Глава 7
**Граница Королевства Корё. Две недели спустя.**
Пыльная дорога вилась меж холмов, поросших жухлой травой. **Ян** остановила коня, оглянувшись. На горизонте зубчатые стены столицы были едва видны, бледным призраком на фоне свинцового неба. Там остался ад. Унижение. Невыносимая сделка с дьяволом во плоти. Но также… и свобода.
*Одну ночь.*
Ее тело все еще помнило его – грубые руки, укусы, властную силу, выжимавшую из нее стоны вопреки ненависти. Помнило и странную, извращенную близость двух врагов, сплетенных в порочном танце. Она сжала поводья до побеления костяшек. *Нет.* Мстить? Вернуться с армией? Пожертвовать еще тысячами жизней ради своего стыда и гнева? Она устала. Устала от крови. От ненависти, пожирающей душу.
«Ян?»
Голос был знакомым, теплым. **Роун.** Ее друг детства. Единственный, кто нашел ее на постоялом дворе за границей. Его лицо, обветренное, но доброе, смотрело на нее с тревогой. Он не спрашивал, что случилось в столице. Видел только боль в ее глазах и протянул руку.
«Ты уверена?» – спросил он тихо, подъехав ближе. «Мы можем уехать еще дальше. Где никто не знает имен Корё или Паков.»
Ян посмотрела на него. На его крепкие, честные руки, привыкшие к плугу, а не мечу. На глаза без тени жестокости или расчета. Мир, который он предлагал, был простым. Чистым. Без дворцовых интриг, королей-убийц и цены, измеряемой телом и душой.
«Я уверена, Роун, – ее голос был тихим, но твердым. Она сняла с пальца перстень с гербом клана Пак – последнюю связь с прошлым – и швырнула его в придорожную пыль. – Забери меня. Туда, где есть только ты… и тишина.»
Она протянула ему руку. Роун взял ее, его пальцы сомкнулись вокруг ее ладони – не как владелец, а как опора. Сильная, надежная. Никаких клыков, никаких шрамов на душе. Они повернули коней на север, прочь от теней Корё. Ян не оглядывалась больше. Ветер высушил последнюю слезу – слезу не боли, а прощания с яростью, которая так долго была ее доспехами. Теперь она была просто женщиной. Уставшей. Жаждущей покоя.
---
**Кабинет Короля. Раннее утро.**
**Хёнджин** сидел за столом, уставленным картами и донесениями, но не видел их. В пальцах он вертел пустой серебряный кубок. Перед мысленным взором стояло не лицо Ян, искаженное ненавистью и наслаждением в ту ночь, а другое. Бледное, с огромными глазами цвета лесного ореха, обрамленными светлыми ресницами. **Феликс.**
*"Ты… странный. Не от мира сего. Не только одеждой. Внутри."*
Его собственные слова эхом отдавались в черепе. Почему он сказал это? Почему в саду, наедине, он вдруг почувствовал эту… пустую тишину, которую не мог заполнить ни властью, ни кровью? Воспоминание о Феликсе в саду – испуганном, но не сломленном, с этим мерцающим браслетом Минхо на тонком запястье – вызывало не привычное презрение, а странное, щемящее чувство. Как будто смотрел на птицу в золотой клетке, зная, что крылья у нее подрезаны, но дух… дух не сломлен.
Он сжал кубок так, что металл прогнулся. *Глупость.* Мягкость – смерть для короля. Особенно сейчас, когда клан Пак, лишившись своей мстительницы, затаился, как раненый зверь, еще опаснее. Когда Минхо с его непредсказуемым интересом к диковинке был как зажженный фитиль рядом с бочкой пороха. Когда собственный брат…
Мысль о Банчане, о его руках на Феликсе, о почти-поцелуе в саду, вызвала в Хёнджине волну белой, чистой ярости. *Его свет.* Как смел Банчан? Как смел этот кусок будущего, этот червь, заставлять его, Короля Корё, *чувствовать* эту проклятую пустоту и зависть?
Он швырнул кубок в каменную стену. Звон разбитого металла оглушил тишину.
«ЧЕРВЬ!» – проревел Хёнджин в пустоту. Но к кому было обращено проклятие? К Феликсу? К Банчану? Или к самому себе, за эту слабость, эту трещину в броне из льда и стали?
---
**Покои Минхо. Полдень.**
На низком столике дымилась пиала с прозрачным бульоном, уложенным ломтиками нежного мяса, тонко нарезанными грибами и съедобными цветами. Рядом – рисовые лепешки и чаша идеально спелых хурм. Еда, достойная принца. Но стоял перед ней не принц.
**Хан Джисон** сидел на циновке, скрестив ноги. Его обычно пустые глаза были прикованы к пиале. Он дышал медленно, глубоко, как будто перед боем. Его пальцы дрожали, когда он взял палочки.
**Минхо** наблюдал из тени, затаив дыхание. Кумихо был неподвижен, но внутри все кипело. Дарение еды – это был… жест. Жест, который он не совершал веками. Не для смертных слуг. Но Джисон был не просто слугой. Он был напоминанием. Ошибкой. Живым укором в той ночи, когда молодой, еще не научившийся контролю кумихо сорвался и чуть не вырвал душу из того, кто доверчиво принес ему вино. Шрамы на шее Джисона – вечное напоминание о цене потери контроля. О цене… близости.
Джисон поднес к губам кусочек мяса. Прожевал медленно. Проглотил. Его лицо оставалось каменным, но в глазах… промелькнуло что-то. Удивление? Признание?
«Господин… – голос Джисона был хриплым, как неиспользуемый механизм. Он не поднимал глаз. – Это… ненужная трата. Я – слуга. Мне достаточно объедков.»
