Глава 4
Когда я просыпаюсь утром, то резко чувствую холод. Леденящий, как от морозильной камеры. Одеяло сброшено, окно... закрыто, но на стёклах иней, словно время сошло с ума, решив, что сейчас не июнь, а суровая зима.
Я судорожно закутываюсь в одеяло, но холод не отступает, а, кажется, врастает в меня, проникая под кожу ледяными иглами. «Что за чертовщина...» – проносится в голове. Сон ещё не отпускает до конца, но какое-то непонятно чувство заставляет меня вскочить с кровати и включить свет. И тут я вижу его фотоаппарат. Он лежит на столе, небрежно брошенный.
Я кидаюсь к нему и проверяю. Крышка объектива открыта. Но я же... я точно помню, как убрала его вчера на полку в шкаф. Кто-то... или что-то... достал его? И тут я замечаю на самом объективе отчётливый мокрый след. Словно от капли воды, соскользнувшей с чьего-то пальца.
У меня пересыхает во рту.
— Аяна? Усун? — мой голос дрожит, и звучит неестественно громко в этой тишине. Никакого ответа. Дом тих.
Я вбегаю в комнату дедушки, где они, можно сказать, живут всё это время. Они оба спят. Усун на диване, а Аяна на кровати. У неё растрёпаны волосы, а в руках зажата чья-то старая чётка. «Бабушкина, наверное», – думаю я.
Вернувшись в свою комнат, я запираюсь., однако заснуть больше уже не удаётся. В голове крутятся слова бабушки Аяны: «Не думай о нём. Забудь». Как? Как это сделать, если происходит то, что происходит? Если фотоаппарат сам появляется на моём столе, если на нём оказывается мокрый след?
Утром на кухне тепло, даже душно. Как будто всё возвращается в норму. Аяна сидит рядом и читает что-то в телефоне. Вдруг резко кричит:
– Су! Смотри! – и показывает пальцем за мою спину.
Я оборачиваюсь и замираю, парализованная страхом. За окном кто-то стоит. Я подскакиваю, распахиваю дверь - пустота. Лишь утренний воздух врывается в кухню, принося с собой запах мокрой земли.
Но на крыльце... там следы. Мокрые, отчётливые следы. Словно кто-то только что поднялся из воды.
Усун с Аяной быстро подбегают ко мне и тоже осматривают следы.
– Слушайте, сначала иней на окнах ночью. Потом фотоаппарат с отпечатком. Теперь это. Почему бабушкин настой не помогает? – спрашиваю я с отчаянием, и не дожидаясь ответа снова захожу в дом.
Я не могу успокоиться. Я чувствую, что кто-то наблюдает. Чувствую чьё-то присутствие и уже не понимаю — где начинается реальность, а где играет моё воображение.
Аяна подходит и берёт меня за руку:
– Су, мы потревожили то, что не стоило трогать. Влезли во что-то, что за гранью человеческого понимания.
– Я делаю лишь один снимок! Один!
– Значит, ты оказалась не в то время, не в том месте.
– Может быть просто уехать? Забыть про всё это как страшный сон и больше никогда это не вспоминать? – я с отчаянием смотрю на подругу.
– Если я тоже вижу силуэт в окне – это значит, что он теперь может преследовать не только тебя. Не только ты его можешь видеть, понимаешь? Если мы уедем – он сведёт с ума всю нашу деревню.
Я устало сажусь на стул и опускаю голову на колени, взявшись за голову. Она права. Как всегда. Конечно, я не хочу так эгоистично уехать, оставив на произвол судьбы свой родной край, но как тогда быть?
Сегодня в доме всё время происходит что-то странное и жуткое. Радио само включается и шипит, будто внутри него кто-то борется за контроль. Звук ужасный — как будто кто-то царапает дерево или шепчет из-за стен, пытаясь пробиться наружу. Я сижу у окна и смотрю на улицу, но внутри меня всё сжимается от страха. Почему всё так странно? Почему в доме становится так тихо и одновременно так страшно?
Потом вода в кране начинает литься рывками, словно кто-то управляет ею невидимыми руками. Она капает с громким шумом, разбиваясь о раковину и пол. В воздухе появляется запах — болотный и гнилой. Он проникает в каждую щель комнаты, делая меня ещё более нервной.
