Глава 12: Страсть и тишина
Снаружи, едва различимый, раздаётся глухой грохот — то ли хлопнула входная дверь, то ли кто-то уронил обувь в прихожей. Вслед за ним — знакомое раздражённое бурчание взрослых голосов, словно здание прогудело от натяжения старого каркаса. Родители Акима вернулись. Их слышно как будто сквозь стены, как будто весь дом затаил дыхание вместе с нами. Аким что-то вяло оправдывается, голос у него дрожит, будто он понимает: от наказания ему не отвертеться.
А я... Я только и думаю: "Хоть бы не стояк. Только не сейчас. Только не с ней так близко."
Мы с Мирой втиснуты в узкий, тесный шкаф — слишком узкий для двух человек, слишком тёмный, слишком громкий изнутри, когда слышишь биение собственного сердца. Я чувствую, как её голова прикасается к моей груди, как её дыхание касается ткани рубашки, как её волосы щекочут мне шею. Я инстинктивно придерживаю её, чтобы она не потеряла равновесие, хотя, честно говоря, упасть тут физически невозможно — стены шкафа давят с обеих сторон, как в клетке.
Она слишком близко. Опасно близко. Я поднимаю глаза вверх, на потолок шкафа, как будто оттуда может прийти спасение. Только бы не смотреть ей в глаза. Только бы не сорваться. Только бы... держаться.
Мира, будто нарочно, начинает слегка ерзать, не находя себе места. Её рука касается моей шеи, бедро — паха. Она не понимает, как много мне приходится сейчас сдерживать. Как вся моя воля уходит не на то, чтобы не прижать её крепче, а чтобы просто остаться хладнокровным. Я не имею на это права. Мы даже не друзья. Я ей никто. Она просто оказалась здесь — и я тоже. Просто случайность. Просто шкаф.
Я чуть смещаюсь, не удержав равновесие — плечо с глухим стуком ударяется о стенку, задеваю пару вешалок, те звякают, будто предательски смеются надо мной. Мира рефлекторно тянется за мной, ловит мой взгляд в темноте — глаза у неё широко распахнуты, удивлённые, полные чего-то невыразимого. Похоже, она не ожидала, что я настолько нестабилен даже на ногах.
К счастью, сильного шума не было. Всё обошлось. Вроде бы.
Поцелуй — тот самый, который мы не успели совершить раньше — всё ещё пульсирует в голове. Он не уходит. Он как застрявшая стрела между рёбер — ни вытащить, ни забыть. Мне хочется наклониться и просто сделать это. Здесь. Сейчас. Даже потому что мы спрятаны, как дети. Даже потому что это глупо, неловко, запретно. Но всё же — так остро хочется, что сердце предательски сжимается. Она — как вирус, который уже в крови. Не выжечь, не забыть, не игнорировать. Странное сравнение, но другого я не нахожу.
— Тебе удобно? — её голос пробирается сквозь напряжение, мягкий, чуть насмешливый, но почти шепот. Слишком интимный, слишком близкий, слишком сладкий для моих ушей.
И всё, я уже чувствую, как не могу сдержать себя. Это — необратимо. Это тело, это слабость, это природа. Я ненавижу себя за это. Не за то, что хочу — за то, что не должен.
— Вполне, — отвечаю я. Сухо, грубовато, как всегда. Не потому что хочу — потому что иначе не умею. И в этой тесноте всё звучит громче, резче, откровеннее.
Мира не отстраняется. Напротив — от скуки или от желания подразнить — она начинает водить пальцем по ткани моей рубашки. Сначала лениво, потом чуть увереннее. Рисует узоры. Сердечки. Спирали. Линии. Я вижу это даже сквозь темноту, потому что ощущаю каждое её движение, будто оно вырезается прямо на коже. Боже, как можно быть такой? Такой... невозможной.
Мне хочется уткнуться лицом в её волосы, вдохнуть их запах — алкоголь, немного шампуня, и что-то, что пахнет домом. Мне хочется провести пальцами по её щеке, пересчитать все её родинки, поцеловать в уголок губ. Мне хочется прижать её, спрятать в себе, не отпускать. Закрыть глаза и раствориться.
Аким носится где-то по дому, стучит по лестнице, кричит кому-то вполголоса. Но здесь, в шкафу, реальность будто растворяется. Есть только она. И я. И пульс.
