Глава 7
– Бабушка! Су! – Аяна подбегает к нам, как только мы проходим через портал. В доме всё встало на свои места, из окон льётся дневной свет, освещая комнату, вещи стоят на своих местах. Видимо, Аяна прибралась, пока ждала нас.
– Внучка! – бабушка мягко обнимает Аяну. – Испугалась, наверное, – она сочувственно проводит шершавой рукой по волосам внучки.
Я отхожу в сторону и вижу Усуна, сидящего за столом, скрестив руки.
– Сколько прошло времени? – я сажусь на стул рядом с ним и тру висок, пытаясь унять головную боль.
– Около трёх часов, – он откидывается о спинку стула и смотрит куда-то в сторону. Я удивляюсь такой реакции на наше возвращение, ожидая чего-то большего.
– Значит, разница не большая, это радует, – проборматываю себе под нос и тоже откидываюсь на спинку.
Через минуту бабушка вместе с Аяной тоже присоединяются к нам и садятся на оставшиеся свободные два стула за стол.
– Рассказывайте. Что там было? Как удалось выбраться? – Аяна серьёзно смотрит на нас.
Начинает бабушка с рассказа о том, что ночью она перебирала старые записи, книги, оставшиеся от предыдущих шаманок, чтобы обновить память, чтобы понять, что происходит. И как только она была уже близка к сути — открылся портал, и дух утащил её.
– Значит... ты поняла, что это? – Аяна с дрожью в голосе берёт её за руку. – Дух, когда был здесь, сказал: кайя. И я вспомнила детские страшилки об этих развлечениях духов. Это оно?
– Да, это кайя. Но не те детские страшилки, что рассказывали, а кое-что большее – о чём люди позабыли.
И она начинает свой рассказ.
– Много тысяч лет назад наш мир был единым. Абаасы, люди и Айыы — все жили вместе, существовали в гармонии. Абаасы — духи всех бед, они не мешали людям и животным, а Айыы — боги и духи природы, хранители всего прекрасного в мире, даже помогали людям, охраняя и поддерживая жизнь, – бабушка откашливается, изредка посматривая на нас. – Но однажды между Абаасы и Айыы вспыхнула война. Она была настолько жестокая и разрушительная, что могла уничтожить весь мир. Чтобы спасти всё живое, боги заключили договор: разделить мир на три части — нижний, средний и верхний. Так и решили, чтобы никто не мог проникнуть в чужие владения и не разрушить баланс. Абаасы остаются в нижнем мире — под землёй, в темноте и тени. Люди занимают средний мир — землю, где они живут и развиваются. А Айыы обосновываются в верхнем мире — на небесах и облаках, охраняя природу сверху.
Мы все медленно киваем, когда бабушка делает паузу и продолжает:
– Кайя — это древний духовный обряд, через который человек проходит, когда нарушается равновесие между тремя мирами или его собственная душа оказывается на грани распада. Это ритуал памяти и баланса. После раскола Айыы и Абаасы договорились, что люди останутся в среднем мире, но если границы между мирами ослабеют, они должны доказать, что умеют выбирать и помнить. Только человек может быть точкой равновесия: он живёт в среднем мире и способен чувствовать верхний и нижний.
– Тогда что будет, если ошибиться, не пройти кайя? – Аяна судорожно накручивает кончики волос на палец.
– Трещина между мирами распахнётся, и Абаасы получат путь в мир людей.
На несколько секунд в воздухе повисает молчание. Я смотрю на Усуна, он сидит так же отстранённо и думает о чём-то своём.
– Сколько кайя нужно пройти? – спрашиваю я, медленно переводя взгляд на шаманку.
– Семь. Во всех записях фигурирует именно это число.
– А любой человек может проходить кайя? Необязательно только Су проходить все семь? – спрашивает Аяна, неожиданно вставая из-за стола, чтобы набрать воду в чайник.
– Этого я точно не могу сказать, но думаю, духи дадут знать, кто должен пойти, а кто нет.
Через несколько минут Аяна уже ставит перед всеми чашки, чтобы налить чай. Почему-то от такого, казалось бы, простого действия мне становится не по себе. Обычно именно Усун всегда это делает. Именно он согревает самые неуютные моменты чаем.
