Люби меня, Мира | 16+ |

Я кралась к выходу окольной тропой, зная, что отец велел мне не покидать дом без его разрешения. Как будто я домашний питомец, а не человек. Комната на ночь теперь запиралась снаружи, и лишь одна из служанок — та, что все еще помнила, как выглядит сострадание, — согласилась молча помочь мне выбраться. Камеры, установленные повсюду, давно должны были стать моими тюрьмами, но отец редко удостаивал их вниманием. Он и так уверен, что я под замком. Его самоуверенность — мой единственный шанс.

Пробираясь сквозь заросли вдоль стены, я мысленно повторяла план. В этот раз я была не наивной. Я не вбегала с открытым сердцем в огонь, не верила красивым словам. Нет. Все было продумано. Чисто, аккуратно, с легким налетом театральности.

Мне помогли. Старые теплые связи, полузабытые имена, одно сообщение — и вот уже мне присылают ее текущее местоположение. Жанна, как всегда, недалеко от эпицентра драмы. Не одна. Но это неважно. Я не собиралась нападать — я собиралась напомнить.

На себе — темные джинсы и толстовка, бандана обвязала кудрявые волосы. Минимум эмоций, максимум фокусировки. Впереди, за высоким кустом, чернеет железный забор. Я легко перелезаю через него, руки дрожат не от страха — от предвкушения.

Мотоцикл уже ждал. Он стоял под уличным фонарем, словно вырезанный из асфальта. Черный, блестящий, будто только что из конвейера. А рядом — он. В кожаной куртке, чья молния сверкала, как лезвие ножа. На его плече — шлем. Второй — он держал в руках. Малиново-розовый, с ушками кота. Я прищурилась.

— Это... стеб? — спросила я, приподнимая бровь.

Он усмехнулся, даже не утруждая себя ответом.

— Думаешь, я девчонок не катаю? — подмигнул он, протягивая мне шлем.

Я фыркнула и натянула этот цирковой реквизит на голову. Почему-то он идеально подошел.

Я села за ним, обхватила его за талию. Мотор взревел — и я почувствовала, как внутри меня отзвуком отказывается новая, опасная энергия.

***

Мы ехали в полной тишине. Только шелест ветра скользил между деревьями и ловил ее кудри, будто играл с ними. Она сидела за моей спиной, крепко обняв за талию. Ее пальцы — тонкие, теплые — словно обжигали сквозь куртку. Я чувствовал это тепло, несмотря на холодный воздух, пронизающий насквозь.

И зачем я только ляпнул про то, что катаю девчонок?.. Соврал ведь. Она — первая. Первая, кто вообще сидит со мной на байке из девушек. Черт. Руки вспотели в перчатках. Сердце стучит сильнее, чем должно. Хорошо, что она не может этого заметить.

— А зачем тебе на Лиховскую? — спрашиваю, глядя на мрачные силуэты зданий впереди. Не самый благополучный район.

Она молчит. Слишком долго молчит. Я напрягаюсь, но не давлю — если захочет, сама расскажет.

— Там старые знакомые, — наконец отвечает, ее голос спокойный, почти отстраненный. — Нужно кое-что забрать.

Сомнительно. Но я не настаиваю.

Мира спрыгнула с байка, оставив меня ждать как сторожевую собаку. Сначала — я даже не понял, зачем она пошла одна — не уточнила, не спросила, просто кивнула и скрылась за железной дверью старого подвала. Минуты тянулись тяжело, будто на мне висел мешок цемента. Ветер задувал под ворот, солнце клонилось к закату, а я сидел и смотрел, как редкие прохожие пересекают пыльную улицу.

Наконец она вышла. В руках — нелепая розовая сумочка с золотыми буквами «J'adore», сверкающая, как игрушка из глянцевого журнала. В ней, очевидно, лежало нечто важное. Мира запрыгнула назад, хлопнула меня по коленке и весело выдохнула:

— Поехали.

Я провернул ключ зажигания. Мотор захрипел, но вместо привычного рыка издал болезненный металлический всхлип и замолк. Я попробовал снова. И снова. Только щелкнул стартер, будто насмехаясь. Жар под кожей нарастал. Неловкость начала сжимать грудь.

— Не заводится? — Мира случала ногтями по корпусу мотоцикла, как будто упрекала не только технику, но и меня.

Я не ответил. Просто в очередной раз попытался разобраться, что за чертова фигня. Может, что-то с топливом? Или с аккумулятором? Черт бы его побрал. В этот момент я услышал приближение шагов. Неуверенных, неравномерных. В нос ударил неприятный запах перегара и дешевого одеколона. Я поднял глаза — к нам подошли трое.

