366 дней

(Сложено пополам и вложено в ежедневник Бена)

23 сентября, 2017 г.

– О чем ты думаешь? - спрашиваю я Бена, лежа напротив него в полной тишине. Мы укутались в наш любимый бежевый плед, который купили в «Икее», когда выбирали мебель в квартиру - одно из самых теплых воспоминаний (хотя каждое воспоминание за прошедшее лето во мне вызывало ураган эмоций). Я глажу его щеку кончиками пальцев, она теплая и мягкая, с легкой щетиной, но глаза Бена закрыты, и он словно упорно делает вид, что меня здесь нет.
– Ни о чем. - бубнит он, уткнув лицо в подушку. Я глубоко вздыхаю, и мне нестерпимо хочется начать плакать.
– Ни о чем? - еще раз спрашиваю я, но на этот раз стараюсь, чтобы мой голос был поувереннее и повеселее. Выходит жалко.
– Ни о чем. - все также равнодушно отвечает он.
И так уже больше недели.
У него депрессивная фаза, на этот раз и я и он уверены в этом. Я никогда не думала, что увижу его таким, или что его расстройство как-то проявится при мне, хотя надеяться на это было ужасно глупо. Все шло слишком хорошо, так что я и забыла, что что-то вообще может идти не идеально.
Он принимал таблетки, целую кучу всего. Большинство времени он молчал и лежал в кровати, отвернувшись от меня. На работе сказал, что сильно заболел, а учебу просто пропускал. Со мной он почти не разговаривал, но когда все же говорил, то из этого не получались приятные и позитивные разговоры.
Я не знала, что мне делать, и перерыла весь интернет на эту тему еще раз. Я даже переписывалась с некой Моникой, которая встречалась с девушкой, у которой также было БАР. Она сказала мне, что все, что от меня требуется, это оставаться спокойной и внимательной по отношению к Бену, не лезть и не давить на него, а также всегда быть рядом, когда надо и не надо.
Что я, собственно, и пыталась делать все это время. Но это было ужасно тяжело. Утром я уходила на учебу и была там почти весь день. Приходя домой, я старалась как можно скорее выучить все, что требовалась в университете, а требовалось очень много. Также на мне была готовка и уборка, и даже когда Бен помогал, когда еще был в порядке, порядок не длился долго, а еда не была бесконечной. На общение с Беном оставалось очень мало, и я проклинала законы времени за то, что в сутках всего 24 часа. Мне нужно было намного больше.
С Беном мы проводили время ночью, когда ему становилось чуть лучше. Он терпеливо ждал меня каждый день, хотя я и переживала насчет того, как он там один. Мы молча смотрели сериалы или фильмы, потому что он не хотел разговаривать. Просто крепко обнимал меня и молчал, и все его лицо излучало такие невысказанные страдания, что мое сердце сжималось всякий раз, когда я на него смотрела, потому что – самое дерьмовое в этом всем – я абсолютно ничем не могла помочь ему. Каждый день, как бы тяжело мне ни было, я терпеливо ждала этих заветных часов с ним, но даже этого было катастрофически мало, чтобы наверстать наше упущенное общение.
– Поговори со мной. Хотя бы немного. - прошу я, придвигаясь ближе. Я лезу, хотя обещала себе не лезть. Не могу я видеть его таким, для меня это просто невыносимо. Мы вообще не говорили всю эту неделю, и иногда мне казалось, что я даже забыла звучание его голоса и его акцент.
– О чем поговорить? - все также бубнит в подушку Бен. Мне хочется взять его за плечи и растрясти, как плюшевую игрушку.
– О чем хочешь.
Бен переворачивается ко мне лицом, вдоль его лба отпечаталась вмятина от подушки. Глаза тускло-серые и уставшие. У него такое расслабленное лицо, словно все мышцы на нем атрофировались, и он не может пошевелить ни одним мускулом – только сплошной покерфейс.
– Ну, тогда давай поговорим о смерти.
Сердце рухнуло в пятки, а в горле встал ком, как будто там образовалась мини-планета. Я проглотила его с большим трудом, но не показала волнения, накатившего на меня, и продолжила стойко смотреть Бену в глаза. Между нашими лицами расстояние было не больше ладони. В последнее время я стала ловить себя на мысли, что его лицо я знаю лучше, чем свое.
– Давай... - неуверенно соглашаюсь я, боясь не угодить. По крайней мере, он выскажется. Кто знает, может ему станет легче.
– Ты боишься смерти? - спрашивает Бен, и я чувствую себя максимально неуютно. Думать над ответом долго не пришлось:
– Да, боюсь. А ты?
– Нет, не боюсь. - отвечает он после долгой паузы. Я вскидываю брови, и он, завидя мое удивление, даже немного улыбнулся краем рта. - Ты удивлена? Почему?
– Как можно не бояться умереть?