Я пытаюсь отогнать дурные мысли из головы, и мы вновь возвращаемся к разговору. Теперь уже я рассказываю свою часть истории — о том, как прохожу кайя и о том, что встречаю Донга там.
– А он там что делал? – Аяна удивлённо спрашивает и тут же добавляет: – Я всё ещё понять не могу, он один из Абаасы? Дух чего-то?
– Даже он сам этого не знает, – я опускаю глаза в кружку с чаем.
Спустя несколько часов обсуждений мы решаем разойтись, давая друг другу возможность отдохнуть и прийти в себя. Аяна сегодня решает остаться с бабушкой, а Усун идёт со мной. Мы выходим из дома, но он всё так же молчалив.
– Что с тобой? – я дотрагиваюсь до кончиков его пальцев. – Ты всё время молчишь.
Он останавливается и медленно смотрит на меня.
– Духи, боги, кайя — я от этого далёк. Честно, я не хочу в это даже вникать, – он опускает взгляд, смотря на мои руки, держащие его. – Я просто хочу забрать тебя отсюда и уехать, а тебя всё больше затягивает.
– Я понимаю твои эмоции, и мне очень жаль, что ты вообще был в это втянут, – я отпускаю его пальцы и отвожу взгляд от него.
– Через два дня твоя выставка. Я уже отправил два недостающих снимка из твоих старых работ. Завтра мне нужно уехать туда. – он смотрит на сияющие в небе звёзды. – Ты можешь поехать со мной. Только на два дня — увидеть, как проходит твоя выставка, забыть обо всём сумасшествии, которое происходит.
– Усун, я не могу уехать из деревни, оставляя всё в таком подвешенном состоянии. Пойми меня.
– Да, я так и думал, – он тяжело выдыхает и смотрит мне в глаза. – Я завтра уеду, но через два дня вернусь. Обещаю. Не рискуй жизнью только два дня, пожалуйста, – Усун мягко улыбается и медленно идёт дальше.
– Ничего не могу обещать, – с лёгкой улыбкой отвечаю я и иду вслед за ним.
На душе появляется странная горечь. За эти дни я так привыкла, что он всегда рядом, подстрахует, поможет. Но я понимаю, что не могу удерживать его здесь, с собой. У него своя жизнь, карьера, цели — и даже если он не вернётся через два дня, я должна с этим смириться.
По дороге домой мы с Усуном заходим в местный продуктовый, чтобы взять еду на вечер. Затем, после ужина, он уходит в комнату дедушки спать, а я ещё какое-то время сижу на кухне. Голову не покидают мысли обо всём, что говорила бабушка Аяны.
Когда я, наконец, захожу в свою комнату, на улице уже стемнело. Я приоткрываю окно, чтобы вечерний летний ветер проник в мою комнату и помог очистить мысли. Снимаю с себя одежду, в которой я была в том отвратительном месте, и мне почти сразу становится лучше. Осталось только смыть с себя всё это. Приняв душ, я вновь захожу в комнату и сажусь на край кровати, завернувшись в полотенце.
Мысли очищаются ненадолго, и в голову снова и снова врезаются воспоминания о происходящем. Ощущение странное, как будто какая-то часть меня осталась там. Как будто я вернулась не совсем собой.
Взгляд падает на старого плюшевого медведя, сидящего на другом конце кровати. Он был со мной с детства, и сейчас его потрёпанный вид кажется особенно утешительным. Я беру его в руки, прижимаю к себе и закрываю глаза, пытаясь унять дрожь.
Не получается. Картины пережитого встают перед глазами, как кадры из фильма ужасов. Я вижу их лица, слышу их голоса, чувствую липкий страх, сковывающий меня. Хочется кричать, бежать, исчезнуть, но я сижу неподвижно, словно парализованная.
– Ты ждёшь ответов от своего плюшевого медведя? – я не вздрагиваю, когда слышу знакомый насмешливый голос.
– Лучше, чем ничего, – проборматываю я, медленно поднимая взгляд. Донг сидит на полу, прислонившись спиной к стене напротив. Полумрак, отбрасываемый шкафом, окутывает его лицо тенью, не позволяя разглядеть выражение.
