Глава 5
Дни обучения в Академии мирно перетекали один в другой, не пестря событиями. Я избавилась от панического чувства преследования, что не хотело отпускать, и с легкостью списала все на послов бабушки. Призрачное напоминание, что, пережив Суд, я не избавилась от подозрений с ее стороны. Лизель видела во мне врага, склонного к неподчинению и разрушению той идеально отлаженной системы, созданной Сенатом, что стояла во главе Мортема. И будто бы она искренне верила, что мне когда-либо придет в голову организовать восстание, пойти против собственной природы.
Сама идея бунта была крайне нелепой. Пусть я и не могла согласиться со всеми решениями Древних, ставя под сомнение их методы, бунтарский дух во мне спал крепким беспробудным сном. Он отказывался приходить на помощь даже в стычках с Гюнтером, что уж говорить о всей правительственной верхушке. Либо великая тайна семьи Блумфилд, напряженно повисшая в воздухе, действительно имела какое-то скрытое знание, способное подтолкнуть меня к верной тропинке. Либо бабушка сошла с ума, поддавшись паранойе. И ни один из вариантов не походил на правду.
Выходные я просиживала в библиотеке, тщетно ожидая появления Глена. Надеялась расспросить его как можно больше о своем даре, но парень больше не показывался на глаза. Эвон шутила, что он не поддался на мои обольстительные чары, но и душа понимала, причина могла быть лишь одна. Он — Тень, пусть еще и не сдавшая экзамен, а с такими дела лучше не иметь. Хотелось верить, что Глен избегал меня, пытаясь оградить от плачевных последствий, ведь на монстра, способного на безжалостное уничтожение, он не походил.
Все три года обучения в Академии Джулианы Томпсон были направлены на то, чтобы научить нас всему для последующей спокойной жизни среди людей. На изобретенных техниками манекенах мы тренировались правильно извлекать душу из человеческого тела, пробуя различные способы и выбирая тот, который ближе. Это заняло практически весь первый год, ведь у многих уходила масса времени прежде, чем удавалось сделать все без осечек. Параллельно Андре Макталь, молодой испанец, едва достигший столетнего возраста, обучал нас принципам внедрения в незнакомый город. Большинство учеников обладали даром Унфа, то бишь умением манипулировать человеческим сознанием, или Дэйреко, чтением человеческих мыслей. Это упрощало задачу для них, ведь открывало доступ к воздействию на соседей и созданию благоприятной атмосферы для жизни, просто подстраиваясь под окружение или влияя на него. Таким же, как я или Гюнтер, было труднее. На одном из занятий Андре упомянул, что Тесефи и Эновисон предпочитают оставаться на острове или заключают браки с кем-то, кто способен влиться в человеческую среду.
Второе лето я провела, изучая сущность мортов. Пусть большинство из нас и не столкнется с надобностью убивать себе подобных, каждый, окончивший Академию, знал, каким образом уничтожить сородича. Человеческое оружие было бессильно против нас. Морты обладали быстрой регенерацией, что позволяло за считанные часы заживлять раны, нанесенные людьми. Единственным, что могло как-либо повлиять на тело морта, был янтарь. Крошечный желтый камень, описанный в легендах про банши — предвестницы смерти. Как иронично. Подобно пламени, янтарь обжигал морта, стоило ему коснуться шероховатой поверхности. Техники использовали это знание, создавая оружие, в которое вплавляли янтарный пепел, и обычный металл становился опасным.
Убивать же без веской на то причины строго запрещалось. Один из четырех нерушимых законов гласил: только распознав в сородиче отступника разрешалось вынести приговор и уничтожить. В противном случае это расценивалось как потакание собственным прихотям, и убийцу судил Сенат.
С самого детства всем внушались законы, которым мы обязаны были следовать, что бы ни случилось. Переполняясь смятением, я повторяла их про себя, словно хватаясь за спасительную соломинку, удерживающую меня от ошибки.
Сенат всегда прав.