«Тише, Джисон, – Минхо шагнул из тени. Он остановился в шаге, не решаясь подойти ближе. Его собственные руки были сжаты в кулаки. – Ешь. Это… не трата.» Он запнулся, подбирая слова, чуждые его природе. «Это… извинение.»
Слово повисло в воздухе тяжелым, незнакомым грузом. Джисон поднял голову. Его мертвые глаза встретились с горящими лиловым взглядом кумихо. В них не было страха. Только глубокая, вековая усталость и… понимание.
«Извинения… не нужны, господин, – произнес Джисон монотонно. – Вы дали мне жизнь после… той ночи. Пусть и такую. Это больше, чем я заслужил.»
«НЕТ!» – рык Минхо прозвучал неожиданно громко, заставив Джисона вздрогнуть. Кумихо сжал виски, пытаясь обуздать вспышку. «Ты… ты заслужил большего. Чем быть молчаливой тенью. Чем питаться объедками. Я… – он глубоко вдохнул, запах гвоздики смешался с ароматом бульона. – Я был чудовищем. И сейчас…»
Он не договорил. *И сейчас я становлюсь еще большим чудовищем, потому что чувствую то, что не должен.* Любовь. К Феликсу. К этому хрупкому кусочку будущего, который заставил его, бессмертного хищника, искать слова извинения перед своим же слугой.
«Ешь, Джисон, – наконец сказал Минхо, его голос срывался. – Пожалуйста. Просто… ешь.»
Он развернулся и вышел на балкон, оставив Джисона наедине с роскошной едой и тяжестью невысказанного прошлого. Слуга смотрел на дверь, потом на пиалу. Его рука с палочками снова дрогнула. Он взял кусочек хурмы. Сладкий сок обжец губы. Он закрыл глаза. Впервые за долгие годы в уголке глаза блеснула невыплаканная слеза.
---
**Библиотечная Башня. Сумерки.**
Пыль столетий висела в воздухе, смешиваясь с запахом старой бумаги и гнилого дерева. Феликс лихорадочно листал огромный, потрепанный фолиант с выцветшими иероглифами и грубыми гравюрами звездного неба. Рядом лежала груда других свитков и книг – все, что **Банчан** смог раздобыть по его просьбе о «камнях с неба» и «странных символах».
*2025 год.*
*Чонин.*
*Офис.*
*Пиво в парке.*
Мысли о доме были острыми, как нож. Но они смешивались с другими образами. Горячий, властный поцелуй Минхо, оставивший губы опухшими и чувствительными. Нежные, но полные отчаяния объятия Банчана. И… странно спокойный, лишенный угрозы взгляд Хёнджина в саду. Его мир раскололся. Он тонул в чувствах, противоречивых и пугающих, как этот древний мир вокруг.
«Нет! – прошептал он себе, впиваясь пальцами в страницы. – Дом. Надо найти путь домой.»
Он перевел взгляд на гравюру: падающая звезда, оставляющая огненный след, и рядом – грубые изображения камней с выбитыми спиралями и точками. Похоже на тот камень в парке! В тексте, который он с трудом разбирал, упоминалось место к северу от столицы – «Долина Упавшей Луны». Легенда о камне, принесенном «небесным драконом» век назад. Камне, способном «открывать врата между мирами», но погребенном под обвалом.
Надежда, слабая, как пламя свечи на ветру, затеплилась в груди. *Врата между мирами.* Это могло быть оно!
Шаги за спиной заставили его вздрогнуть. **Банчан** вошел, неся масляную лампу. Его лицо осветилось теплой улыбкой при виде Феликса.
«Нашел что-то, мой свет?»
Феликс показал на гравюру. «Здесь. Долина Упавшей Луны. Там может быть… ключ. Камень, похожий на тот, через который я попал сюда.»
Банчан нахмурился, подойдя ближе. Его взгляд скользнул по рисунку, потом – по лицу Феликса, по его глазам, горящим надеждой на возвращение. В груди принца что-то болезненно сжалось. *Он хочет уйти.*
«Долина… это опасное место, Феликс, – сказал он тихо, отводя глаза. «Дикая местность. Оползни. Разбойники. Да и клан Пак может рыскать там после… после исчезновения Ян.»
«Я должен попробовать, Банчан! – в голосе Феликса звучала мольба. – Это мой единственный шанс!»
Банчан посмотрел на него. На его хрупкость. На его решимость. На этот мерцающий браслет Минхо – защиту и знак собственности. И на свои руки, которые так хотели удержать этот свет здесь, при себе. Любовь боролась со страхом потерять его навсегда.
«Я… я подумаю, – прошептал Банчан, касаясь его руки. Его пальцы дрожали. – Я велю разузнать. О долине. О камне. Но обещай… будь осторожен. Пока ты здесь… ты под моей защитой.»
Он наклонился, его губы коснулись лба Феликса – легкое, преданное прикосновение. Феликс закрыл глаза, чувствуя вину и благодарность. Ветер гулял по башне, шелестя страницами древних книг. За окном сгущались сумерки. В покоях Минхо кумихо, отвернувшись от Джисона, доедавшего подаренную еду, смотрел в ночь и впервые за вечность не знал, чего он хочет. В своем кабинете Хёнджин собирал осколки разбитого кубка, и его мысли, вопреки воле, снова и снова возвращались к светлым волосам и глазам цвета лесного ореха. А на севере, в скромном доме у реки, Ян снимала фату, глядя в добрые глаза Роуна, и училась дышать без ненависти. Пути разошлись. Но эхо выборов еще долго будет звучать в каменных стенах Корё.