366 дней

(Положено в карман джинсов Бена)

13 июня, 2017 г.

Мама провожает нас в аэропорт и до последнего не отходит от меня, словно если она ступит хоть на шаг в сторону, я исчезну навсегда. Я понимаю, как она переживает, ведь все ее мысли и сомнения ясно отображаются на лице, и мама даже не утруждается это скрыть. Я трижды сказала, что не забыла документы, раз пять ответила, что нормально оделась, что поела и даже сходила в туалет, но она все равно продолжает волноваться. Я ее понимаю. Всю жизнь мы были неразлучны, как сиамские близнецы, и тут появляется какой-то там парень и решает оторвать меня от мамы. Выходит совсем не круто, но и всю жизнь пробыть в Орландо под ее крылом я не могу.
Бен со Сторми идут впереди и о чём-то оживленно болтают, в то время как я плетусь сзади с мамой и опять выслушиваю, что эта поездка не запланирована, и оттого абсурдна.
– А почему все поездки должны быть обязательно запланированы? - весело спрашиваю я. Настроение лучше не придумаешь, на улице светит яркое солнце, так что буквально все располагает к тому, что сегодняшний день будет просто отличный.
– Потому что так правильно. – отвечает мама, и я понимаю, что ее ни в чем не переубедить.
– Все лучшие вещи происходят спонтанно.
– Может быть, но лучше всегда все заранее знать.
Мы доходим до стойки регистрации, где уже толпятся другие желающие увидеть Нью-Йорк, достают документы из сумок и прощаются с близкими.
Я останавливаюсь рядом с Беном, и он нежно берет меня за руку.
– Что ж, ребята, не скажу, что вы меня не удивили и не поставили в странное положение, и не скажу, что не хотела бы, чтобы вы все остались тут, но, видимо, я больше не могу вам что-то запрещать... - говорит мама и грустно улыбается, поджимая губы. Я смеюсь, Бен со Сторми скромно переглядываются, и я понимаю, что они чувствуют себя немного виноватыми.
– Все будет хорошо. В этом году мне все равно уезжать учиться. Потихоньку привыкай к моему отсутствию. - я пытаюсь улыбнуться, чтобы приободрить всех нас. И себя саму.
– Я постараюсь, но это будет очень непросто. Ты же знаешь, что кроме тебя у меня никого нет. - мама слегка дергает головой, будто этим самым отряхивается от грустных мыслей.
Я крепко ее обнимаю, пытаясь этим объятием вытянуть из нее все переживания и тоску. Я не хочу уезжать, зная, что бросаю ее.
– Ладно. Ты взрослая и умная, со всем справишься и без моей опеки, - расторгнув объятия, говорит мама.
– Я надеюсь на это.
Затем мама обнимает Сторми и желает ей удачи. Бена, оставив напоследок, мама обнимает дольше, чем нужно было бы, а затем что-то шепчет ему на ухо. Я напрягаюсь. Мы проходим на регистрацию и, догнав его, я спросила, что мама сказала ему.
– Сказала за тобой присматривать. - Бен обворожительно улыбается, отчего на щеках появляются ямочки, и я охаю.
– Вот как! - я театрально изображаю возмущение, и Бен улыбается так широко, что вокруг становиться светлее раза в два. Иногда я удивляюсь, как много солнца может быть скрыто в одном человеке.
– Да, за тобой нужен глаз да глаз. А я такой ответственный, что твоя мама знает, к кому надо обратиться.
Я смеюсь, глядя на него во все глаза.
Бен берет мой чемодан и везет вперед. Мы достаем свои паспорта и встаем в очередь, немного нервно переглядываясь.
Полтора часа спустя я сижу в самолете у иллюминатора и смотрю сквозь мутное стекло, как другие самолеты едут по взлетной линии, как самые обыкновенные машины. По земле туда-сюда бегают люди в огромных наушниках и жёлтых куртках, и я с недоверием смотрю на здоровенный соседний самолет. Бен сидит рядом и шлет смс-ки своей маме, Сторми еще стоит в проходе и допытывается у стюардессы, можно ли сходить в туалет, пока мы еще не взлетели.
Я никогда не летала, и эта мысль словно бьет меня камнем по голове. А вдруг мы упадем? Или загоримся прямо в воздухе? Или птица залетит в двигатель? Было бы так нелепо умереть из-за какой-то птицы.
В груди ребра словно связались в узел, и я с силой вжалась в сиденье, когда самолет только стал медленно ехать по взлетной полосе. Стюардесса спокойным голосом просит пристегнуть ремни безопасности, хотя я пристегнула его уже пять минут назад, и так туго, что с трудом дышала. Когда речь заходит о спасательных жилетах и кислородных масках, меня начинает тошнить от страха.
– Ты боишься летать? - спрашивает Бен, с беспокойством смотря на мое пожелтевшее лицо.
– Да нет... - вру я, все еще вжавшись в кресло.
– Я тоже боялся, когда в первый раз летел на самолете. - говорит Бен успокаивающим голосом. - Каждый день успешно приземляется куча самолетов, не думаю, что нам не повезет стать исключением. Это надежные авиалинии.
Я киваю, но страх все еще сидит в горле. Я столько еще всего не сделала в жизни. Бен берет меня за руку, когда самолет разгоняется так быстро, что я зажмуриваю глаза. Вдруг я чувствую, что мы оторвались от земли, и аэропорт стремительно становиться маленьким-маленьким, как спичечный коробок, валяющийся на полу. Внутри кипит истерика.