– Вот так. - пожал он плечами, и его полуулыбка снова пропала.
– Разве тебе не дорога своя жизнь? Ты не ценишь то, что имеешь? - внутри почему-то вскипела обида. - И ты даже не боишься вдруг оставить все, что у тебя есть? Оставить меня?
– Джерри, - сказал он мягко, придвигая свое лицо ближе к моему так, что кончики наших носов соприкасались, а его дыхание обдавало мою кожу. – Я не задумываясь отдал бы свою собственную жизнь за тебя.
Я молчу очень долго, не в силах подобрать слова. Такие громкие заявления больше пугают меня, чем льстят мне.
– Но почему ты тогда не боишься?
Бен закрывает глаза и медленно выдыхает носом.
– Мне интересно было бы посмотреть, что будет дальше.
Мы молчим и смотрим друг на друга в тишине, нарушаемой только шумом за окном и размеренным тиканьем часов. Я рассматриваю его волосы, отблески на радужке глаз, еле-заметные веснушки на носу. Я люблю каждую деталь его портера так сильно, что не знаю, куда деть это чувство. Я не могу держать его в себе, а делиться своей любовью с Беном становится все труднее и труднее. Я боюсь за него, когда он такой мрачный. Что-то в его взгляде говорит мне, что он очень темный, подавленный человек внутри, и мысли в его голове бродят угрюмые и невыносимые, и я не смогу понять эту его сторону, как ни буду стараться.
– У меня есть предчувствие, Джерри. - вдруг говорит он и начинает гладить меня до волосам, все еще не открывая глаз.
– Какое предчувствие?
– Что скоро что-то случится со мной. Мне кажется, я умру.
Все мое тело напряглось, но я не подала виду. Ладно, он не в себе, может, он не имеет ввиду все, что говорит.
– И почему вдруг ты собрался умирать? - пытаюсь перевести в шутку.
Бен делает такой глубокий вдох, словно собирается нырнуть на дно океана.
– Я не знаю. Может, это депрессия за меня говорит, но я с детства думаю, что не проживу долгую и счастливую жизнь. Мне кажется, я умру молодым. Но это не так уж и плохо.
Я начинаю жалеть, что вообще его разговорила, уж лучше бы он молчал, чем говорил такие вещи.
– Не говори так. Этого не произойдет.
– Почему ты так уверенна? Каждый день умирают люди. Приходят и уходят, как пассажиры, заходящие в переполненный автобус, а затем покидающие его. Несчастные случаи, убийства, суициды, старость. На худой конец мы не застрахованы от какого-нибудь метеорита, который может врезаться прямо в наш шар Земной, и мы и моргнуть не успеем, как все умрем.
– Почему ты так на всем этом зациклен? – начинаю раздражаться я. – Неужели тебе нравится придумывать всякие метафоры про смерть, это правда доставляет такое большое удовольствие? Это причиняет мне боль, Бен, слушать, когда ты говоришь такое. Ты понимаешь, что я не смогу жить без тебя?
Мои слова очень долго висят в воздухе. Взгляд парня напрягся и впился прямо мне в глаза, словно глядел внутрь меня, рассматривал все дальние уголки моей души.
– Сможешь. – наконец уверенно сказал он, и я немедленно закачала головой.
– Нет. Тогда эта жизнь будет лишена смысла и радости.
– Все мы друг без друга сможем, вопрос в том, тяжело ли это дастся. Тебе будет тяжело, но ты справишься. – заметив, видимо, мое выражение лица, он добавил: - Это я говорю на всякий случай, не воспринимай серьезно. Но если мое "пророчество" вдруг сбудется, я не хочу, чтобы жизнь для тебя заканчивалась. И чтобы ты грустила я бы не хотел. Ты прекрасна, ты не заслуживаешь ничего, кроме счастья. Ты все выдержишь.
На глаза мои накатили слезы, и Бен поспешно вытер их большими пальцами.
– Не плачь, я не собрался умирать. Я планирую еще очень долго досаждать тебе.
Я смеюсь сквозь непрошеные слезы, и парень крепко обнимает меня. К сожалению, это нисколько не успокаивает.
– Бен, я тебя прошу, давай не будем говорить больше о таких вещах. Это пугает меня, и я не знаю, как на такое реагировать.
Вдруг Бен размыкает объятия и отодвигается от меня. Он не смотрит мне в глаза и переворачивается на другой бок, оставив меня лежать в полном недоумении.
– Я не могу сейчас ни о чем другом говорить, если ты еще не поняла. Можем и дальше молчать, пока это не пройдет, но ничего позитивного я из себя в ближайшее время не выдавлю, имей ввиду.
Его голос очень резкий и грубый. По мере того, как Бен говорит, в груди что-то сжимается от обиды, беспомощности и злости.
– Ладно. Прости.
Бен громко вздохнул и, все еще не поворачиваясь ко мне, сказал на полном серьезе:
– Иногда я так скучаю по Саре. Она, по крайней мере, так меня не доставала.

