Глава 8
Запах жареной утки с медовой глазурью и пряных тушеных кореньев витал в покоях **Банчана**, но не мог перебить гнетущую атмосферу. Низкий стол ломился от яств: нежные пельмени, хрустящие овощи в кунжутном масле, пиалы с дымящимся рисом, кувшин дорогого рисового вина, темного, как старая кровь. Свечи в резных фонарях отбрасывали трепещущие тени на лица троих мужчин, создавая иллюзию интимности, которую разрывало в клочья напряжение.
**Хёнджин** сидел во главе стола, откинувшись на шелковые подушки. На нем был простой, но безупречно скроенный ханбок из черного шелка, подчеркивающий ширину плеч и львиную грацию. Но его обычная ледяная маска дала трещину. Вместо презрения или скуки в глазах, цветов замерзшего озера, горел странный, навязчивый огонек. Его взгляд, тяжелый и неотрывный, был прикован к **Феликсу**, сидевшему напротив, между ним и **Банчаном**.
Феликс пытался есть. Каждый кусок вкуснейшей утки становился комом в горле. Он чувствовал на себе взгляд Хёнджина, как физическое прикосновение – жгучее, неуместное, пугающее. Его пальцы дрожали, когда он брал палочки. На запястье мерцал браслет Минхо – защита от нечисти, но бессильная против человеческого (или почти человеческого) желания короля.
«Ешь, диковинка, – голос Хёнджина прозвучал ниже обычного, слегка хрипловато. Он поднял свою нефритовую чашу с вином, но не пил. – Банчан позаботился о пире. Не часто у меня за столом… гости из будущего.» Он произнес последнее слово без привычной насмешки. С оттенком чего-то… заинтригованного.
Банчан, сидевший справа от Феликса, напрягся, как струна. Его костяшки побелели, сжимая чашу. Он видел этот взгляд. Видел, как Хёнджин почти машинально отверг последних трех невест – одну за "глупый взгляд", другую за "слишком громкое дыхание", третью просто махнул рукой, не удостоив объяснения. Придворные шептались. Банчан знал правду. Правду, от которой его тошнило. *Он не может выбрать. Потому что его мысли заняты тем, кого выбрать нельзя.*
«Феликс не привык к нашей… щедрости, брат, – Банчан вложил в голос ледяную учтивость. Он положил Феликсу в пиалу лучший кусок утки, его пальцы на мгновение коснулись руки юноши – властно, помечая. – Он из мира, где едят скромнее. И без лишних зрителей.»
Хёнджин медленно перевел взгляд на брата. Между ними пробежала невидимая молния. Воздух сгустился, наполнившись невысказанным. *Он мой.* *Ты не смеешь.*
«Зрители? – Хёнджин наконец отхлебнул вина. Красная жидкость задержалась на его нижней губе. Он слизнул ее медленно, его глаза не отрывались от Банчана. «Мы же семья, брат. И Феликс… наш общий… интерес.» Он намеренно сделал паузу перед последним словом, давая ему повиснуть, многозначительным и опасным.
Феликс почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он уткнулся в пиалу, стараясь казаться меньше, незаметнее. *Долина Упавшей Луны. Камень. Дом.* Мысли о возвращении были его якорем, единственной надеждой в этом безумии. Но как туда добраться? Как оторваться от Банчана, который не отпускал его ни на шаг, от Минхо с его браслетом-цепью, от этого короля, чей взгляд теперь вызывал не только ужас, но и смутную, запретную дрожь?
«Интерес, который может стоить дорого, – парировал Банчан, его голос зазвенел сталью. Он налил Феликсу вина, намеренно закрывая его собой от взгляда Хёнджина. «Особенно в наше неспокойное время. Клан Пак не дремлет. Шпионы повсюду.»
«Шпионы? – Хёнджин усмехнулся, но в усмешке не было веселья. Только холод. Его пальцы начали барабанить по лакированной поверхности стола. Тук-тук-тук. Как счетчик. – Пусть смотрят. Пусть видят, как их король ужинает с братом… и его очаровательным питомцем.» Его взгляд снова нашел Феликса, пробравшись поверх плеча Банчана. «Скажи, диковинка… что едят в твоем будущем? Этих… уток? Или что-то более экзотическое?»