– Ты прошла. Поздравляю. Некоторые сдаются на втором вопросе. Хотя, если честно, ты всё равно чуть не потерялась в самой себе. Симпатично, по-своему, – в его голосе слышится усмешка.
– А ты чего ждал? Что я выйду и закричу? Или стану такой же, как ты?
– Надеялся, что ты всё же останешься собой.
Мой взгляд проскальзывает по его очертаниям, глаза пытаются зацепиться за его лицо, чтобы понять, какое у него сейчас выражение.
– Ты реален? Не галлюцинация? Не порождение моего больного воображения?
– Нет. Я — нечто хуже. Я — назойливое привидение с неплохим вкусом к беседам.
Я хмыкаю и перевожу взгляд на окно. Полная луна красиво освещает стол, стоящий у окна.
– Когда я была там... Почему ты помог? Как ты связан со всем этим? – я хочу знать хоть что-то, хоть одну зацепку.
– Я ведь говорил: я не помню, кто я. Не знаю, почему могу перемещаться между мирами. Но почему-то именно ты видишь и слышишь меня спустя многие года одиночества. Поэтому я и пошел посмотреть, как пройдёт твоё первое кайя. Не хотелось бы, чтобы ты погибла на первом же этапе.
Тяжело вздыхая, я утыкаюсь лицом в плюшевого медведя, которого всё ещё крепко сжимаю в руках.
– Ты уйдёшь? – бормочу я в медведя, не уверенная, услышит ли Донг.
– А ты хочешь, чтобы я остался? Я надеялся, что ты всё ещё боишься меня, – в его голосе мелькает напускная грусть.
Я ложусь на подушку, не в состоянии больше бороться с сонливостью, и прикрываю глаза. Вскоре половица тихо скрипит у самого изголовья, и меня укрывают одеялом.
– Спи. Я присмотрю. Пока ещё могу, – последнее, что я слышу перед тем как окончательно проваливаюсь в сон.
***
Когда я просыпаюсь, то долго не могу понять явь это была или болезненный вымысел, порождённый воспалённым сознанием. Взгляд скользит к стене, у которой он сидел вчера, и сердце болезненно сжимается. Да, он действительно был там. Но на месте, где сидел Донг, теперь лежит мой плюшевый мишка, аккуратно уложенный, словно замена. Я никак не могу назвать то, что происходит. Близко к страху, но уже не он. Близко к странному чувству притяжения, но ещё не оно. Что-то между — зыбкое, непонятное, как сны, в которых ты знаешь человека, но не можешь вспомнить, откуда.
С трудом поднявшись, я подхожу к стене. Мишка лежит спокойно, его выцветший мех кажется даже мягче, чем прежде. Я поднимаю его с пола и вновь сажусь на кровать уже с ним в руках. Мне сложно начинать новый день, кажется, что как только я выйду из комнаты, то все ужасы продолжатся. А я не готова.
Посмотрев на время, я быстро подскакиваю, вспоминая, что Усун скоро уезжает, а мне нужно успеть поговорить с ним. Я переодеваюсь, делаю низкий хвост и спускаюсь на кухню. Усун уже проснулся и заваривает чай.
– Доброе утро, – пролепетала я каким-то неестественным голосом.
– Доброе, – говорит он, не оборачиваясь. – Присаживайся, будем завтракать.
Я сажусь за стол, ощущая неловкость, с каждым днём крепнущую во мне. Его забота, эти ежедневные хлопоты на кухне, готовка, уход за мной — тяготят меня. В первые дни я была словно в тумане, не в силах подняться с кровати и почти не замечала происходящего вокруг. Но теперь, когда ко мне возвращаются силы, осознание ситуации давит с новой силой. Мой коллега, едва знакомый с моим домом, живёт здесь уже вторую неделю, став невольным хранителем моего очага, поддерживает, хозяйничает на моей кухне, и это кажется до странности нереальным.
– Спасибо, – говорю я, когда он ставит передо мной чашку с чаем и бутерброды.
– Да не за что, – он усмехается и садится напротив меня.