24 сентября, 2017 г.

– Он сказал что? - переспросила Сторми, так высоко вскидывая брови, что они почти долетели до корней волос.
– Он сказал, что скучает по ней, и что я его достала. Сразу после того, как философствовал о смерти. - я сажусь рядом с ней на песок, и мы задумчиво смотрим на волны, с ревом обрушивающиеся на берег.
Сторми позвонила мне несколько часов назад, и мы решили, что нам обеим есть, что обсудить. Сейчас, сидя на Брайтон Бич, точь-в-точь как сидели мы с Беном в первый день в Нью-Йорке, я не могла поверить, что столько всего изменилось с тех пор. Лето прошло, и сейчас меня не покидало чувство, словно я посмотрела восхитительный фильм. Мне всегда грустно выходить из кинотеатра после отличного фильма, а теперь я будто вышла после потрясающего фильма, номинированного на «оскар», и сразу в ливень, да к тому же меня с порога облила грязью машина.
– Я не могу так больше. - говорю я, но плакать не хочется. Слезы будто застыли во мне, и я была тверда, как камень. Лимит на чувства был превышен за последние дни.
– Что ты имеешь ввиду? - спрашивает Сторми.
– Не знаю. Я устала. Я не могу смотреть на то, как ему плохо, прекрасно понимая, что не могу ничего сделать. Я не могу больше бороться с чувством, что Сара, как призрак, постоянно витает рядом с нами, лежит третья в кровати, завтракает с нами, целует Бена в правую щеку, пока я целую его в левую. Я не могу... теперь, когда он сказал вслух, что скучает по ней. Как я могу? - подруга быстро обняла меня, и я уткнулась Сторми в шею, как котенок, и непроизвольно все же заплакала.
– Не плачь, родная.
Прошло минут десять, прежде чем мне удалось успокоиться. Полностью прилипнув мокрой от слез щекой к шее Сторми, я смотрела на беспокойные волны океана, пытаясь представить нас с Беном, лежащих в воде, смеющихся и, как мне тогда казалось, счастливых. Скучал ли он по ней и тогда? Представлял ли он ее на моем месте?
– Неужели все наши отношения - это херня полнейшая?
– Конечно нет, - говорит подруга, укачивая меня на руках, как младенца. - Думаю, все просто намного сложнее, чем кажется.
– Может действительно не нужно было начинать встречаться? Раз он отказал в первый раз, ссылаясь на Сару, не нужно было и продолжать...
– Он любит тебя. По нему это видно. Просто ты же сама понимаешь, что сейчас он в депрессии и может говорить грубые вещи. Уверена, он не имел это ввиду, и уже жалеет о сказанном.
Я судорожно вздыхаю. Опять я только и делаю, что ною.
– Прости меня.
– За что? - Сторми смотрит мне в глаза и искренне улыбается. Сейчас она такая красивая, пусть взгляд и немного хмурый.
– За то, что я взваливаю на тебя все это, хотя у тебя в жизни и без того проблем выше крыши.