– Спокойно. Все хорошо. - перегибается через Бена Сторми и дотрагивается до моего плеча. - Если ты знала, что боишься летать, выпила бы чего покрепче. Я вот выпила. Правда вот летать не боюсь.
Я слабо посмеялась.
– Я только сейчас поняла, что боюсь.
– У меня посущественнее страх. - уверенно говорит Сторми.
– Какой?
– Описаться прямо сейчас. Мне не разрешили идти в туалет, пока мы не набрали нужную высоту.
Бен рассмеялся.
– Что?! Я не хотела до этого! - оправдывается подруга и буравит взглядом стюардессу.
От звука смеха Бена меня понемногу отпускает, но я все еще не разжимаю его пальцы, хотя и предпринимаю попытку.
– Можешь не отпускать. - говорит Бен, и я кладу голову ему на плечо и стараюсь не обращать внимания на то, как сильно заложило уши.
Через два часа мы спускаемся по трапу самолета вниз, и в голову приходят две вещи, такие очевидные и офигенные, будто два яблока падают на голову одновременно, и я открываю земное притяжение. Первая: я жива! Мне хотелось лечь и расцеловать землю, затем Бена и Сторми, и затем всех, кто попадётся на пути. Вторая: я в Нью-Йорке! Мы все в Нью-Йорке. Я оглядываюсь вокруг в надежде увидеть головокружительные небоскребы, статую свободы и развивающиеся американские флаги. Но пока что вижу только толпящихся пассажиров, самолеты и здание аэропорта. Сторми вперед ногами несется внутрь, забыв, видимо, о нашем с Беном существовании вообще. Дилан уже написал, что ждет у главного входа.
После того, как мы прошли возню с документами и взяли свой багаж, мы пошли (точнее, побежали, потому что Сторми не могла устоять спокойно на месте дольше пяти секунд) к входу/выходу из аэропорта. Я трижды чуть не потерялась, и если бы не рост Бена и выбритый светлый затылок Сторми, я бы давно осталась в толпе и заночевала на чемодане. Я еле-еле догнала Бена, взяла его под руку, чтобы не отстать, но не обнаружила Сторми поблизости.
– Где она? - испуганно спрашиваю я, оглядываясь по сторонам, но вижу только других людей, разноцветные чемоданы и работников аэропорта, ходящих туда-сюда.
– Убежала, - улыбается Бен, устремив взгляд куда-то в толпу, и я пытаюсь, как линейкой, вымерить, куда он смотрит, пока не слышу радостный вопль, раздающийся так громко, что все вокруг рассеяно оглядываются.
– Все понятно, -ухмыляюсь я, наблюдая, как она прыгает к высокому блондину на руки, обхватывая его тело ногами. Дилан кружит ее и крепко обнимает, в одной руке держа яркий букет цветов, во второй надпись «Сторми, Джерри и Бен».
Мы замедляемся и неторопливо подходим к этим двоим, но они, видимо, не видят ничего и никого вокруг себя. Сторми обхватывает Дилана, казалось бы, всем, чем можно обхватить, и потом он ставит ее на ноги и целует. Целует, целует и еще раз целует, пока наконец не вспоминает, что Сторми приехала не одна.
– Джерри, Бен! Привет! - он вручает Сторми букет и бросается на меня с распростертыми руками.
Он обнял меня, как плюшевого медведя с человеческий рост. От него вкусно пахнет терпким одеколоном и мятной жвачкой. Дилан долго перетаптывается на месте со мной в руках, а потом отстраняется и вдруг говорит:
– Прости меня.
Я заглядываю в его голубые глаза. В них действительно как будто мелькает какое-то сожаление, а его брови как-то совсем по-детски нахмурились.
– За что?
– Так много слышал о тебе от Сторми. Какая ты хорошая, добрая, веселая... Я просто так давно хотел тебя увидеть и извиниться. Ну, знаешь, за то что украл ее у тебя. - он показывает большим пальцем за свое плечо, где Сторми все еще обнималась с букетом желто-оранжевых тюльпанов.
Я легко рассмеялась. Дилан и правда славный парень. Он из таких людей, по которым сразу видно, что они хорошие. Таких можно читать, как открытую книгу, и они ничего не скроют, потому что добрые, как дети, и в них нет никакого злого умысла.
–Не нужно извиняться за то, что полюбил Сторми.
Губы Дилана растягиваются в широкой и яркой улыбке, от которой я понимаю, что не могу злиться на него. Просто не на что злиться.
– Да. В конце концов, как можно ее не полюбить?
Сторми, услышав обрывок нашего разговора, изображает наигранное смущение, но мы прекрасно знаем, что ей до чертиков приятно.
– Радь наконец посмотреть на ту, чье имя красуется у Сторми на пояснице. – он шутливо толкнул меня кулачком в плечо, и я рассмеялась. Я даже забыла про эту татуировку, которую Сторми сделала, когда была просто в усмерть пьяная.
– А ты, должно быть, Бен! - с энтузиазмом говорит Дилан и делает километровый шаг навстречу ему. Он встает рядом, они примерно одного роста. Дилан смотрит на Бена так, словно нашел себе нового лучшего друга. Интересно, он на все смотрит так, что готов взорваться от восторга?
– Да, - скромно улыбается Бен, и тянет Дилану ладонь для рукопожатия, на что тот трясет пальцы Бена так, будто впервые в жизни увидел человеческую руку. Затем по-медвежьи обнимает его и хлопает по спине. Мы со Сторми переглядываемся.
– По всем законам жанра, мы с тобой просто обязаны подружиться! – заявляет Дилан.
Бен улыбается в ответ, наверное, дико смущенный настолько радушным приемом.