Феликс поднял глаза, пойманный врасплох. Он увидел не жестокость, а странное, ненасытное любопытство в ледяных глазах. И что-то еще… тоску?
«Да… уток, – прошептал он, сглотнув. – И… курицу. Говядину. Рис. Овощи. Почти… почти как здесь. Только… готовят иначе.»
«Иначе, – повторил Хёнджин задумчиво. Он отрезал кусок мяса своим личным ножом – тонким, острым, с рукоятью из черного дерева. Лезвие блеснуло в свете свечей. «А люди? Они тоже… иные? Мягче? Глупее? Или…» Он проткнул мясо кончиком ножа, поднес ко рту, но не стал есть. Смотрел на Феликса поверх лезвия. «…в них тоже есть огонь? Как здесь? Как в той… Ян?»
Имя прозвучало как хлыст. Банчан вздрогнул. Феликс почувствовал, как по телу разливается ледяной пот. Хёнджин говорил о Ян без злорадства. С каким-то… странным уважением.
«Люди… разные, – выдавил Феликс. «Есть добрые. Жестокие. Сильные. Слабые. Как… везде.»
«Как везде, – Хёнджин медленно пережевал мясо. Его взгляд не отпускал Феликса. Казалось, он пытался разглядеть в нем черты того далекого, непостижимого мира. «Но ты… ты особенный. Не так ли? Иначе не попал бы сюда. Не привлек бы внимания… лисы.» Он кивнул на браслет. «И не сидел бы сейчас за столом с королем, который должен выбирать невесту, а думает о…» Он запнулся. Впервые за вечер на его безупречном лице мелькнуло что-то вроде растерянности. Ярости на себя.
Тишина повисла, густая, неловкая, наэлектризованная невысказанным признанием. Даже Банчан замер, чаша с вином на полпути ко рту, глаза расширились от шока и нарастающей ярости. *Он почти сказал это. Вслух.*
Хёнджин отшвырнул нож. Он упал на стол с глухим стуком. Король резко встал. Его тень, огромная и зловещая, заколебалась на стене.
«Ужин… окончен, – его голос был хриплым, сдавленным. Он даже не взглянул на брата. Его глаза, горящие каким-то внутренним адским огнем, впились в Феликса в последний раз. В них читалось все: ярость, растерянность, запретное влечение и осознание собственного безумия. – Банчан. Убери свою игрушку. Пока я не передумал и не решил… поиграть сам.»
Он развернулся и вышел, не оглядываясь. Его шаги гулко отдавались в каменном коридоре, постепенно затихая.
Банчан выдохнул. Его рука дрожала, когда он поставил чашу. Он схватил Феликса за запястье выше браслета Минхо, сжимая так, что кости затрещали.
«Видел? – прошипел он, его лицо было искажено ревностью и страхом. – Видел, как он на тебя смотрел? Как собака на кусок мяса! Он сходит с ума! И ты… ты просто сидел и…»
Он не договорил. Отшвырнул руку Феликса. Вскочил. Начал метаться по комнате, как загнанный зверь.
Феликс сидел, опустив голову. Вино в его пиале казалось черной дырой. Запах утки вдруг стал приторным, тошнотворным. На запястье горели следы пальцев Банчана. В ушах звенели слова Хёнджина: *"должен выбирать невесту, а думает о…"*.
О чем? О нем? О невозможном?
«Мне нужно… воздух, – прошептал Феликс, вставая. Его ноги подкашивались.
«Воздух? – Банчан резко остановился перед ним. Его глаза пылали. «Ты никуда не пойдешь! Только в мои покои! Сейчас же!»
Он схватил Феликса за плечо, грубо повел к двери. Феликс не сопротивлялся. Его мысли уносились далеко – к холодным звездам на небе 2025 года, к Долине Упавшей Луны, к камню, который был его единственной надеждой. Но даже там, в мечтах о доме, его преследовали два образа: ледяные глаза короля, горящие запретным огнем, и невыносимая, щемящая нежность Банчана, граничащая с одержимостью. Он был заложником не только времени, но и чужих, неподконтрольных ему страстей. А на шее у Хёнджина, под черным шелком, прятался свежий след зубов Ян – немой свидетель того, что даже самая яростная ненависть может стать разменной монетой в играх власти и желания. Игры продолжались. Ставки росли. А Феликс чувствовал, как почва уходит у него из-под ног.