На моих штанах — бугор, которого я стыжусь до ужаса. Я стараюсь не двигаться, не дышать. Только бы она не заметила. Только бы не поняла. И всё же... если поймёт? Что она подумает обо мне? Какой будет её взгляд, её тишина? Мне страшно это представить.
А может быть — она уже всё поняла. И просто молчит. Просто остаётся рядом.
***
Минуты тянутся мучительно медленно, будто кто-то нарочно замедлил время. Воздуха становится всё меньше — как будто шкаф, в который нас втиснули, медленно сжимается. Я втягиваю воздух поглубже, стараясь не подать виду, но становится жарко. Неясно — от нехватки кислорода или от того, насколько мы близко. Слишком близко. Его грудь почти касается моей, я ощущаю его дыхание на своём лбу, волосы путаются в пуговицах его рубашки.
Я держусь. Изо всех сил. Но ноги постепенно подгибаются, и я невольно наваливаюсь на него, будто он — единственная опора в этом узком, душном пространстве. Его руки чуть напрягаются, будто он всё ещё пытается меня поддерживать, сохранить дистанцию. Но никакой дистанции нет. И тут я чувствую это. Что-то, что упирается в бедро. И мой мозг, вопреки всем молитвам о приличии, тут же выдаёт: «Господи, только бы это было ружьё...»
Я судорожно сглатываю. До этого момента мне не приходилось оказываться в таком... специфическом положении. Тем более — настолько близко к парню, у которого... ну, это. Я молчу. Притворяюсь, что ничего не заметила. Наверняка ему ужасно неловко. А может, нет. А может, он действительно сейчас думает... обо мне. В пошлом смысле. Брр. Я мысленно щёлкаю себя по лбу.
Физиология, просто физиология, — убеждаю себя. Нормальный, естественный процесс. Я взрослая, я понимаю. Но почему тогда в голове всё крутится, как будто я — героиня какой-нибудь жаркой манхвы? Только не хватает вспышек и глупых внутренних монологов. Хотя, кажется, они уже есть. В полном составе.
И всё же... Я уже успела представить, что было бы, если бы мы были парой. Если бы это всё происходило по-настоящему, а не в панике, не в шкафу. Он дышит неровно, его грудь почти касается моего лица. Верхние пуговицы рубашки расстёгнуты, и я вижу кусочек кожи, шеи, ключицу... Чёрт. Он красивый. Противно признавать, но он действительно красивый. Не только внешне — в нём есть эта опасная, тёплая, неосторожная энергия, которая тянет, как огонь. От которой хочется отступить — но тянуться всё ближе и ближе.
Я стараюсь отогнать мысли, но они заходят куда-то слишком глубоко. Слишком. Настолько глубоко, как я хотела бы чувствовать его во мне. Господи. Стоп. Дура. Малолетняя извращенка.
Мои губы требуют поцелуя. Но я боюсь. Боюсь, что если поддамся — он отстранится, и всё разрушится. Этот момент, эта невозможная, искрящаяся близость — исчезнет, как только я протяну руку. И всё же, я не выдерживаю — едва-едва касаюсь его груди, кончиками пальцев. Как будто случайно. Как будто не специально. Всё сваливаю на алкоголь. На атмосферу. На шкаф. На то, что я не виновата, что он так чертовски рядом.
Я опускаю взгляд. Да, я заметила. Но я справлюсь. Выдержу. Постараюсь, во всяком случае. И вдруг — шаги. Тяжёлые, направленные прямо к нам. Сердце срывается с места и летит вниз — кажется, я перестаю дышать, и не чувствую даже собственных пальцев. Всё внутри замирает.
Шкаф распахивается резким движением. Свет. Голоса. Паника. И мы, навалившись друг на друга, просто высыпаемся наружу, как книги с полки. Но нас кто-то ловит.
Аким.
Он выныривает откуда-то сбоку, перехватывает нас в полёте и ставит на ноги с удивительной сноровкой.
— Ребят, ну реально, сорри, — виновато бурчит он, встряхивая руку. Ривен морщится — видимо, у него затекли ноги, пока мы изображали «жесткую прятку». — Вы... высоты не боитесь?
Я бросаю взгляд на Ривена — его лицо всё ещё напряжено, взгляд немного ошалевший. От чего — неизвестно. От прыжка или от того, что происходило в шкафу.