– Ладно, давайте свои вещи, возьмем такси. - Дилан нагибается и забирает часть наших пожитков.
Мы с Беном беремся за руки, а Сторми не отходит от Дилана ни на шаг. Он шагал впереди всех нас так бодро, будто выпил уж очень много кофе, ну или у него в подошве ботинок были встроены пружины. Его светлые волосы блестят так, словно на них кто-то случайно пролил солнечный свет. Внешность у него была и правда очень приятная.
– Вы, ребята, знали, что этот Аэропорт имени Джона Кеннеди в оригинале назывался Идлвайлд? В честь поля для гольфа, которое раньше стояло на этом месте. Аэропорт вообще построили только для того, чтобы помочь другому справиться с возрастающим пассажиропотоком, а сейчас это место - главные воздушные ворота США. - Дилан оглядывается на нас и поправляет свои очки Гарри Поттера. - Поле для гольфа! - восторженное произносит он, жестикулируя свободной рукой. - Хотел бы я здесь поиграть в гольф.
Я тепло смотрю на Сторми, и та улыбается, как гордая за своего парня девушка. Это то, о чем она рассказывала. Рандомные факты обо всем на свете.
– Вау, нет, мы не знали этого, - отвечаю я.
– А ты откуда знаешь? - спрашивает Бен, шагавший позади, чтобы не отстать. Дилан прыгающими шагами вел нас к выходу слишком быстро. - Гуглил, чтобы впечатлить?
– А вот все вам расскажи! - поддразнивает Дилан, и Сторми дарит ему такой полный любви и восхищения взгляд, что я окончательно убеждаюсь в том, что Коэн не имел для нее никакого значения. На него она никогда так не смотрела. В ее зеленых глазах светилось то, что невозможно подделать, как ни старайся. Любовь.
Мы садимся в такси: Дилан впереди рядом с водителем, Сторми, Бен и я позади. Я прилипла взглядом к окну и жадно провожала взглядом каждое здание, каждый небоскрёб, каждый куст и дерево. Я смотрела на прохожих людей и думала: «интересно, осознают ли они, как повезло им жить здесь?»
Сторми смотрит в окно с видом наивысшей эйфории, будто даже каждая мусоринка на улице доставляет ей неописуемое удовольствие. Бен просто смотрит на меня и улыбается.
– Почему ты смотришь? - отрываю я взгляд от окна и заглядываю Бену в глаза. Он улыбается еще сильнее, и от глаз разбегаются весёлые морщинки. - За окном такая красота, посмотри хотя бы туда.
Бен мотает головой.
– Вот видишь. За окном красота Нью-Йорка, а я смотрю на тебя.
Я покраснела, а Бен, смутившись от своих же слов, тихо рассмеялся. Я поняла, что окончательно чувствую себя счастливой, и поцеловала его так крепко, как только могла. Прямо в такси, прямо при всех.
– Ого, - охает Бен мне прямо в губы, разрывая поцелуй. - Надо чаще говорить тебе комплименты.
Спустя какое-то время такси останавливается и начинается ужасная возня с вещами. Квартира Дилана и Сторми на десятом этаже, и, по величайшему закону подлости, поломка лифта выпала именно на день нашего приезда. Мы обреченно тащим вещи наверх, ибо ничего другого не остается.
Наконец мы поднимаемся, и Дилан, повертев ключ в замке, открывает настежь деревянную дверь.
– Добро пожаловать! – он открывает дверь шире и впускает нас по очереди.
Стоило двери закрыться, как я слышу, что что-то с грохотом падает в гостиной.
– Оливер! - орет Дилан, и из соседней комнаты с безумной скоростью выбегает золотистый лабрадор. Его хвост наворачивает круги, как лопасти вертолета. - Привет, дружище! Что ты там своротил?
Дилан присаживается на корточки к псу, но Оливер, заметив, что хозяин вернулся не один, с обезумевшим от радости видом кинулся на Сторми, а затем и на нас с Беном, облизывая лица, шеи, руки и все на свете. Я мысленно посмеялась оттого, как пес похож на своего хозяина, Дилана. Оба золотистые, из обоих льётся свет и энергия, оба встречают людей с ненормальным энтузиазмом.
Когда пес понемногу успокаивается, Сторми обнимает его и чешет за ухом. Оливер ловит кайф и высовывает мокрый розовый язык, тяжело дыша.
– Я так скучала, дружище. Да, ты хороший мальчик. Хороший мальчик! - голос Сторми стал таким нежным, будто перед ней был грудной ребенок.
– А по мне не скучала? -наиграно обиженно спрашивает Дилан, проходя мимо в комнату с вещами.
Сторми смеется, встает, бросив пса (воспользовавшись этим, он ринулся к нам с Беном, и мы стали гладить его наперебой), и в шутку чешет Дилану за ухом, как собачке. Дилан жмурится и смеется, а затем вдруг роняет на пол сумку, хватает мою подругу за запястье и целует в губы так, что у Сторми подкашиваются ноги. Мы с Беном неловко топчемся в дверях и не знаем, проходить ли дальше, или нет. Наше присутствие явно было лишним в данный момент.
Тут Бен говорит:
– Мы тогда сходим погуляем, вам, видимо, необходимо побыть вдвоём.
Дилан отрывается от Сторми и подмигивает ему. Почти также обворожительно, как умеет и сам Бен.
– Спасибо, дружище.
Дилан отрывает Сторми от земли и, обвив ее талию руками, несет в гостиную, попутно захлопнув за собой дверь ногой.
Раздается хлопок - и мы стоим в тишине, нарушаемой смехом из соседней комнаты, слушая, как скулит Оливер перед дверью, желая, чтобы хозяева впустили его внутрь.