Первый был тощий, с впалыми щеками и лицом, покрытыми угрями. Из носа что-то подтекало, он хлюпал, будто его недавно били, а может — просто наркоман. Второй — повыше, с цепью на шее, пирсингом в носу, спортивного телосложения. Третий — невысокий, крепкий, уши у него сломаны — типичный борцуха, явно прошел не пару уличных драк.

— Смотри-ка, какой байк зачетный, — прошипел первый, облизывая пересохшие губы.

— У нас такие не водятся, — поддержал его второй, качнув головой. Его ключи в кармане противно звякнули.

— Да и киса в целом ничего, — пробасил третий подступая ближе. — Сладкая.

Я чувствовал, как напрягается Мира у меня за спиной, но она не высказалась — пока. Когда тощий протянул руки к ней, словно хотел схватить за плечо или волосы, я без раздумий шагнул вперед и встал между ними.

— Отвали, — хрипло бросил я, голос дрогнул, но я удержал лицо.

— О-о, защитничек нашелся, — третий скривился.

Он шагнул ко мне, медленно с демонстративным разворотом плеч. Я увидел удар — размашистый, предсказуемый, но резкий. Я успел отклониться назад, и кулак просвистел мимо щеки. В следующий момент я контрактовал, рефлекторно ударил в живот — попал, тот отшатнулся, но сразу же врезал в ответ по челюсти. Резкая боль пронеслась по лицу, и я упал на колено, зубы стучали, будто кто-то резко сжал их в тиски. Во рту — привкус крови.

— Ривен! — услышал я знакомый голос Миры, и сквозь мутное сознание увидел, как она пытается меня поднять.

Один из уродов сделал шаг к ней, но не успел. Я даже не понял, откуда у нее оказалась отвертка — видимо, из той розовой сумочки. Словно ягуар, она резко выхватила ее и врезала второму в плечо. Тот заорал, рухнув на асфальт, сжимая проколотую кожу.

— Еще один шаг — и я сделаю вторую дырку! — ее голос зазвенел, как колокол.

Следующий момент — и в ее руке пистолет. Мой мозг будто выпал из головы. Маленькая, черная, настоящая. Она действительно взяла с собой Beretta.

— Хоть еще один шаг в нашу сторону, и я каждому из вас прострелю коленки, — Мира держала оружие крепко. Без дрожи. Ни один мускул на ее лице не дрогнул.

Мира стояла, сжимая пистолет в руках, словно это продолжение ее собственной воли. Ни дрожи. Ни страха. Только жесткая решимость, от которой мороз пробегал по коже. Она держала его уверенно — направленно, с чуть приподнятым подбородком и взглядом, что пробивал насквозь. Даже я замер, не зная, кто здесь опаснее — она или сама ситуация.

Но один из отморозков, кажется, не поверил. Тот самый с пирсингом в носу и слишком самоуверенной ухмылкой на лице. Он сделал полшага вперед, поигрывая цепью в пальцах и сплюнув на асфальт, лениво бросил:

— Ага. Ствол у нее фальшивый. Пластмасса какая-нибудь. Или пустой. Не стрельнет ни хрена, — хмыкнул, словно выдал гениальную мысль.

Он посмотрел на своих дружков, надеясь вызвать смешок или поддержку. Но те переглянулись и молчали. Напряжение висело в воздухе, густое, как дым после пожара. Сердце у меня застучало еще быстрее — я уже знал, что она сделает. Просто чувствовал.

Мира не издала ни звука. Просто чуть сместила руку в сторону и, не моргнув, нажала на курок.

Грохот выстрела разорвал воздух. Стая голубей взметнулась с ближайших карнизов, где-то вдалеке взвыла сигнализация от неожиданного звука. Эхо от выстрела ударило по стенам домов и отозвалось в моих костях. Звон в ушах, запах гари, и секундная тишина, будто весь мир задержал дыхание.

— Пластмасса, говоришь? — спокойно произнесла она, глядя прямо в глаза тому, кто еще секунду назад пытался ее унизить. — У кого теперь яйца в пятках?

Тот молча отступил. Глаза его бегали, как у крысы, загнанной в угол. Он больше не ухмылялся, не шутил, не казался крутым. Только задыхался, сглатывал остатки своей самоуверенности.

— Оставьте, — коротко бросил он остальным, и они поспешно ретировались, не оглядываясь.

Все стихло. Даже ветер, казалось, затих в уважении. Я остался стоять, пораженный. Не знал, кого мне боятся больше — этих уродов или ее.

Мира, будто ничего не случилось, убрала пистолет в розовую сумочку. Ее лицо снова стало спокойным, почти равнодушным, только глаза... в которых плясал то ли гнев, то ли адреналин. Она посмотрела на меня и, как ни в чем не бывало, выдохнула:

— Поехали?