Убийство мортов запрещено.
Наше существование должно оставаться в секрете.
Отношения с людьми караются законом.
Это давало мне уверенность в правильности собственных действий. Все остальное не имело значения.
Пришло время обратиться к истокам. Год, посвященный истории. Со временем все труднее становилось отличить правду от лжи, изучая летописи, и Сенат нарек самые старые записи легендами, в которых, быть может, и сохранялась толика истины, но ее было трудно отыскать под тоннами слов, написанных мертвым моритом. Втайне я питала большую надежду найти нечто, что предаст смысла моему отличию.
Разделение всего класса на занятия по управлению своим даром избавило меня от потребности сталкиваться с Гюнтером и Блаской чаще двух раз в неделю на общих лекциях. Да и парочка как-то подозрительно поутихла, погрузившись в изучение легенд о мортах и особенностях нашего рода. Бесспорно, меня это порадовало, но я не спешила ослаблять защиту.
Июнь передал бразды правления июлю, а остров все так же таился под куполом тумана, скрывающего небо, что временами опускался на город и топил прохожих, лишая зрения. На Мортем надвигалась гроза, духотой ощущаясь в воздухе, и меня преследовал запах горелой травы. Последнее лето перед выпуском набирало обороты, а вопросы все еще безмолвно роились в голове, оставаясь без ответов.
Пришло время наведаться к бабушке, чтобы побеседовать с Марой.
•*'¨'*•.¸¸.•*'¨'*•.¸¸.•*'¨'*•.¸¸.•*
Ветер носился улочками города, тоскливо завывая, и нещадно хлестал по лицу. Я вся продрогла и куталась в свитер, который, казалось бы, совсем перестал согревать. Оледеневшие от холода ноги не слушались, замедляя шаг, и мысленно я проклинала свое желание пройтись, наслаждаясь потеплением. Внезапно стихия изменила планы, что предвещало бурю, которой никто не ожидал еще несколько дней.
— Шевелись, сладенькая. Всего полквартала.
Ответом на попытку Эвон приободрить меня стало злобное фырканье.
— Тебе легко говорить. Ты-то ничего не чувствуешь, — пробурчала я.
Эвон закатила глаза.
— Только вот зрелище ты представляешь уж больно жалкое.
— Ой, да иди ты, — сквозь стук зубов выругалась я.
Подавляющее большинство членов Сената предпочитало обитать в Здании Правосудия. Никто из мортов не знал наверняка, насколько огромно было здание, но это было первое по величине строение на острове. Второе и третье место разделили между собой Академия и библиотека при ней. Но некоторые Древние жили обособленно, и бабушка была одной из таких. Она присмотрела себе небольшой домик на окраине города, и казалось, понадобилась целая вечность, чтобы до него добраться.
Найдя нужный дом, я на мгновение замерла в нерешительности, разглядывая его. Занавески на огромных окнах были задернуты, а перед дверью валялись письма. Ветер гнул к земле умирающие цветы. Впервые я видела увядшие маргаритки на острове, где ничего не росло без солнечного света. Непригодная почва убивала все, что пыталось привнести краски в черно-белое кино.
Поднявшись по ступеням, я постучала. Несколько мгновений тоскливое завывание было единственным звуком, но вскоре послышался шум за дверью, и та резко отворилась. На пороге стояла бабушка. От удивления мой рот слегка приоткрылся.
— Это что же с ней такое случилось? — недоуменно пробормотала Эвон.
Женщина, стоящая передо мной, мало походила на ту элегантную аристократку немецких кровей, коей я привыкла ее видеть. На бледном лице виднелись черные потеки от туши, будто Лизель плакала, а под глазами пролегли темные круги, свидетели мучившей ее бессонницы. Смоляные волосы растрепались и жирными прядями, выпавшими из небрежного пучка на голове, падали на лицо. Платье цвета выцветшей сливы болталось на исхудавшем теле. Ткань была перепачкана, и от нее несло спиртом. Я едва поборола рвотный рефлекс и желание заткнуть нос.