Я несмело оглядываю прихожую, потому что это пока все, что я могу видеть. На комоде стоит косметика Сторми, духи, мужские и женские, в кухонном блюдце валяются центы, жетоны метро и ключи. На вешалке для курток висят цепочки, кулоны и шарфы, одним словом все, кроме самих курток. За зеркало понатыкано всяких записок, почтовых конвертов со счетами и фотокарточек с инстакса мини. Обувь на низкой полке набросана как попало. С люстры почему-то свисал легкий розовый платок. У моей мамы, любительницы порядка и санитарной чистоты, случился бы инфаркт, если бы она взглянула на эту прихожую. Но я все равно смотрела, жадно цепляясь взглядом за малейшую деталь, и не могла оторваться. В голове крутилась одна мысль: «Вот она какая - жизнь Сторми, о которой я не знала» Я представляю, как она стоит перед этим самым зеркалом и собирается на учебу, красит губы, душится, заматывается в легкий шарфик и не думает о том, что же ее подруга Джерри делает сейчас в Орландо.
– Эй, парень, пошли с нами, им сейчас не до нас. - обращается к псу Бен, и Оливер поворачивает морду в нашу сторону. - Ко мне! - командует Бен, и пес послушно подходит.
– Ого, я никогда не умела с собаками обращаться. Они меня не слушают. - говорю я, наблюдая, как Бен пристегивает к ошейнику Оливера поводок, который взял с полки.
– У меня просто была собака в Англии.
Оливер пристегнут и послушно сидит и ждет у входной двери.
– Ребята! Мы крадем вашего пса! - очень громко орет Бен, на что ответа не последовало. - Мы его не вернем, я серьезно! - еще громче орет Бен, но в отчет лишь звенит тишина. - Они не против.
Он протягивает руку, я охотно хватаюсь за нее, и мы бодрым шагом вместе с Оливером, бежавшим по подъездным ступенькам впереди нас, спешим удалиться, чтобы не мешать Дилану со Сторми навёрстывать упущенное за больше чем два месяца.
Солнце еще не до конца село за горизонт и освещает стекло небоскребов. Густые лучи просачиваются сквозь кроны деревьев так живописно, словно растекающаяся желтая акварель на чьем-то рисунке. Мне нравятся эти городские пейзажи. Все настолько отличается от Орладно, будто я попала на другую планету.
Я иду по улице и с круглыми глазами оглядываю все вокруг.
– Не могу поверить, что я здесь, - выдыхаю я, потому что до этого задерживала дыхание от восторга.
Бен улыбается мне и начинает рассказывать что-то про свою собаку в Англии, и я правда стараюсь слушать, но стоило мне остановить взгляд на чем-то дольше, чем на пару секунд, его слова раздавались далеко-далеко и не долетали до меня. Я пребываю в таком восхищении, что просто не могу воспринимать никакую информацию.
Бен ведет Оливера рядом с собой и смотрит на него нежнее, чем на Бобби.
– Ты так любишь собак? - спрашиваю я, поглаживая пса по спине. Тот бодро шагал рядом с новым для него человеком.
– А как можно не любить собак? - Бен нагибается и целует Оливера в нос. Тот трясет мордой от неожиданности, а Бен звонко смеется.
– И ты потом поцелуешь этим ртом меня, фу! - смеюсь я, пытаясь в шутку вытереть Бену губы, а тот останавливает мои руки.
Когда я наконец привыкаю к тому, где я нахожусь, мы с Беном начинаем болтать, гладить Оливера по очереди, а затем осознаем, что проголодались. Бен хотел зайти в кафе, но с собаками было нельзя, поэтому мы купили уличной еды и сели где-то на скамейке. Я не знала ни улицы, где мы были, ни даже района, ровным счетом ничего. Но я в Нью-Йорке! Этого уже достаточно.
Тени от деревьев нависли над нами, окутывая густой прохладой. Солнце сочилось сквозь листья такими ровными лучами, как будто кто-то начертил их по линейке желтым карандашом. Прохожие все куда-то торопились. Я с интересом рассматриваю кафешки по ту сторону улицы с открытыми верандами и людей, сидящих в них. Нарядные манекены блестят от солнца за витринами модных магазинов. Даже пахнет и то как-то совсем по-другому. По-новому.
– Хочу тебя кое-куда отвести, - говорит Бен, закидывая в рот картошку фри. Он ухмыляется мне, видимо, очень довольный собой и тем, что построил какие-то планы.
– Ого, а куда? - спрашиваю я, вытирая рот салфеткой от кетчупа. Со стороны, наверное, ужасно не женственно.
– Извини, Джерри, но я говорю с Оливером.
Пес сидит у наших ног и жалобно выклянчивает сосиску. Бен не устоял перед его чарами и отдал ему почти весь свой хот-дог. Оливер довольно зачавкал, и за секунду вся булка с сосиской канули в неизвестность.
– Ладно, я хочу отвести тебя на Брайтон Бич.
– Брайтон Бич? Здорово! Это не далеко?
– Квартира Дилана и Сторми совсем близко к побережью. - Бен пьет коллу из стаканчика и снова гладит Оливера. Я смотрю на его длинные пальцы, когда Бен зарывается рукой в шелковистую шерсть пса.