Сторми смеется. Честное слово, смеется. Я смотрю на нее в недоумении .
– Я думала, ты понимаешь, что можешь говорить мне все что угодно и когда угодно. Я всегда здесь для тебя.
Я крепко целую подругу в щеку. Мы обнимаемся и сидим так настолько долго, что у меня устали руки.
– Я тебя люблю. Спасибо. - искренне благодарю я. Мне до сих пор не верится своему счастью, что у меня есть такая подруга, как она. Если бы не она, боюсь представить, какой была бы моя жизнь.
Прошло несколько минут, прежде чем Сторми спросила:
– А что ты ему ответила? На то, что он сказал.
Я вздыхаю, ловя себя на мысли, что вздыхаю так драматично слишком много за последнее время.
– Я была в шоке и вышла из комнаты на кухню. Он пришел следом и пытался объясниться, что не любит ее больше, что не любит ее так, как меня, но я почти ничего не помню из того разговора, потому что рыдала. Еще он говорил, что не понимает, что несет, и он сказал это не всерьез. И сам тоже плакал.
Сторми погладила меня по руке.
– Мне жаль... Но, может, так и есть?
– Что именно?
– Она его первая любовь. У него всегда будут чувства к ней, несмотря ни на что.
– Вот спасибо. Утешила.
– Нет, я не это имела ввиду. - подруга улыбается и трясет головой, пододвигаясь ближе ко мне, хотя ближе уже некуда. Океанский ветер дует нам в лица и развевает мне и без того спутанные волосы, отчего мысли постепенно приходят в порядок. - Он любит тебя, Джерри, и мы все это знаем. Но Сара для него все равно, что он для тебя. Она его первая сильная любовь, она не может уйти бесследно. Мысли о ней все равно посещают его голову. Просто со временем они будут все больше и больше ослабевать, пока от них не останется только что-то мимолетное и приятное.
Я слушала внимательно и пыталась вникнуть в сказанное.
– Полагаю, ты права. Но это не отменяет того, что мне очень тяжело сейчас с ним.
– А кому было бы легко на твоем месте? Ты же знала, на что шла.
Волна накатывает, поглощая в себя песок, и с ревом уносится назад в океан. Бесконечный круговорот воды, не прекращающийся с начала времен. Приятно думать, что в этом до ужаса быстро меняющемся мире есть хоть что-то постоянное, что нельзя сказать, например, про человеческое счастье.
– Давай пройдемся. - говорит Сторми, и мы нехотя встаем с места, отряхиваясь от песка и направляясь назад в город.
Я спрашиваю ее про самочувствие, и подруга как всегда отвечает, что все в норме. Другого она и не сказала бы, потому что не привыкла много жаловаться, да и вообще была сильным человеком, которым я всегда восхищалась.
Она сделала аборт меньше недели назад. Это было вынужденное решение, которое, тем не менее, устроило всех. Дилан не психовал, не заговорил о расставании, как Сторми полагала, только обнял и сказал, что что бы ни произошло, он во всем поддержит ее. Так они и поступили.
Сторми не готова быть матерью, она бы не подарила своему ребенку хорошего воспитания и заботы, по крайней мере, на данном этапе жизни. Но все это не прошло бесследно. Раздумья на тему беременности и о том, что у нее мог бы быть ребенок, произвели на нее глубокое впечатление, даже более глубокое, чем она показывала. На следующий день после аборта мы сидели у нас с Беном. Сторми, безучастно смотря в окно, вдруг стала рассуждать вслух:
– Я назвала бы ребенка Эдди. Мне с детства это имя нравится, оно подошло бы и мальчику, и девочке, кто бы ни родился.
И вдруг начала беззвучно плакать.
Она вовсе не была бесчувственной, наоборот, слишком много разных чувств умещалось в ее голове. Сторми просто привычнее было этого не показывать, и я это принимала. Сейчас, как мне казалось, она была в норме и продолжала жить, как жила, но все же внутри нее что-то щелкнуло и безвозвратно поменялось.

26 сентября, 2017 г.

