Глава 3
Мне снится он.
Я стою на берегу босиком, в тонкой рубашке, будто кто-то вытащил меня из постели и забыл дать время одеться. Воздух дрожит, как при грозе, хотя небо совершенно чистое. Он стоит по колено в реке.
Высокий, почти прозрачный, как будто сделан из утреннего тумана. Тёмные волосы липнут к щекам, кожа бледная, губы чуть отдают синим. Он не выглядит пугающе, нет... Скорее как-то неправильно. Так не должен выглядеть человек. Он дышит, но вода вокруг него не колышется. Глаза серые, туманные, как будто в них плывёт что-то чужое.
— Я... заблудился, — говорит он.
Я не могу пошевелиться. Слова застревают в горле.
— Помоги мне, — шепчет он, и с этими словами вода вдруг темнеет, словно кто-то проливает чернила.
Я просыпаюсь с криком.
Сажусь на кровать, не решаясь снова лечь. Сердце колотится, а ладони влажные от пота. За окном светает, пропуская солнечные лучи в комнату, но мне не по себе. Ощущение, как будто во сне я впустила что-то за грань реального.
Хватаю в руки телефон — 6:32. Долго не могу отвести взгляд от экрана, как будто жду, что он заговорит.
Мне нужно с кем-то это обсудить. Нужно рассказать, иначе я просто утону в своих бесконечных мыслях.
Что вообще происходит? Или я действительно схожу с ума после дедушкиной смерти? Не может же это происходить по-настоящему. Сначала в объективе, теперь он приходит ко мне во сне. Или то, что происходит во сне — это всего лишь проекция моего мозга на последние события? Единственное, что я знаю точно — мне не по себе от того, что происходит.
Через несколько часов я, наконец, слышу разговор Аяны и Усуна внизу. Проснулись. Наконец-то.
Я спускаюсь вниз, на кухню, и вижу, как Усун заваривает чай. Он всегда делает это слишком серьёзно, будто участвует в древнем обряде. Я отодвигаю стул и сажусь за стол, поглощенная в свои мысли. Аяна сидит напротив меня, в клетчатой пижаме, и потягивает воду с лимоном.
— Ты бледная, — говорит она. — Приснилось что-то?
Я киваю. Жду, пока Усун принесёт чашки, и рассказываю всё — от начала до конца. Не утаиваю ни одного ощущения. Как речная вода не шевелилась. Как он смотрел. Как он просил помочь.
Когда я заканчиваю, Аяна молчит. Просто смотрит на меня, губы сжаты в тонкую линию. Только Усун откидывается на спинку стула и усмехается.
— Сны бывают странными, Су. Ты просто устала. И... ну, у тебя в руках вчера был очень странный фотоаппарат. Возможно, это всё оттуда. Проекция воображения. Никакой мистики.
Я пристально смотрю на него. Он действительно не верит мне.
— Думаешь, я это выдумала?
— Не выдумала. Просто... мозг переваривает события. А ты много дней нормально не ела. Мозгу не нравится голод.
— Ты всегда всё объясняешь рационально?
— А надо истерить?
— Это не истерика, — говорю я глухо. — Это было... реально. Я не могу это объяснить. Он... будто зовёт меня. Это не просто сон... Подожди, — добавляю я и достаю из сумки вчерашнее фото.
Снимок лежит у меня в рюкзаке, завернутый в плотный бумажный конверт, как будто я сама не хочу на него смотреть. Но теперь... теперь я обязана показать его. Разворачивая, чувствую, как по спине пробегает холодок.
— Я же вчера пошла к реке, — напоминаю я. — Взяла фотоаппарат. В объективе я увидела парня. Подумала, что кто-то отдыхает на берегу, хотела попросить отойти для снимка, но когда убрала объектив от глаз — никого уже не было. Решила — значит ушёл. Но когда опять настроилась снимать — он стоял в объективе снова. Лицом ко мне. Смотрел прямо на меня. И я сделала эту фотографию. - я кладу снимок на стол, и чувствую как сердцебиение снова учащается. Вот фото, оно перед друзьями, и главное, оно существует.