Заходящее солнце уютно устроилось на кончиках волос парня, и они кажутся золотыми. Из-за мягкого света он выглядел молодым и по-особенному красивым. Я уже забываю, о чем вообще шла речь, и принимаюсь рассматривать созвездия родинок на его шее, перебираюсь взглядом по подбородку, и мне нестерпимо хочется поцеловать каждый сантиметр его кожи, как вдруг он снова говорит:
– Мы сейчас в Бруклине, - объясняет Бен, все ещё трепля Оливера за ухом. - А Брайтон Бич на юге Бруклина. Можно пойти пешком, если мы гуляем, можно и на метро. Какой Оливер очаровательный, думаешь, они разрешат забрать его домой в Орландо? - голос Бена будто пропитан настоящей надеждой.
Я смеюсь и тоже тянусь погладить пса. Какая ирония. Я любуюсь Беном, а он любуется собакой.
– Тогда пойдем пешком.
Я кладу на его ногу остатки картошки фри в пакетике, и кончики моих пальцев касаются его джинсов. Бен смотрит на меня и отрицательно мотает головой:
– Я тоже наелся.
Мы одновременно переводим взгляд на Оливера, и он нам с радостью помогает. Пока пес ест, мы молча сидим, слушая, как шелестит легкий ветер в кронах деревьев, едут машины и болтают прохожие. Бен одаривает меня улыбкой, способной осветить весь Нью-Йорк.
Спустя какое-то время, мы неторопливо идем по песку, и волны нежно ласкают наши ноги. Я смотрю на солнце, уже едва касающееся поверхности воды, и понимаю, что оно вот-вот пропадет, и город окутает темнота. Небо пестрит всеми цветами розового и оранжевого, где-то высоко-высоко еще плывут несколько ватных облаков, окрашенные в нежный цвет. Океан блестит от заходящего солнца так ярко, будто он и есть сплошной бурлящий свет.
Бен закатал свои узкие джинсы до колен, но они все равно намокли. Оливер, тоже с ног до головы мокрый, резво бежал рядом с нами, шлепая лапами по воде. Кристаллики воды разлетались в разные стороны, словно маленькие водные фейерверки. Я пьянела от счастья и восторга, сама мысль о том, что я здесь, казалась мне безумной, но ужасно правильной.
– Давай искупаемся, - предлагает Бен, резко обернувшись ко мне. Его лицо освещает самая очаровательная улыбка из всех, которые у него есть. Смотря на всю эту картину, у меня возникает чувство, будто я вот-вот шлепнусь в обморок от переизбытка эмоций.
– У нас нет купальников с собой, - возражаю я, смотря, как Оливер прыгает всем телом в волну, и та «съедает» пса целиком, а затем бесцеремонно выплевывает. Оливер с силой бьет лапами по воде, словно пытается отомстить.
– В одежде. - Бен пожимает плечами, словно в этом нет ничего такого.
Я сомневаюсь, но, видя, какой озорной огонек горит в глазах парня, все-таки соглашаюсь. Бен выходит на берег, стягивает с себя футболку и небрежно бросает в песок рядом с нашей обувью. Я тут же обжигаю взглядом его спину.
– Ты же сказал в одежде, - возражаю я, стараясь не продырявить его тело взглядом.
– Ну не могу же я упустить возможность походить перед тобой полуголым, - дразнит парень, в то время, как Оливер наматывает вокруг него круги. Наверное, хочет на ручки. - К тому же, ты тоже можешь снять свою футболку. Ну, знаешь, просто чтобы было честно.
Я широко-широко улыбаюсь. Интересно, когда я улыбаюсь, ему тоже кажется, будто становится светлее? «Вряд ли, - отвечаю я сама себе. - Так только он умеет»

Бен заходит в воду по грудь, и я снова пытаюсь не смотреть на капельки воды на его голой коже. Голой, гладкой, мягкой коже, которая блестит от влаги.
– Давай, иди сюда! - заманчиво зовет он меня.
Я пытаюсь побороть дискомфорт от нахождения в воде в одежде, но тут вместо меня к Бену на руки прыгает Оливер и тут же создает взрыв из брызг.
– Молодец, хороший мальчик, я именно тебе это и говорил! - Бен снова целует пса в нос. - Видела? Да он все понимает!
– Ты хочешь заставить меня ревновать или что? - ухмыляюсь я и плыву к нему навстречу.
– Вовсе нет! Разве что чуть-чуть.
Мы брызгаемся и смеемся, как малые дети. Я даже забываю, что мне восемнадцать, а Бену аж двадцать лет. Со стороны мы, наверное, взрослые люди, а играем в воде, как малышня.
Я обхватываю руками шею Бена сзади и обвиваю ногами его туловище. Пытаюсь отключить все мысли, сосредоточившись только на том, что чувствую: теплую воду, обнимавшую меня со всех сторон, легкие волны, свежесть, голую кожу Бена, его волосы под моим подбородком и наше сбивчивое дыхание после водной битвы брызгами. Я расслабляюсь, и он медленно носит меня так туда-сюда вдоль побережья. Мы молчим, и эта тишина кажется такой правильной и уместной, что я боюсь ее нарушать.
Потом мы лежим на спинах, как мертвецы. Бен назвал это «морской звездой», но морская звезда из меня была так себе, так как ноги мои всегда тонули, и Бену приходилось их держать. Сам он лежал на поверхности воды и не шел ко дну, как надувной матрац, и я в тайне позавидовала его внезапно открывшемуся таланту. Бен держит мои ноги, чтобы я не тонула, а я расслабляюсь всем телом, так что волны поднимают и опускают меня, как цветочный лепесток, упавший в реку. Я любила наблюдать за такой картиной, когда в детстве мы с папой уезжали за город на озеро. Сейчас я чувствовала себя этим самым лепестком: нежным и невесомым. Я отдаюсь волнам и неощущаючувствую собственного тела, не слышу собственных мыслей. Это самое прекрасное чувство, которое я когда-либо испытывала в своей жизни.

