует слова на вкус, она присматривается к ним, но, впервые за много лет, не впускает их в себя. Потому что они ложны. Дорога, по которой она шла под терпеливым руководством Учителя, исчезает под ее ногами, превращаясь в запутанную лесную тропинку, ведущую в неизведанное. Она почти видит, как Чиго улыбается в полумраке лазарета.

Порывистый ветер гонит тучи над ее головой, мелкие капельки дождя прибивают пыль к земле, не давая ей свободно летать. Дождь здесь, дождь очищения. Такой несмелый. Он быстро кончается, но за пределами кроны дерева — очерченный мокрый круг.

– Повторяй себе это почаще. И удели больше времени размышлениям об Истинном Свете. Лечению. Я верю, ты справишься.

Слова теплые, но она слышит сомнение. А может это маленький змей внутри нее впервые поднимает голову.