Усун подаётся вперёд, но Аяна опережает его — она хватает фото первой.
— Ты шутишь? — спрашивает Усун, но голос его звучит глухо.
— Нет, — шепчу я. — Он был там. А ночью... — сглатываю. — Ночью он приходит ко мне во сне. Говорит, что заблудился. Это один и тот же человек. Сначала в объективе. Потом во сне.
Аяна переводит взгляд с фотографии на меня.
— Это не просто человек. Он... как будто размытый, — говорит она тихо. — И почему он не отбрасывает тень?
Я смотрю на фото, и в самом деле. Тени деревьев длинные, вечерние, а у него... ничего. Словно он не часть нашей реальности.
— Фотоаппарат. Это он, — говорю я. — Что-то в нём. Он... притягивает что-то. Я не знаю. Возможно, этот парень мёртв?
— Это уже похоже на историю для видео Масленникова, — бормочет Усун. Он смотрит на фото так, как будто хочет убедить себя, что это просто оптический обман. Но по глазам видно, что он не может найти логических объяснений.
— Усун, — тихо говорю я. — Я не прошу тебя поверить во всё. Просто поверь мне. Я не придумываю.
Он опускает глаза и сжимает губы.
— Хорошо, — говорит он наконец. — Тогда... что мы будем делать?
— Моя бабушка может посмотреть. Посмотрит на снимок, на фотоаппарат, посмотрим что скажет. Ничего не обещаю, но она чувствует... такие вещи.
— Она ведь не шаманка, — усмехается Усун.
— Именно что шаманка, — Аяна пожимает плечами.
Усун закатывает глаза и делает глоток чая.
— Я не против. Я... — смотрю на свои руки. Они всё ещё дрожат. — Я хочу понять, что происходит.
— Уже написала ей, — кивает Аяна, убирая телефон, — Она проснётся и скажет, когда мы сможем прийти.
— Спасибо, — улыбаюсь я. Улыбка выходит слабой, но настоящей. — Я не хочу оставаться с этим наедине.
Усун смотрит на меня мягче. Его выражение меняется, и в голосе появляется та интонация, которую я слышала раньше — когда он говорил со мной наедине, особенно в городе.
— Я волнуюсь за тебя, — говорит он. — И поверь, ты никогда не останешься со своими проблемами наедине с собой.
Через некоторое время я иду в свою комнату и вновь достаю снимок. Даже сквозь тусклое изображение он словно взывает о помощи, взгляд его прожигает меня насквозь. И пусть Аяна с Усуном сочтут меня безумной, откажутся верить — я знаю, что вижу, знаю, что чувствую эту леденящую душу связь. Остаётся, конечно, слабая надежда на то, что я схожу с ума, но тогда они бы не увидели на снимке никакого парня, лишь размытое пятно, пустую трату плёнки. А значит... значит, всё это — реальность. Пугающая и неотвратимая.
Я слышу стук в дверь.
— Су, я зайду? — звучит голос Усуна сквозь дерево.
— Да, конечно, — отвечаю я и быстро убираю снимок.
— Слушай... — начинает он после паузы. — Всё, что происходит, реально пугает. Я не понимаю этого. И я не знаю, что думать — но я тебе верю.
Я смотрю на него. Он кажется уставшим, но в его лице есть что-то очень мягкое.
— Спасибо, Усун, — говорю я тихо. — Это важно для меня.
— Просто... я хочу быть рядом. Слышать, понимать, помогать. — Он усмехается. — И если ты будешь держаться за реальность, хотя бы за кого-то, кто точно здесь... может, будет не так страшно?
Он подходит ближе. Его рука слегка касается моей — еле заметно, но, очевидно, намеренно. Он стоит совсем близко, так, что я чувствую его тепло.
— Ты такая красивая, когда волнуешься, — говорит он вдруг.