– Я не в первый раз в Нью-Йорке, - неожиданно произносит Бен, когда мы, мокрые до нитки и уставшие, сидим на остывшем песке и зарываем туда ступни ног.
Мы молчим уже довольно долго, слушая океанский прибой и громкий шепот волн. Оливер лежит рядом с нами и расслабленно дышит.
– В смысле? - не поняла я. - А когда ты еще был здесь?
Бен глубоко вздыхает. Кстати, он все еще без футболки. И я вовсе не против. Капельки стекают по его черным от воды волосам, капают на живот и на руки, медленно стекают по его телу и завершают свое путешествие, падая в песок.
Я молюсь про себя, чтобы он не ответил, что был здесь с Сарой. Это все бы уничтожило.
– Я был тут с отцом, - произносит Бен, и я немного выдыхаю от облегчения. Бен говорит это так, будто скидывает по одному камешку с горы, лежавшей на его плечах. Я знаю, что это больная тема для него.
– Когда?
Бен глубже зарывает ноги в песок. Мы сидим совсем рядом, и у нас полностью соприкасаются плечи и руки. Солнце давно село, нас понемногу окутывает чернота. В воздухе пахнет солью и летней прохладой. Время тянется так медленно и незаметно, словно его не существует вообще.
– Когда мне было лет десять. Он приезжал сюда по работе и взял меня с собой на два дня, один день он работал, а второй мы провели вместе. Это был очень хороший период в нашей семейной жизни. Мы не ссорились, доверяли друг другу, делали кучу всяких вещей, которые нормальные семьи делают. Ну, ты понимаешь... - я киваю, начиная пальцами рук перебирать песчинки. - Мы вместе пришли сюда плавать. Лежали на волнах, как с тобой, а потом запускали воздушного змея. Он мне тогда много рассказывал про маму, про то, как они познакомились, когда были молодые. Это был очень классный день. Мы съели по сэндвичу с сыром, а потом еще пол дня купались и просто болтали. Я очень хорошо этот день помню. Прямо до деталей.
Я дотрагиваюсь до руки Бена в знак поддержки. Несмотря на все, что произошло, он все же любил отца. Это было очевидно.
– Когда он умер, я все лежал в кровати и думал. Неужели в мире, где есть такое небо, океан, где есть такое яркое... - Бен быстро вытирает глаза тыльной стороной ладони, и у меня в груди разрывается сердце. - В мире, где есть столько всего крутого, неужели может быть что-то настолько плохое, отчего он взял в руки лезвие и лишил себя жизни? Знаю, плохие вещи происходят, но он не должен был так поступать. Просто не должен. У него была семья, любимые люди, и ему было, для кого жить. – он надолго замолчал, напряженно смотря куда-то за горизонт, и я уже думала, что он больше не заговорит, но он серьезно произнес: - Но потом, когда я заболел, я его понял.
Я переплетаю наши пальцы и кладу голову к нему на плечо. Моя щека прилипает к его мокрой коже. Я не хочу, чтобы он думал о чем-либо плохом. Пытаюсь забрать его мрачные мысли себе, и немного получается, потому что затем Бен продолжает:
– Он рассказывал про маму. Про то, как увидел ее по другую сторону улицы, и понял, что если не познакомится с ней, будет жалеть всю жизнь. Он побежал через весь проспект сквозь поток машин, чтобы взять ее телефон. - Бен улыбается, задрав подбородок. - Я так вдохновился тогда, что немедленно захотел влюбиться. Тоже захотел бежать через всю улицу ради какой-нибудь девушки. Я даже пообещал себе, что приеду на это же самое место с девушкой, которую люблю. Что мы будем лежать на волнах, брызгаться и я скажу, что люблю ее.
Он смотрит на меня сверху вниз, и я невольно растворяюсь в его взгляде.
– Совсем забыл, кстати: я тебя люблю.
Я улыбаюсь сквозь темноту. Теперь уже и я уверена: моя улыбка освещает весь Нью-Йорк. Мы молчим, и я думаю обо всем, что услышала. Я думаю об отце Бена. Представляю, как маленький Бен заходит в ванную и видит своего папу в лужи алой крови. Я представлю себе мальчишку, бегающего вдоль берега с ярким воздушным змеем, развивающимся по ветру. Представляю этого мальчишку и мужчину, которые сидят у океана и болтают о девчонках. Конечно же, ребенку было не понять, как можно променять яркое солнце и соленый океан на вечную холодную темноту в заколоченной деревянной коробке.
– Может быть, я хотел поехать в Нью-Йорк не меньше вашего. Не для Сторми, и даже не для тебя. Для себя. Я просто обещал себе вернуться.
Я накрываю ладонью его гладкий живот: он поднимается от теплого дыхания.
– Я понимаю, Бен. Я понимаю.
Мы снова молчим. В темноте я различаю первые звезды, и словно смотрю в совсем другое небо.
Проходит еще полчаса, и мы начинаем собираться обратно.
– Сторми с Диланом, должно быть, уже отправили за нами поисковый отряд. - рассеяно говорю я, не отрывая взгляда от неба. Оно будто загипнотизировало меня своей магической красотой.
– Брось, они слишком заняты друг другом. - смеется Бен, и от его смеха мне становится легче. Я не хочу, чтобы он грустил. Я не забыла, что у него это проклятое расстройство, хотя и хотела бы забыть.
Я беру Бена за руку и останавливаю, когда мы уже почти уходим с пляжа. С океана нам в спины дует прохладный соленый ветер.
– Что? - спрашивает он.