Усун проверяет трубы, но всё в порядке. Он становится всё молчаливее, но ни на шаг от меня не отходит.
На улице, у дома, мы видим ворон — десятки их сидят на проводах. Они неподвижны, словно статуи, не каркают и не шевелятся. Только их чёрные глаза внимательно смотрят прямо на нас, без выражения, без страха или злобы. Они словно ждут чего-то важного или просто наблюдают за нами.
Я делаю шаг вперёд — и все вороны вдруг взлетают одновременно. Чёрные тени поднимаются в воздух, заполняют небо шумом крыльев и исчезают за горизонтом. В этот момент у меня по коже пробегает холод: что это значит? Почему они так испугались или почему именно сейчас улетают?
— Это не к добру, — шепчет Аяна, – Зрение ворон позволяет им видеть все миры одновременно.
Я снова смотрю на фотографию. И впервые замечаю — на заднем плане, между деревьями, будто притаивается ещё одна фигура. Размытая. Явно не человеческая.
– Я одна это вижу?
– Что за... – бормочет Усун и берёт фотографию из моих рук.
– Может снова покажем бабушке? Хотя бы узнаем, что это может значить, – спрашиваю я, обращаясь к подруге.
– Да, давайте, только уже завтра.
Ночью я чувствую движение. Оно настолько неожиданное и резкое, что сердце забивается сильнее. В темноте всё кажется тихим и безмолвным, но вдруг внутри меня просыпается страх, будто что-то невидимое пробуждается и шевелится в глубине комнаты.
Я медленно открываю глаза. В полумраке комнаты всё знакомо, но вдруг я замечаю, что кто-то стоит в углу комнаты. В тени, почти сливаясь с темнотой, он стоит неподвижно. Это человеческая фигура, с широкими плечами.
Донг. Это он. В моей комнате. Я чувствую, как по коже пробегает холодный пот. Он не шевелится, только смотрит прямо на меня — холодно и безжизненно.
Я вскрикиваю — и в ту же секунду тень исчезает, словно растворяясь в воздухе. В комнате становится тихо и только моё сердце бьётся быстро и глухо.
От моего крика вбегает Усун, буквально за считанные секунды. В руках у него нож — обычный кухонный нож, который он держит крепко и настороженно.
— Ты кричала! Что случилось?! — спрашивает он с тревогой в голосе, его глаза бегают по комнате, пытаясь понять, что происходит.
У меня не получается ответить сразу. Только показываю на угол комнаты, туда, где недавно стоял этот силуэт. Мои губы дрожат от страха и усталости.
Он подходит туда медленно, всматриваясь в тень. Но ничего не обнаруживает, комната остаётся пустой и тихой.
— Ты точно что-то видела? — спрашивает Усун снова, его голос мягкий, но настойчивый. Я киваю, дрожа всем телом. Губы мои трясутся так сильно, что я едва могу говорить. — Это он... Он здесь, — шепчу я с трудом.
Усун крепко обнимает меня. Его сердце бьётся так же быстро, как и моё и в этот момент я чувствую себя немного безопаснее, хотя внутри всё ещё бушует страх.
— Пойдём на кухню? Я заварю тебе чай, перекусишь, успокоишься, — говорит Усун, смотря на меня с мягкой улыбкой. Его каштановые волосы взъерошены после сна, а в руках он продолжает держать нож.
— Когда у тебя в руках такой нож, то страшно отказываться, — шучу я и встаю с кровати. — Спасибо, что ты всё это время рядом, помогаешь мне, — я протягиваю ему руку, чтобы он тоже встал.
— А где мне ещё быть, когда ты в опасности? — он смотрит на меня так, будто я сказала несусветную глупость. — После того, что я увидел — всё остальное, как будто теряет смысл. Остальная жизнь кажется глупой.
Мы пришли на кухню, и я села за стол, пока Усун ушел заваривать чай. Рассвет уже врывается через окна, заливая комнату мягким оранжевым светом. Тёплые лучи медленно растекаются по столу и стенам, создавая ощущение спокойствия и надежды после ночных ужасов. Весь дом кажется проснувшимся, словно пробуждается от долгого сна, но внутри меня всё ещё царит холод страха.
— Аяна спит? — спрашиваю я, после чего делаю большой глоток травяного чая.
— Да, я не стал её будить.