Я резко поднимаю голову и смотрю на него в надежде на то, что он пошутил. Нет, он не шутит.
— Усун...
— Я просто... — он запинается, а потом выдыхает. — Я думал, что когда ты вернёшься в город, мы... я смогу сказать тебе. Всё, что не успел раньше.
Я отвожу взгляд.
— Ты — мой друг, — говорю я, очень быстро.
Он замирает.
— Знаю, — говорит он. — Но я ведь не друг, как Аяна. Я...
Он хочет взять мою руку, но я уже делаю несколько шагов в сторону, будто мне становится душно.
— Прости, — выдыхаю я, глядя в пол. — Ты очень важен для меня, правда. Но я сейчас... Я не могу никому отвечать. Ни тебе, ни себе.
Он молчит. Я чувствую это молчание — оно звенит в комнате, как обида, которую он пытается проглотить.
— Я просто хотел, чтобы ты знала, — говорит он наконец. — Даже если ты этого не чувствуешь. Я всё равно рядом.
Я киваю. Мне становится его очень жаль. Он не заслуживает такого отказа. Он — хороший, заботливый. Просто не тот, кого я могу полюбить.
Когда он уходит, я подхожу к окну. На стекле отражается тусклая лампа — и моё лицо, уставшее, с тёмными кругами под глазами.
Мы добираемся до дома бабушки Аяны уже под вечер. Солнце медленно опускается за верхушки деревьев, окрашивая небо в ржаво-оранжевые и серые оттенки. Воздух странно плотный, как будто дышать становится труднее с каждым шагом. И чем ближе мы подходим, тем сильнее я ощущаю холод в пальцах, хотя ветер почти стих.
Дом бабушки стоит чуть поодаль от основной части деревни — в стороне, среди сосен. Старый, покрытый серым деревом, с резными наличниками и еле заметным дымком из трубы.
В детстве мы с Аяной часто бывали то у меня, то у нее. Её бабушка угощала нас разными вкусностями, а мой дедушка развлекал нас сказками.
Аяна уверенно стучит в дверь и через мгновение нам открывает женщина в длинной пёстрой накидке, с заплетёнными в кольцо седыми волосами. Глаза у неё — тёмные, пронизывающие, как будто сразу заглядывают под кожу. Помню, в детстве, я не понимала, чем именно занимается бабушка Аяны и почему люди приходят к ней за помощью.
— Проходите, — говорит она. — Вы принесли фотоаппарат?
Мы входим в полутёмную комнату, пропахшую сушёными травами, дымом и чем-то металлическим, горьким. Бабушка жестом указывает на диван. Я сажусь, чувствуя, как сердце глухо стучит где-то в животе.
— Покажи, — говорит она.
Я вытаскиваю фотоаппарат и снимок из рюкзака и бабушка берёт фотоаппарат. Долго держит в руках. Молчит. Прислушивается. Потом кладёт его перед собой, рядом с фото.
— Я не знаю, что это за вещь, — говорит она наконец, глядя не на нас, а куда-то в темноту. — Не знаю, откуда он. Это не шаманский предмет. И не старинный. Но...
Она поднимает глаза. Взгляд останавливается на мне.
— Парень на снимке — не живой. Но в нём что-то дышит. Оно хочет выбраться. Ты видела его наяву? — спрашивает она резко.
— Парня? Да. В объективе. А потом... во сне.
Она прикрывает глаза и вдыхает, будто втягивает что-то незримое из воздуха.
— Это... не дух леса, и не дух воды, — шепчет она. — Это что-то за гранью. Словно... человек, не ушедший до конца. Но и не вернувшийся. Ни туда, ни сюда. Он застрял.
— В ком? — не понимает Усун.
— Не в теле. В пространстве, — шепчет она. — Между мирами.
Слова опускаются тяжёлым камнем. Я чувствую, как рука Усуна ложится мне на плечо — крепко, защищающе.
Бабушка снова берёт фотоаппарат. Теперь осторожнее. Так, словно он живой.