— Ты серьёзно? Ты нас через балкон собираешься скидывать? — спрашивает он с полувозмущением, но и с каким-то тлеющим юмором.
Аким мнётся, чешет затылок.
— Типа... да. Там не высоко. Родители снизу. Если они нас увидят — мне пиздец. Реально, лучше сейчас. Быстренько. Пожалуйста.
Он уже отодвигает штору, распахивает окно. На улице — ночь, тёплая, с запахом пыли и лип. Второй этаж. Не впервой, честно говоря. Щиколотки целы останутся.
И тут — звонкий голос с лестницы, женский, строгий, как приговор:
— Аки-и-им!
Он дёргается, будто получил разряд током, и шипит сквозь зубы:
— Быстро! Прыгайте!
Мы с Ривеном переглядываемся. Его рука касается моей спины, чтобы помочь выбраться. Сердце колотится, в груди всё ещё остаётся тёплая тяжесть от пережитого. Но в этот момент я не думаю ни о страхе, ни о падении. Единственное что я успеваю, это схватить свою сумку, и написать Венере короткое сообщение «Ты где?».
Ривен прыгает первым. Без лишних слов, без паузы. Резкое движение — и он уже за пределами окна, словно это для него привычное дело. Через секунду до меня доносится глухой удар — звук приземления. Я быстро подхожу к подоконнику и выглядываю вниз. Он уже стоит, подняв голову, смотрит на меня снизу вверх, как будто ждет сигнала.
Аким позади суетливо дышит мне в ухо, торопит, подталкивает:
— Давай, пока не поздно.
Я собираю в кулак остатки храбрости и резко спрыгиваю. Воздух хлещет по лицу, как холодная вода. Приземление — точно на пятки. Внутри всё дрожит от боли, будто удар пошёл током вверх по позвоночнику. Но я устояла. Каким-то чудом.
— Я думал, тебя нужно будет ловить, — усмехается Ривен. Его взгляд скользит вниз, к моим босым ногам. Только носки. Тонкие, почти прозрачные, испачканные пылью.
И словно по сценарию, из окна летят две пары обуви. Одна — точно в лицо Ривену. Он инстинктивно дёргается в сторону, но всё же получает аккуратным краем кроссовка по щеке. Тихо выдыхает и, не произнеся ни звука, поднимает мою обувь — и свою — в одну руку. Второй, молча, берёт меня за ладонь. Его пальцы касаются моих легко, почти с почтением.
Мы двигаемся осторожно, как ночные звери. Подкрадываемся к забору, цепляемся руками за холодный металл, перелезаем. Он снова ждёт, терпеливо, почти как... как будто я важнее спешки. Его ладонь не отпускает мою. Там, в этой тишине, она ощущается особенно тёплой.
Ноги немного зябнут. Я присаживаюсь на бордюр, мы медленно обуваемся, каждый в своей тишине. Я сую ноги в кроссовки и понимаю, что не чувствую пальцев. Но меня куда больше тревожит не холод.
Я поднимаю глаза. Вокруг — почти полная темнота. Тихая улица, никого. Пара фонарей едва горит, лениво отбрасывая свет на асфальт. Мы стоим как будто в вакууме. Даже ветер не шумит. Только сердце. Только его шаги.
И всё же, он молчит. Мы оба. Это странное, неуютное молчание. Не из-за ссоры, нет. А из-за расстояния. Между нами будто снова выросла стена. Мне почему-то хотелось... чего-то большего. Слова, взгляда, хоть намёка, что этот вечер был не пустым.
Я отвожу глаза и бурчу почти себе под нос, стараясь скрыть дрожь в голосе:
— Я сама дойду.
Я говорю это резко, но внутри не хочу уходить одна. Просто... не могу признаться в этом.
— Нет, — перебивает он. Твёрдо, с нажимом. Без колебаний. — Идём.
Он снова берёт меня за руку. Осторожно, почти бережно. Не как держат влюблённые — с притяжением и жадностью. А как оберегают. Как мать — ребёнка, идущего мимо машин. Как будто в этом касании — ответственность. Как будто он говорит: «Я здесь. Пока что. Пока ты рядом — я тебя не оставлю.»
Мы идём молча. Асфальт под ногами холодный, ночь обнимает нас своими тенями. Но даже в этой глухой тишине, в этих пустых улицах — его ладонь в моей ощущается яснее всех слов.