— Что ты здесь забыла? — бабушка едва держалась на ногах, опираясь на стену, и сверлила меня взглядом.
— Да, я... — слова вдруг куда-то разлетелись, оставив меня глупо таращиться и пожимать плечами. — Я просто хотела...
— Ну, заходи, раз хотела, — Лизель посторонилась, позволяя мне пройти.
Как только дверь за моей спиной закрылась, я погрузилась в водоворот различных тошнотворных запахов. Весь дом пропитался стойким ароматом какого-то дешевого пойла, немытого тела, сигаретного дыма, подгорелой еды и чего-то мне неведомого. Глядя на то, что представлял собой дом бабушки изнутри, я ощущала себя словно в наркоманском притоне, где некоторое время компания подростков под кайфом устраивала оргию. Увиденное никак не походило на обитель уважаемой Древней, наводящей страх на Мортем.
— Чего застыла на пороге. Проходи, коль пришла.
Я осторожно двинулась вдоль стен. Взгляд ловил совершенно несочетаемые детали. Новые обои в персиковых тонах были заляпаны чем-то липким, и мне не хотелось знать происхождение той субстанции. На люстре не хватало нескольких кристаллов, вместо них висели различные дешевенькие безделушки. Ковер утонул под грудой мусора, пустых бутылок и разорванных бумажек. Все зеркала изрисовала паутина трещин, превращающих отражение в смазанное пятно. В помещении царил полумрак, нагнетающий атмосферу, и я пыталась вообразить, что же такого могло произойти, что превратило Лизель Флеминг и ее окружение в жертв бесконтрольного разрушения.
Я проследовала на кухню за бабушкой. Она открыла дверцу шкафа и обратилась ко мне:
— Коньяк или виски?
— Я не пью.
В ответ она лишь пожала плечами и вынула бутылку. Заперев шкаф, развалилась на стуле, делая глоток из горла. Я не могла перестать, выпучив глаза, таращиться на происходящее. Казалось, стоило мне моргнуть, и все развеется, будто сон, но вновь и вновь открывая глаза, я оказывалась все в той же задымленной кухне в компании незнакомки с лицом бабушки Лизель.
— Можно я сделаю себе чаю? — с опаской спросила я.
Та развела руками, мол, делай, что пожелаешь. Переступая через разбросанные по полу вещи, я добралась до плиты и зажгла конфорку. Пламя весело заплясало в полумраке.
— Тебе интересно, что случилось, не так ли?
Наполнив чайник водой, я умостила его на плиту и села на болеем-менее чистый табурет около стола. Бабушка смотрела на меня измучено и отрешенно. Она выглядела очень утомленной и сломленной, будто все пять веков жизни вдруг разом свалились на ее плечи неподъемной тяжестью.
— Любопытно, что могло так на вас повлиять, — честно ответила я, пытаясь придать голосу напускное безразличие.
— Детка, давай просто на «ты». Не чужие же люди друг другу, — Лизель протянула руку и потрепала меня по щеке.
Я силой воли удержала себя на месте, не поддаваясь желанию отодвинуться как можно дальше от существа, сидящего передо мной. Кожа на ее пальцах потрескалась, как у старухи, и вся красота разом увяла, как и маргаритки под окнами дома.
— У всех бывают плохие дни. Или даже недели. И у Древних тоже, — она пригубила из бутылки. — Я не исключение. Все мы переживаем собственные драмы, застревая в мгновении, когда чашка со звоном летит на пол и разлетается на осколки, которые уже не собрать в единое целое. Из раза в раз прокручиваем в голове слова, разрушившие нас изнутри.
В повисшей тишине свист закипевшего чайника звучал слишком громко. Я вздрогнула и рывком подлетела к плите, перекрывая газ. Отыскала среди груды немытой посуды приличную чашку и, сполоснув, кинула в нее чайные листья, заливая кипятком. Вновь усевшись на табурет, я обхватила чашку руками, согревая продрогшие пальцы.