— С вами поспишь, вы чего так рано встали? — говорит Аяна, заходя на кухню, сладко потягиваясь.
Я рассказываю ей о том, что происходит, и Аяна задумывается.
— Знаешь, что странно? — произносит она.
— Примерно всё? — отвечаю я, откусывая большой кусок бутерброда.
— Ну, да. Но самое нелогичное — что изначально, когда ты встречаешь его на реке — ты можешь увидеть его только через объектив. В жизни никого не было. Так?
— Да... — задумчиво протягиваю я.
— Так почему же сейчас он приходит сюда, и ты видишь его просто так? Не знаю, насколько я права, но кажется, что-то провоцирует это. Как сказала бабуля — фотоаппарат, видимо, это проход. А снимок, который ты сделала — позволяет ему теперь приходить в наш мир, — заключает она. — А вот что касается второго силуэта, который появляется на снимке — вот это уже непонятно. Так же как и почему не помогает бабушкин отвар, а делает только хуже. Я боюсь, как бы она не перепутала свои банки-склянки.
Мы с Усуном переглядываемся. По спине пробегают мурашки, и я выдавливаю из себя:
— А что она могла дать вместо нужного отвара?
— У бабули очень много всего — как для того, чтобы связываться с духами, так и чтобы изгонять.
— То есть, есть вероятность, что мы призвали ещё больше духов? — я с ужасом смотрю на подругу.
— Я пока не знаю, но бабушкины отвары всегда всем помогали. А тут такое. Значит, вариант только один — был не тот отвар.
— Твою мать, — проборматывает Усун и ставит чайник на стол. — Чем дальше, тем хуже.
На несколько секунд все смолкают, погружённые в свои мысли.
Неожиданно для себя я вспоминаю момент из детства. Картинка проявляется отчётливо: я, маленькая, лет пяти, с пышными бантами и любопытством в глазах, нахожу старый, потёртый фотоаппарат на чердаке.
Я бегу к дедушке, радостно крича, протягиваю ему находку. В его глазах, обычно наполненных теплом и любовью, вспыхивает... гнев? Я никогда не видела его таким. Он всегда был моим героем, добрым волшебником, а тут... Он выхватывает фотоаппарат из моих рук, его пальцы сжимаются так сильно, что костяшки белеют.
«Саяна, никогда не трогай его, поняла? И тем более не фотографируй на него». Его голос — жёсткий, чужой. Я пугаюсь. Не плачу, нет, просто замираю, не понимая, что происходит. Он отбирает у меня фотоаппарат и больше никогда о нём не вспоминает.
Почему я вспоминаю это только сейчас?
— Чего тогда мы ждём? Твоя бабушка просыпается же рано? Пойдём прямо сейчас, ждать чего-то уже бессмысленно, — прерываю я затянувшееся молчание и поднимаюсь, намереваясь отнести кружки к раковине. Едва приблизившись, я отшатываюсь с криком ужаса. Кружки, выскользнув из ослабевших пальцев, с приглушённым стуком рушатся на деревянный пол.
— Пауки! Пауки! — выдавливаю я из себя, отступая к стулу, словно к спасительному острову. Из тёмной пасти раковины выползают десятки или сотни отвратительных, жирных, чёрных пауков, перебирая тонкими, как иглы, лапами.
Аяна, подражая моему примеру, с воплем вскакивает на свой стул. Усун же, сорвав с ноги тапок, бросается в бой, навстречу кишащей раковине. Пауки, заполнив её до краёв, расползаются по полу, и несколько тварей уже мерзко копошатся в нашем направлении. Усун яростно начинает бить тапком по полу, уничтожая мерзких созданий. Каждый удар отдаётся глухим звуком, смешиваясь с нашими визгами. Кажется, пауки лезут из раковины бесконечно. Их становится всё больше и больше, они расползаются во все стороны, заполняя кухню чёрной, шевелящейся массой.
Я с ужасом наблюдаю за происходящим, стоя на стуле, уже готовясь лезть на стол, но страх сковывает меня, не давая пошевелиться. Аяна, дрожа всем телом, вцепляется в меня мёртвой хваткой. Мне кажется, что это никогда не закончится.
Вдруг Усун замирает, уставившись в раковину. Пауки перестают выползать. Наступает тишина, нарушаемая лишь нашим прерывистым дыханием. Он медленно подходит к раковине и заглядывает внутрь.