Мы снова не разговаривали с Беном, хотя я и знала, что я не должна так поступать по отношению к нему сейчас, когда он в депрессивной фазе, ибо могу все только усугубить. Я злилась, хотя сама смутно понимала, на что конкретно злюсь. Я любила и ненавидела его одновременно, и эти два чувства так крепко переплелись вместе, что я не знала, чего я хочу больше, расцеловать его и защитить от всего на свете или бросить, крикнув "Ну и уматывай тогда назад к своей изменщице!"
В этот день я пришла домой, разделась и сразу легла в кровать спиной к нему. Он лежал и без единой эмоции на лице читал учебник по основам фотографии, но когда увидел меня, сразу убрал его подальше и следил взглядом за каждым моим движением, пока я не отвернулась от него совсем.
– Не игнорируй меня, Джерри. Мы, по крайней мере, живем вместе.
Я молчала и буравила взглядом еле-заметный узор на белых обоях. Мне не хотелось слышать его голос, ибо я слишком любила его звучание и акцент, к которому так привыкла, чтобы слушать, как Бен говорит слова, причиняющие мне боль.
– Прости за то, что я наговорил тогда. Сейчас сам не понимаю, что несу. Про смерть и всякое. Я это не контролирую, а если мог бы - никогда бы не говорил, правда. Конечно ты меня не достаешь, просто сейчас я собой не управляю, пожалуйста, пойми меня.
– Не в этом дело. - говорю я, преодолевая желание повернуться к нему лицом.
– Я не знаю, как объяснить мои чувства к Саре. Просто она была со мной слишком долго, чтобы я так быстро забыл про то, что она даже просто существовала в моей жизни. Она же также была и моим лучшим другом. - его голос как будто дрожит и прерывается, Бен явно не готовил речь.
Я не выдерживаю и поворачиваюсь к нему, встречаясь взглядами. В моих глазах, наверное, сверкают молнии, потому что Бен выглядит даже немного напуганным, если не обеспокоенным.
– Со мной такого нет, да? - выпаливаю я.
– Вы разные, - отвечает Бен после небольшой паузы. - но это не значит, что кто-то хуже или лучше. Я любил Сару, теперь я люблю тебя.
– Тогда почему ты скучаешь? Со мной тебе чего-то не достает? Я недостаточно хороша? - я говорю это со слезами в голосе, Бен слышит это, но не успокаивает. У него у самого такой вид, будто он сейчас начнет плакать.
Я понимаю, что ему сейчас трудно о чем-либо говорить, тем более выяснять отношения, но мне больше не выдержать этой напряженной тишины и недопонимания между нами. Я пыталась быть хорошей, поддерживающей девушкой, быть рядом во время его депрессии, а получила заявление о том, что я его достаю.
– Ты идеальна для меня во всем... Но тяжело забыть человека, когда он уходит из твоей жизни так внезапно и без объяснений, не так ли?
Это была явная отсылка к Сторми, и я чувствую, что с меня уже достаточно. Он словно добил меня этим.
Я без сил падаю лицом в подушку и громко плачу. Бен обнимает меня за плечи. Мне так невыносимо плохо, что хочется вырваться из своего тела и улететь куда-то далеко-далеко. Мне нестерпимо захотелось домой. Домой, где всегда работает телевизор, пахнет мамиными духами, а на окнах висят персиковые занавески. Захотелось обнять маму, уснуть в своей кровати и в своей комнате. Просто быть защищенной от всего.
– Не плачь. Прошу. - всхлипывает Бен. - Прости меня за все. Я тебя не заслужил. Я ничего не заслужил.
Я почти не слышу его слов за собственными всхлипами.
– Ты заслуживаешь другого парня, намного лучше, чем я. Я только и умею, что все портить. И тут умудрился все испортить. - Бен перебирает мои волосы, пока из меня все выходят и выходят литры слез, копившихся несколько месяцев. Минут пять я продолжаю плакать, пока Бен обнимает мою спину и шепчет "Прости меня"
Наконец я поднимаю на него глаза и говорю:
– Я понимаю, что тебе тяжело сейчас, потому что ты болен, но мне тоже тяжело смотреть на тебя, когда я не в силах помочь, и я словно болею вместе с тобой. Я готова болеть сколько угодно, я готова плакать, говорить о смерти, если ты хочешь, вытирать тебе слезы посреди ночи, я готова отдать за тебя жизнь тоже, что угодно, но вот что: я не хочу быть с тобой, если ты, будь мы с Сарой в горящем доме, ринулся бы спасать ее в первую очередь. Я не вынесу быть на втором месте. Я не хочу быть "той, что заглушает тоску" Либо она, либо я.
Сердце рвалось на куски, пока я произносила эти слова. Глаза Бена, такие красивые серые глаза, были красные и мокрые от слез. Он попытался улыбнуться и провел теплой ладонью по моей щеке.
– Ты - все, что мне нужно. Я люблю тебя. Сара осталась в прошлом. Я обещаю тебе это.
Я вытерла слезы кусочком одеяла, пытаясь окончательно успокоиться и прийти в себя.
– Хорошо.
Мы встретились взглядами, но от его обещания мне не стало легче. На душе оставалось бесчисленное количество подозрений, переживаний, вопросов, но я все же молчу. Мне больше нечего сказать.
Мы целуемся, но в этот раз все не так, как в прошлые разы. Я все еще люблю этого человека до безумия, и я, так же, как и он, не задумываясь отдала бы за него свою жизнь.
Но почему меня тогда тоже одолело "предчувствие"? Предчувствие чего-то ужасного, что обязательно случится с нами? Я мысленно пообещала себе сделать все, что в моих силах, чтобы сберечь Бена и наши отношения. Потому что все равно, что бы он ни говорил, без него я бы не смогла.