— И в чем же заключается твоя драма?
Безумный смех заполнил пространство, выбивая из легких воздух.
— Ты моя драма. С самого твоего рождения и по сей день. Бесконечная вращающаяся карусель последствий моего решения защитить дочь в тот злополучный день, когда она дала жизнь дитю с огненными волосами. Ты ведь думаешь, что все мы такие святые и непорочные там, в Сенате. Что наше мнение нерушимый закон. Чушь! — бутылка полетела в стену и разбилась, окатывая меня брызгами алкоголя и стекла. — У всего есть темная сторона. Признание тебя невиновной стоило мне потери любимого человека. Что же, поздравляю, ты оправдана, но ты хоть раз задумывалась о цене этой победы?
Я никогда не задумывалась над тем, что моя несхожесть с остальными хоть как-то отразится на бабушке. Она казалась мне такой далекой от всего мирского, словно потомок королевского рода, что всегда получал то, чего хотел. И слышать от нее подобные слова было больно и неловко. Впервые мне пришла в голову мысль о том, что и ей приходилось чем-то жертвовать в погоне за справедливостью.
— Было бы проще убить тебя еще при рождении, — едва слышно пробормотала Лизель.
Слова лезвием резанули по сердцу, оставляя кровоточащую рану, приносящую боль. Я не была идеальным ребенком, но я старалась соответствовать всем требованием семьи и общества мортов, что стоило мне огромных усилий. Сталкиваясь с непониманием и нежеланием принимать меня такой, какой я была, я переступала через трудности и шла дальше, гордо держа голову. Но там, в кухне, среди мусора и дыма, я позволила себе сломаться.
— Думаешь, мне нравится все то, что происходит? Разве я просила такого отличия? Чёртова генетика, будь она проклята. И судьба туда же. Они позабавились, им весело, а отдуваться приходится мне. Не только ты лишилась чего-то, я тоже многое потеряла.
— Потеряла она. Да ну. Ты даже жить еще не начала. Девочка, я могу здесь и сейчас оборвать твое жалкое существование, и, поверь мне, весь наш мир вздохнет с облегчением.
— Так давай же, — я развела руки в стороны, призывая ее к действиям. — Сделай это. Забери мою жизнь. Ты ждала приглашения? Вот оно, забирай. Подавись на здоровье.
Лизель лишь обреченно вздохнула, укладывая голову на стол.
— Глупая девчонка, если ты вдруг подумала, что я помогу тебе покончить с собой, то ошиблась. Если решила умереть, делай это как-нибудь без моей помощи. А нет, — бабушка на мгновение затихла, — тогда живи с этим, и не лезь на рожон. Тебя всегда будут ненавидеть в моем мире, научись стойко переносить трудности.
Ее тело обмякло. Дыхание постепенно выровнялось. Я прислушивалась к ее монотонному сопению и думала о словах, сказанных пару мгновений назад. Они звучали так, словно предназначались ей самой, а не мне.
— Что же случилось с тобой, что так изуродовало твою душу? — прошептала я.
Оставлять Лизель в этой куче мусора было слишком неправильно. Пусть мы не питали друг ко другу теплых чувств, ее несуразный вид угнетал меня. Что-то во мне желало увидеть ее в прежнем величии.
— Ты что, собралась тут убраться? — возмущенно воскликнула Эвон.
Молча я поднялась с табурета и стала около умывальника, закатывая рукава свитера.
— Ты собралась убираться. В доме своего врага. Шикарно, что еще сказать, — подруга покрутила пальцем у виска. — Я в этом не участвую.
Душа оставила меня наедине с грязным домом, посапывающей бабушкой и мыслями, разъедающими изнутри. Именно в том состоянии, в котором мне отчаянно не хотелось оказываться.
Вздохнув, я принялась за уборку.