– Я тоже тебя люблю. - говорю я, и уже готова умереть от переизбытка чувств. Я так опьянена и влюблена, но понимаю, что хочу еще, как будто наша любовь - это алкоголь, хотя я уже напилась в стельку.
Волосы Бена от воды совсем почернели и скользят маленькими темными змеями по лбу. Он кажется таким загадочным в этой Нью-Йоркской темноте... Как герой фильма про любовь.
Я думаю о звездах, о маме, которая, должно быть, сидит одна в пустом доме и ждет моего звонка, о Сторми с Диланом, которые вместе счастливы так сильно, что не могут друг без друга и пару месяцев. Я думаю о своей покинутой комнате, о фотографиях Бена, которые одиноко пылятся в чемодане под его кроватью, на которой сегодня никто не спит. Думаю о теплых пальцах Бена, которые сейчас чувствую в своих волосах, о его губах. Я думаю о том, что все восемнадцать лет моей жизни стремительно неслись именно к этому моменту, я ощущаю, словно как Марио перебежала чекпоинт, оставила многое позади и так много еще жду впереди. Я думаю о том, что думаю о слишком много, хотя прошло от силы секунды две, и Бен притягивает меня к себе так близко, что наша еще мокрая одежда липнет друг к другу. Мы целуемся, я думаю, что парю, плыву, лечу, тону, все, что угодно, но не стою на своих нелепых ватных ногах.
Под ночь мы возвращаемся домой, и дверь в гостиную все еще закрыта. Оливер плюхается спать на свою подстилку, как срубленное дерево, и я пытаюсь заняться разбором вещей из чемодана и раскладыванием их по новым местам, но все, о чем я могу думать, так это поцелуи Бена, такие глубокие, что я теряюсь и забываю, жива ли я вообще.
Позднее я звоню маме и рассказываю, как прошел мой день, описывая все, что видела, пытаясь поднять ей настроение без меня, а сама думаю только о спине Бена и о его голой, мягкой коже, к которой хочется прикасаться бесконечно.
Я прощаюсь с мамой, кладу трубку и чувствую, словно нахожусь не в своем теле. Чувство, будто меня стукнули деревянным луком Купидона по башке.
«Вещи можно и завтра разобрать...» - думаю я какой-то еще работающей частью моего сознания и плетусь в комнату, отведенную нам с Беном.
Он лежит поперек кровати с белоснежными простынями и что-то печатает в телефоне. И, черт возьми, без футболки! Уверена, это его коварный план. Если так, то он хорошо работает. Бен вышел после душа, и запах его шампуня и какого-то геля окутал всю комнату. От этого кружилась голова и слабели ноги в коленях.

Я, все еще не понимая, что делаю, бесшумно закрываю за собой дверь. Бен поднимает взгляд на меня, и я тоже смотрю на него будто в каком-то недоумении от самой себя. Я, как назло, вспоминаю вкус его губ и тепло его рук, и уже не могу твердо стоять.
– Ты спать? - спрашивает он, убирая телефон в сторону.
– Нет. - слабо улыбаюсь я, качая головой. Внезапно я кажусь самой себе глупой со стороны. Я с ужасом вспоминаю, что на мне совершенно не красивые трусы в горошек и простой белый лифчик, не сочетающиеся между собой. Надеюсь, это не важно.
Я подхожу все ближе и ближе, буравя взглядом его ключицы и мышцы на руках. Бен смущенно улыбается и тянется ко мне в ответ на мои неуверенные шаги вперед. Боже, если бы он был съедобный, я бы съела его прямо сейчас. Я падаю камнем на кровать в его руки, он ловит меня, и мы смеемся непонятно почему. Как самые настоящие придурки.
Я лежу головой на его коленях, он накручивает мои волосы на свои пальцы, я смотрю ему в глаза и думаю, что, пожалуй, меня более чем устраивает такая жизнь. С ним.
Прежде чем осознать, что мы опять целуемся, я понимаю, что готова. И я не говорю ничего, что сказали бы героини во всяких мелодрамах, аля «Я всегда буду любить тебя» , хотя это, безусловно, правда. Я ничего не говорю просто потому, что мои губы слишком заняты, а сама я до ужаса боюсь все испортить.
Вскоре каким-то образом на мне нет ничего, кроме нижнего белья, а мои руки беспорядочно блуждают по телу Бена. Пальцы скользят вниз по его торсу, пробегая всю голую кожу в несколько касаний. При каждом прикосновении я словно обжигаюсь, но при этом хочу заживо сгореть именно таким образом.
Поцелуи Бена такие сладкие и нежные, словно это наш первый поцелуй, и он боится меня спугнуть, но я стараюсь притянуть его к себе настолько близко, насколько это возможно. От всего происходящего по-настоящему кружится голова, как после сумасшедших американских горок. Бен расстегивает мой лифчик, и тот спадает мне на колени. Мне становится очень неуютно, и я стараюсь закрыться руками, потому что никто никогда не видел моего голого тела, но Бен, отследив это движение, перехватил мои руки и переплел наши пальцы в замке. Сердце стучало так, будто сейчас выскочит из груди. Мне не верилось, что все это происходит на самом деле. Страх за то, что будет больно или как-то не так, что я облажаюсь в чем-нибудь или Бену не понравится, на секунду завладевает мной, но когда парень отрывается от моих губ и с блеском в глазах оглядывает мое полуголое тело, я понимаю, что мои переживания бессмысленны. Если это Бен, то мне не страшно. Пальцы неуверенно расстегивают ширинку его джинсов. Я чувствую, что вот-вот взорвусь, но вместо этого мы сливаемся в поцелуе в одно целое, и взрываюсь не только я. Взрывается целый мир.