— Там... там ничего нет, — прошептывает он, с недоумением глядя на нас. — Всё кончилось.
Я не верю своим ушам. Неужели это действительно закончилось? Мы с Аяной медленно спускаемся со стульев, опасливо оглядываясь по сторонам. Кухня усеяна мёртвыми телами пауков. Тошнотворный запах витает в воздухе. Мне кажется, что я чувствую их лапки, ползающие по моей коже.
— Это уже слишком... — я медленно осматриваю кухню, и боевой настрой, который на миг появился у меня до этого события, постепенно улетучивается.
— Слушайте, нам в универе только недавно рассказывали об абаасы — о злых духах нижнего мира. И, если мне не изменяет память, Арсан Дуолай — их предводитель. Суть в чём: по легенде он живёт в подземном царстве, в такой вязкой грязи, что даже пауки там утопают, — рассказывает Аяна и смотрит на нас, ожидая реакции. — Я просто подумала... Если пауки выбираются оттуда и через нас хотят попасть в этот мир, то это значит, что главного абаасы нет внизу.
— Нет, пока это просто притягивание рандомных фактов за уши, — говорит Усун, кладёт свою руку на моё плечо.
— Но это бы объяснило вторую появившуюся фигуру на фотографии и...
— То есть, ты хочешь сказать, что самый главный повелитель злых духов выбирается из своего нижнего мира к нам? И говоришь это так спокойно? — Усун вскидывает руки и с недоумением смотрит на Аяну.
— Мне тоже страшно, как и вам, просто я пытаюсь разобраться и думать холодной головой, а не отрицать всё подряд, как некоторые, - говорит она, и мы все понимаем, что это камень в огород Усуна.
Усун с Аяной несколько секунд молча переглядываются, будто ждут, кто первый продолжит перепалку, чтобы грубо ответить оппоненту.
— Ребят, мы в такой заднице, что ссориться сейчас — это максимально глупая затея, — я провожу рукой по волосам, чтобы убрать их от лица. — Лично я согласна с Аяной. Во-первых, она много знает о всей этой теме. Во-вторых, у неё лучше получается держать свои эмоции при себе. Усун, у тебя же других предположений нет? Может, тогда стоит прислушаться?
Больше часа проходит, прежде чем мы отмываем кухню от следов паучьего побоища. Аяна и Усун всё это время обходят друг друга стороной, а я тону в пучине раздумий, пытаясь осмыслить случившееся.
Кажется, что всё происходящее — это лишь затянувшийся ночной кошмар. Начиная со смерти дедушки, заканчивая фотоаппаратом. Я перекручиваю в голове момент, когда нашла этот фотоаппарат, и ненавижу себя за то, что вообще решила взять его в руки.
Неожиданно для себя я резко дёргаюсь:
— Стоп, а где та фотография, которую я нахожу вместе с фотоаппаратом? Та, что делал дедушка, — я разворачиваюсь к друзьям и расправляю плечи. — Надо её найти, может быть, она нам чем-то поможет?
Усун подходит к тумбочке, стоящей рядом с диваном, и берёт фотокарточку в руки.
— Вот она, я ещё тогда положил её сюда, — он даёт мне снимок в руки, и я внимательно его осматриваю.
На нём всё так же стоит какой-то молодой человек, на снимке ничего не меняется. Единственная мелочь, которая выглядит довольно любопытно — это...
Из кармана я достаю снимок, который сделала я, и сравниваю фотокарточки.
— Смотрите, фотографии сделаны абсолютно в том же самом месте. Я ведь права? — я разворачиваю снимки, чтобы Усун и Аяна могут удостовериться.
— Да, точно. Но ты знаешь, кто на снимке у дедушки? — спрашивает Аяна, убирая чёлку за уши.
— Нет, понятия не имею. Дедушка про это не рассказывал никогда, но всё выглядит так, будто история повторяется. Возможно, он так же сделал один такой снимок, а затем с ним началась такая же чертовщина, поэтому и снимок один, поэтому и спрятано всё было. Как думаете?
— Вполне вероятно. И если всё так, значит остановить всё это возможно, раз у твоего дедушки получилось, — говорит Аяна с мягкой улыбкой.