•*'¨'*•.¸¸.•*'¨'*•.¸¸.•*'¨'*•.¸¸.•*
Стерев последние жирные пятна с обоев, я бросила грязную тряпку в очередной мусорный пакет и отнесла его к остальным, покоившимся около входной двери. Утомительная многочасовая уборка, наконец, пришла к своему логическому завершению, и моя совесть была чиста. Бабушка умиротворенно плыла на волнах сновидений, развалившись на кровати, бережно укрытая покрывалом, и я собиралась покинуть ее обитель.
Эвон так и не показалась за несколько часов, проведенных мною в доме. Она наотрез отказалась составить мне компанию, заявив, что с такими альтруистическими намерениями я вскоре стану драить до блеска полы в доме Гюнтера своими волосами. Ее словам не удалось меня задеть, и я осталась при своем мнении, что нельзя оставлять бабушку в царстве хаоса и разрухи.
Подхватив первые два мешка, я приоткрыла дверь и направилась на улицу. Мортем нежился в ночной прохладе. Ветер слегка поутих, прислушиваясь к небу, готовому разразиться дождем. Запихнув мусор в контейнер, я вернулась в дом за новой порцией.
Забирая последний мешок, я остановилась, вытирая вспотевшие руки о джинсы. Дверь в дом бабушки Лизель я заперла, выходя из нее, и могла отправиться восвояси.
Внезапно мое внимание привлекла фигура, одиноко стоящая около фонаря через дорогу. Обхватив себя руками, я быстрым шагом пересекла улицу и остановилась около незнакомца. Приглядевшись, я узнала в мужчине Властимила.
Еще со дня Суда ко мне в голову забралась мысль, что между ним с Лизель было что-то, но я не предала этому значения, ведь не лезла в чужую жизнь со своими расспросами и советами. Его появление около дома бабушки развеяло все сомнения. Именно о нем Лизель и говорила мне, заливаясь алкоголем.
— Не ожидала вас здесь увидеть, — дрожащим от холода голосом обратилась я к Древнему.
Мужчина перевел на меня пустой взгляд. На какое-то мгновение мне привиделось сожаление, что мелькнуло в глазах, но тут же исчезло.
— Знаете, — начала я, не надеясь, что мои слова обретут значимость для морта, — если вы тот, о ком говорила моя бабушка, то вам должно быть очень стыдно за то, в кого вы ее превратили. И пусть это не мое дело, я обязана сказать. Поверьте, я — последнее существо во всех вселенных, за которого бы бабушка добровольно вступилась. И если вы так сильно ненавидите меня, пусть. Я переживу. Но винить бедную женщину в том, что ее потомок оказался уродцем, как минимум глупо и низко.
Не дожидаясь ответа, я развернулась и направилась прочь, оставляя Властимила одного посреди пустынной улицы.
Холод постепенно усиливался, и я практически неслась в сторону своего дома. Небо разорвала молния. Пробиваясь сквозь туман, на асфальт упали первые дождевые капли, взрываясь брызгами. Не прошло и пары минут, как морось превратилась в ливень. Свитер насквозь промок, прилипая к телу, и стал тяжелым, замедляя меня.
— Теперь ты еще и промокнешь. Погубит тебя твоя доброта, Мать Тереза, — раздался неподалеку голос Эвон.
Времени искать подругу глазами в тумане не было, ведь счет шел на секунды. Ворвавшись в дом, я заперла дверь и прислонилась к ней спиной, переводя дыхание. Вода, впитавшаяся в свитер, лилась на пол.
Едва переставляя ноги, я поплелась в ванную, оставляя после себя мокрые отпечатки ступней. Не снимая одежды, забралась в душ и включила горячую воду. Стоило каплям коснуться оледеневшего тела, как кожа принялась гореть. Постепенно холод уходил, и я согревалась, впитывая в себя тепло.
Прикрыв глаза, я оперлась рукой о стену и положила на нее голову. Увидеть Мару так и не удалось, но я все же получила некоторые ответы, сама того не заметив.
Все мы платили чем-то за то, чего никогда не желали получить...