– Да нет, за всё спасибо. Знаю, я благодарила, но этого как будто недостаточно. Я сама не понимаю, как так получилось, что я попросила тебя просто подвезти, но вот ты уже вторую неделю ухаживаешь за мной, – мне некомфортно смотреть ему в глаза, поэтому я смотрю на чашку, проводя пальцем по граням ручки.
– Су, но ведь друзья так и поступают, не так ли? – он делает глоток травяного чая. – Почему от поддержки Аяны ты не смущаешься, а от моей... Или я не настолько близкий тебе друг? – Усун поднимает голову и пристально смотрит мне в глаза.
Я вскакиваю со стула, как ужаленная, и подлетаю к нему:
– Усун, ты что!? – восклицаю я, крепко обнимая его, всем сердцем стремясь показать, как он мне дорог. Ему неудобно обнимать меня в ответ сидя, поэтому он просто крепко сжимает мою ладонь в своей.
– Хорошо-хорошо, верю, – произносит он, искренне смеясь, и на щеках его проступают забытые ямочки. Я так давно не видела его смеющимся, что почти забываю об их существовании.
Внезапно дверь в дом открывается, и на пороге появляется Аяна. Я резко отпускаю Усуна и направляюсь на свой стул.
– Что у вас тут происходит? – спрашивает она, улыбаясь во весь рот.
– Ничего, – одновременно произносим мы с Усуном.
– Понятно, – она ставит пакеты на стол и начинает выкладывать контейнеры. – Бабушка приготовила сегодня утром, сказала обязательно взять с собой, потому что, цитирую: «Питаетесь одними бутербродами», – Аяна с улыбкой смотрит на Усуна, державшего большой кусок хлеба с колбасой.
– Спасибо ей, – говорю я, взяв один из контейнеров в руки. – Только жалко, что Усун сегодня уезжает.
– К... как? Почему? – Аяна перестаёт распаковывать пакеты и обращается к парню.
– Нужно открыть выставку Су, – он допивает чай большими глотками и встаёт из-за стола. – Всё, девочки, мне пора выезжать.
Он берёт приготовленный заранее рюкзак и накидывает на плечо.
– Будьте аккуратны, не прощаемся, – он подмигивает и выходит за дверь. Из открытого окна слышится глухой рокот мотора. Машина вздрагивает, трогается. Шины коротко скользят по гравию, будто сомневаются, стоит ли уезжать, и только потом, собравшись, заурчат увереннее. Это ворчание постепенно удаляется, становится всё более глухим, а затем начинает стихать, растворяясь где-то на улицах. Мы с подругой ещё несколько секунд молчим, а потом она прерывает это безмолвное прощание.
– Почему он уехал? – Аяна садится на его место и смотрит на меня.
– Из-за выставки. Он отправил ещё две мои фотографии, и завтра выставка должна открыться. Сказал, что вернётся через два дня, – я допиваю чай и иду в сторону раковины. Он не просто отправил снимки. Он выбрал за меня, поверил в меня, а я всё ещё сомневаюсь, будто не имею на это права.
– А, да? Это замечательно, – мечтательно проборматывает Аяна. – Ну, то что он отправил фотографии за тебя.
– Да, я так и поняла, – смеюсь я, споласкивая чашку. Каждое моё движение нарочито будничное. Я пытаюсь удержаться за эту рутину — горячую воду, запах моющего средства — чтобы не вспоминать о том, что происходит. – Ты какая-то странная, – с ухмылкой произношу я.
– С чего ты это взяла?
– Не знаю, как-то ведёшь себя не как обычно, – я расправляюсь с посудой и вновь сажусь на стул.
– Всё как обычно, – говорит она и, чуть помедлив, добавляет: – Давай лучше подготовимся к следующим кайя.
– Это как это — к ним можно подготовиться? – спрашиваю я с удивлением, машинально вытирая руки полотенцем, будто откладывая в сторону что-то важное.
Аяна достаёт из своей сумки толстую тетрадь в кожаной обложке и кладёт передо мной. Кожаная обложка потрескавшаяся, пахнет дымом и сушёными травами. Аяна вдруг становится серьёзнее.
– Бабушка дала это. Здесь описаны какие-то кайя, которые люди проходили давным-давно. Повторений, скорее всего, не будет, но чтобы мы хотя бы примерно понимали, что нас ожидает.