14 июня, 2017 г.

Солнце пробирается сквозь щелку в зеленых занавесках. Я вспоминаю, где я, и сонно улыбаюсь. Стоило мне открыть глаза, я вижу перед собой лицо Бена. Он еще спит, его розовые губы чуть приоткрыты, а взъерошенные волосы раскиданы по подушке.
Спать вместе для нас дело привычное, но в этот раз все совсем по-другому. Я ощущаю себя настолько взрослой, насколько это возможно. Мое детство машет мне ручкой, кричит «поки-чмоки!», перекидывает рюкзак через плечо и уходит далеко-далеко в неизвестность.
Ресницы Бена встрепенулись, и он медленно открывает глаза, а я быстро закрываю свои и притворяюсь спящей. Я слышу, как он зевает, затем чувствую его теплую руку у себя на животе и то, как он придвигает меня ближе. Я вздрагиваю и все-таки открываю глаза.
– Смотришь на меня, пока я сплю? - его голос доносится до меня так отдалённо, словно мы лежим в разных комнатах.
– Не-а, - вру я, приоткрывая один глаз. А вот и она! Его фирменная улыбка уже на месте и сияет ярче всех огней Нью-Йорка вместе взятых, стоило ему проснуться. - Больно ты мне нужен.
– Ой-ой, - изображает обиду Бен и кладет руку себе на сердце, изображая, будто его подстрелили. - Как больно.
Я смеюсь, и затем мы какое-то время молча лежим рядом. Наши голые тела соприкасаются по всей длине, словно в этом нет ничего такого.
– Кстати, доброе утро! - Бен улыбается мне и хлопает ресницами. Думаю, я вполне могла бы на них взлететь и полетать в небесах часик-другой.
– Я тебя так люблю. - говорю я и тут же жалею, что сказала это, но Бен наклоняется надо мной и невинно целует всего секунду. Так невинно, словно сегодняшней ночи и не существовало. Когда он отстраняется, я запускаю пальцы в его густые волосы и опять притягиваю к себе, и в тот момент, когда наши губы снова почти встречаются, раздаётся бешеный стук в дверь.
– Хватит дрыхнуть! Помогайте готовить завтрак, иначе окажетесь на улице! - орет Сторми, все это время не переставая колошматить по двери.
– Так в ее стиле, - со смехом говорит Бен и обдает мое лицо своим горячим дыханием.
– Я договорюсь, - улыбаюсь я и целую Бена в кончик носа. Он щурится от этого так, словно посмотрел на солнце.
Я ищу по полу свою одежду и - хоть убейте - не могу вспомнить, куда она вчера прилетела. Вместо этого нахожу мятую футболку Бена и пока сижу на краю кровати и надеваю ее, Бен слегка проводит пальцами вдоль моего позвоночника.
– Не вставай. Останься. - я оглядываюсь и смотрю на Бена: его волосы в полном беспорядке. Слегка загорелая за последние дни на солнце кожа эффектно смотрится на фоне белого постельного. На меня накатывает сильный прилив любви и желания, но я все-таки встаю с кровати и иду на выход. Когда я приоткрываю дверь и наполовину высовываюсь наружу, Сторми уже стоит передо мной и оглядывает с ног до головы, выдавливая такую здоровенную улыбку, что все ее лицо расширилось , как минимум, вдвое.
– Футболка Бена, гнездо на голове, еще вчерашняя помада смазана... - перечисляет она с видом детектива, при этом не переставая улыбаться. - Да неужели? - лукаво спрашивает она, и я киваю. - Да ладно-ладно? Не может быть.
– Может.
– Да ну нет!
– Да ну да!
Мы продолжаем так еще долго, пока Сторми не обнимает меня.
– Добро пожаловать во взрослый мир, теперь ты женщина. - я разражаюсь хохотом и вырываюсь из ее объятий. Я словно бомбочкой нырнула в реку неловкости.
Мы еще какое-то время стоим и болтаем в коридоре. Из двери напротив - ванной - доносится плеск воды. Дилан, должно быть, в душе.
– А вы как с Диланом? Поговорили по душам? - я улыбаюсь и прищуриваюсь.
– Ага, целый вечер разговаривали. Ночью тоже болтали.
Я смеюсь и чувствую себя так, будто меня наконец посвятили в какую-то взрослую тайну.
– Что на завтрак?
– То, что приготовишь. Ты ведь у нас повар – отзывается Сторми.
– Ладно, но это только потому, что ты мне польстила. – подруга уходит на кухню ставить кипятиться чайник, а я окончательно бужу Бена.
Сразу после завтрака мы все вместе отправились гулять. Я иду с Беном за руку и думаю, что даже если очень тщательно поискать, то во всем мире не найдёшь человека, счастливее меня.
Мы за день побывали где только можно: в Центральном Парке, прошлись по Манхэттену и даже на кораблике подплыли к Статуе Свободы, при этом слушая от Дилана все на свете, даже если никакого отношения к статуе свободе это не имело. Дилан не затыкался, на секунду мне даже захотелось дать ему чаевые. Из него вышел бы отличный экскурсовод.
Я поднимала глаза вверх, смотря на все эти высоченные небоскребы, высоченные настолько, что казалось, будто это ракеты, которые к взлету. Одна улица перетекала в другую, и уже не была похожа на предыдущую. Мне так нравилось, что я фотографировала все подряд, как сумасшедшая. Во мне крепла уверенность, что это тот город, где я хочу остаться жить. Вечером того же дня я уже смотрела в интернете университеты Нью-Йорка, куда можно было подать документы.