— Никогда не видела такой фотоаппарат, — говорит она наконец. — Но чувствую, что он как трещина. Не просто предмет, а проход. Если сделать ещё снимок... может быть хуже.
Она поднимает на меня глаза. В них нет страха, а только тяжёлое знание.
— Что бы ты там ни увидела — это только начало.
В комнате повисает тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в печи. Я чувствую, как внутри меня нарастает паника, смешанная с леденящим любопытством. Что может быть хуже? И что вообще происходит?
Усун откашливается, нарушая тишину.
— Что нам делать? Как это остановить?
Бабушка вздыхает и откладывает фотоаппарат в сторону.
— Я не знаю, как остановить. Но знаю, как замедлить и закрыть трещину на время.
Она встаёт и подходит к полке, уставленной склянками и пучками трав. Долго выбирает что-то, бормоча под нос непонятные слова. Наконец берёт небольшой глиняный сосуд и возвращается к нам.
— Это настой из редких трав. Он не изгонит его насовсем, но запечатает на время. Сделай отвар, окропи фотоаппарат. Потом спрячь его подальше и не доставай. Никогда.
Она протягивает мне сосуд. Я беру его дрожащими руками. Настой пахнет чем-то терпким, землистым, как запах старого леса после дождя.
— И самое главное, — добавляет она, глядя мне прямо в глаза. — Не думай о нём. Не вспоминай. Забудь. Иначе он найдёт дорогу.
Холодный ветер ударяет в лицо, когда мы выходим. Небо почти фиолетовое. Деревья скрипят вдалеке, как старые двери. Аяна идёт впереди, молча, а Усун держит шаг рядом со мной.
— Думаешь, она права? — наконец спрашивает он.
— А ты? — спрашиваю я, глядя на него.
Он не отвечает сразу, но я замечаю в его лице перемены. Сомнения? Он начинает верить.
— Я не знаю, — говорит он. — Но если что-то и правда хочет выйти... я не позволю ему забрать тебя.
Я сжимаю фотоаппарат в руках. Он кажется тёплым. Как будто внутри него бьётся сердце.
Дорога обратно кажется бесконечной. Каждый шорох в лесу, каждая тень заставляют вздрагивать. В голове пульсируют слова бабушки:
"Он найдёт дорогу."
Я боюсь думать об этом парне, боюсь даже просто вспоминать его лицо, но образ снова и снова всплывает в сознании — бледный, печальный, застывший в вечности.
Дома первым делом я бросаюсь на кухню. Кипячу воду, развожу настой. Запах заполняет всю комнату, уносит куда-то вглубь земли, к корням деревьев. Я окропляю фотоаппарат, стараясь не прикасаться к нему лишний раз. Потом заворачиваю в старую ткань и прячу на самой дальней полке шкафа, за грудой ненужных вещей.
Ночью мне не спится. В голове крутятся обрывки фраз, воспоминания о взгляде парня, в носу стоит терпкий запах настоя. Но когда мне наконец удаётся заснуть — во сне я снова вижу его.
Он стоит в тёмном лесу, у той же реки и протягивает ко мне руку. Я хочу убежать, но ноги словно приросли к земле. Он приближается, его глаза горят изнутри нестерпимой тоской.
Но в этот раз сон отличается от первого. В этот раз я, наконец, могу обратиться к нему.
— Кто ты? Почему это происходит?
— Я потерял счёт времени и воспоминания о том, как очутился здесь, — звучит в ответ голос, словно эхо из глубин забытья. — Помню лишь имя — Донг. Ты первая, с кем я могу установить связь.
— Как я могу тебе помочь? — шепчу я, хотя ледяной ужас сковывает каждую клеточку тела. Мне кажется, если я смогу отвлечь его разговором, то он не сможет причинить мне вреда.
Разговор обрывается так же внезапно, как начинается. С диким криком я выныриваю из кошмара, обливаясь холодным потом.
Теперь я знаю его имя.