А мне пришлось выпрашивать у нее объяснений.

***

Мне пришлось рассказать ему абсолютно все, не скрывая ничего, кроме, отца. Об этом я умалчиваю перед всеми, лишь Венера знает некоторые подробности.

Байк заехал во двор ее нового жилья. Квартирка в центре. Новый адрес. Новая жизнь. Пахло свежестью и лицемерием. Я встала перед дверью, глядя на металл, как на врага. Двор — вылизанный, аккуратный. Все говорило: здесь чужим не место. Только я ей не чужая. Еще недавно — я сидела с ней на кухне, ела мороженое, слушала как она жалуется на мать. А теперь... теперь я ее долговая расписка.

— И что теперь? — спросил Ривен, опираясь на байк, не снимая шлема. Он казался усталым, но не уезжал.

— Есть идея, — ответила я, внезапно спокойно.

Я подошла к ее припаркованной машине. Роскошная, наглая, красная. Сжала отвертку в руке. И медленно, почти чувственно, провела им по капоту. Потом еще раз. А потом — на задней двери. «ГОРИ В АДУ, СУКА» — вывелось будто бы само собой. Буквы крупные, яркие, глубокие. Как шрамы, оставленные ею во мне.

— Теперь довольна? — спросил он, оглядываясь, что бы нас не заметили.

— Да, — выдохнула я. — Может и нет, но отпустило.

Мы нацепили шлема и молча покинули двор Жанны, где минуту назад мы оставили противный скрежет отвертки по поверхности ее машины. Никто из нас не хотел лишний раз рисковать — уезжать следовало быстро, пока соседи не запомнили нас, а прохожие не начали записывать очередное видео «про сумасшедших подростков». Старым знакомым я сразу скинула пару кодовых слов — они знали, что делать. К утру ни одной записи с камер не останется.

Дорога обратно шла в полной тишине. Холодный ночной воздух врывался в прорези шлема, выдувая остатки злобы. Мы не говорили. Наверное, оба не знали, что сказать — слишком много всего произошло, слишком резко и нелепо. Я обдумывала свои действия, чувствуя тупую усталость от собственной импульсивности. Он, кажется, просто молчал, потому что иначе бы сказал что-то, чего сам не ожидал. Или не хотел бы.

Неожиданно он свернул к заправке. Я даже не спросила зачем — и так понятно. Просто спрыгнула с байка и стала дожидаться в стороне, пока он оплачивал бензин. Свет тусклых ламп освещал его силуэт, когда он вернулся с магазинчика с бумажным пакетом в руках.

— Лови, — бросил он коротко, и прежде чем я сообразила, что он собирается сделать, нечто холодное влетело мне прямо на шлем. Я только выставила руку, но мороженое с тихим шлеп ударилось об асфальт у моих ног.

— Вообще ноль реакции. И ты называешь себя лучшей фехтовальщицей?

Я приподняла забрало шлема и зло прищурилась, поднимая обертку.

— Через этот аквариум мало что видно, — буркнула я, стряхивая песчинки с упаковки.

Он стоял рядом, хрустя шоколадным рожком, будто ничего не произошло. Его нос почти перестал кровоточить, но небольшое пятно все еще темнело под ноздрей. Я искоса на него посмотрела. Упрямый, вредный.

— Не знал, что ты любишь, — сказал он, пожав плечами. — Взял сливочное. Классика, не промахнешься.

— Возьми на заметку, я люблю банановое, — усмехнулась я, глядя на него с заметной улыбкой.

Он усмехнулся в ответ, с явной насмешкой:

— Надеюсь, не придется запоминать.

Что-то в его голосе щелкнуло внутри. Словно невидимая грань между «все это случайность» и «может, не совсем». Я не стала ничего отвечать. Мы доели мороженое молча, затем снова взлетели в темноту улиц.

На повороте к дому я легонько хлопнула по его плечу, прося остановиться. Он притормозил не доезжая до калитки, как я просила. Я спрыгнула, став на землю и почувствовав, как подогнулись колени — вечер оказался длиннее, чем я ожидала. Мы стояли лицом к друг другу, он на байке, а я — с уже снятым шлемом в руках. Розовый, с ушками, как посмешище на фоне всего, что между нами произошло.

— Твой, — сказала я, протягивая шлем.

Он взял его без слов и уложил в отсек, защелкнув крышку. Мне хотелось что-то сказать, но все звучало бы глупо. Спасибо? Извини? До завтра? Все казалось неуместным.

Я просто подняла руку и чуть неловко махнула.

Он, будто в ответ, лишь кивнул. А потом... уехал.