Глава 2: Птичка в золотой клетке
Я села рядом с гостями, сохранив идеальную осанку, как учили с детства: плечи расправлены, руки на коленях, подбородок слегка приподнят. Но внутри все дрожало, как туго натянутая струна. Пока отец строил из себя добродушного хозяина, я чувствовала как за его улыбкой, прячется острое лезвие, готовое полоснуть в любой момент.
Дворецкие появились, словно актёры в немом спектакле, неся серебряные подносы. Они действовали синхронно, почти хореографично, раскрывая крышки с изящной точностью. Перед каждым гостем идеально прожаренный стейк. Сок медленно стекал по краям мяса, смешиваясь с густым винным соусом.
Я осторожно взяла нож и вилку, будто бы боялась сдвинуть с места эту фарфоровую иллюзию приличия. Первый кусочек оказался таким мягким, что таял на языке, но я почти не почувствовала вкуса — мысли путались, сердце билось слишком громко.
— Прекрасный вкус, — проговорил гость отца, одобрительно кивая. — Ваши повара — настоящие мастера.
Я почти услышала, как у отца скрипнул зуб. Он ненавидит стейки. Он считает что мясо должно быть прожарено до состояния подошвы, а всё, что «с кровью», — для дикарей. Но сегодня он сидел, сдерживая гримасу отвращения, и аккуратно резал стейк, который, вероятно, вызывал у него рвотный позыв. Маленький демон внутри меня захихикал: пусть попробует проглотить свою гордость. Иногда даже она — с кровью.
— Дэймон, ты ведь закончил университет? — с показным интересом спросил отец, переключив внимание на старшего сына гостей.
— Да, учился в Лондоне, — Дэймон неспешно отложил вилку. — Сейчас помогаю отцу с делами.
Голос у него был низкий, самодовольный. Он говорил так, будто каждое его слово — подарок, и весь зал должен замереть, чтобы не упустить ни звука. Я украдкой бросила на него взгляд. Красив? Возможно. Но за его внешностью чувствовалось что-то липкое, неприятное, как слишком сладкий парфюм, от которого начинает болеть голова.
Ривен наоборот, сидел молча. Взгляд скользнул по столу, по блюдам, по тканям скатерти. Легкое движение — и он ослабил галстук, будто бы воздух стал душным. Мать, сидевшая рядом, метнула в его сторону взгляд, острый как игла. Он сразу выпрямился.
Отец заговорил снова, на этот раз — обо мне:
— Моя дочь, когда повзрослеет, продолжит семейное дело.
Его голос был теплым, почти отеческим. Как жаль, что я знала правду: это все игра. Перед гостями он становился примерным папочкой. Для остальных — успешным бизнесменом. А дома? Дома он волк. Одинокий, уставший волк с ядовитым клыком.
Беседа скользила по вершинам банальности: спорт, политика, культура. Я почти перестала слышать голоса. Все эти темы казались пустыми, не моими. Я смотрела на хрусталь, на свечи, на отражение люстры в серебряных приборах.
Именно тогда я упустила, что мне задали вопрос.
— А... — запнулась я. — Да-да...
Глупо. Неуверенно. Я ощутила как несколько взглядов впились в меня. Меня покрыл холодный пот. Только один человек не смотрел — Ривен. Он всё так же изучал свою тарелку, будто происходящее его совершенно не касалось.
— Чудесно, — мягко сказал гость. — Брак — это важный союз. Уже есть кандидат?
Я застыла. Слова отскакивали от сознания. Брак. Слово, которого я боялась с детства.
— Мы пока не рассматривали никого. Мира готовиться к отбору на Олимпиаду, — вмешался отец. Спас меня.
— Фехтование? — оживился мужчина.
— Да, — я заставила себя улыбнуться. — С четырех лет занимаюсь.
— Прекрасно. Кстати, Ривен тоже выступает за нашу команду. Он будет учавствовать в отборе.
Я повернулась к нему. Он поднял глаза. Спокойные, карие. Ни волнения, ни гордости — просто взгляд.
Когда вечер закончился, мы провожали гостей до машины. Двор просвечивался мягкими фонарями, аллея уходила вдаль, а в воздухе пахло скошенной травой и дорогим парфюмом. Я прощалась с ними, улыбаясь, будто это моя работа. Возможно, так и есть.
Дверь машин закрылась. Тишина.
— Когда ведётся беседа, нужно слушать, а не витать в облаках, — прохрипел он.
— Я... просто прослушала... — попыталась я, но он резко схватил меня за скулы.
Боль пронзала лицо. Я не дернулась. Я не имела права. Я знала, чем может закончится сопротивление.
— Сколько раз я говорил: не носи красную помаду. Выглядишь, как шлюха. — Его палец размазал помаду по щеке. Он брезгливо отдернул руку, словно коснулся чего-то грязного.
Я стояла, не шевелясь, как сломанная кукла. Хотелось исчезнуть. Раствориться. Только не заплакать. Только не перед ним.
— А ты ведь не шлюха? — он свел брови.
— Нет, — промямлила я, все еще под его пристальным взглядом.
— Громче. — настойчиво выругался он и мне пришлось ответить на вопрос вновь. На этот раз он одобрительно похлопал по щеке. — Хорошая девочка. Иди.
В комнате я стерла остатки помады, смотрела на своё отражение. В этой девочке не было ничего от слова шлюхи. Была только усталость. Тонкая боль за грудиной. Отец не видел меня — он видел призрак женщины, которую любил больше чем себя. Я была для него напоминанием. Его местью. Его проклятием.
Поздно вечером я села за стол, подперев щёку ладонью. Списывать домашку — последнее, чего хотелось, но выбора не было. Я щёлкнула мышкой, нашла контакт Венеры и позвонила ей по видеосвязи.
Её лицо появилось на экране с мягким светом настольном лампы. Волосы чуть взлохмачены, глаза прищурены от усталости, но все ещё светятся вниманием. Рядом громоздились тетради и справочники — её вечные спутники.
— Привет, Мир, — сказала она заправляя прядь за ухо. — Поздновато ты...
— Ужин затянулся, — пробормотала я, не желая вдаваться в подробности. — Можешь скинуть домашку? Я вообще ничего не успела сделать.
— Богатенькие посиделки? — фыркнула она, но без злобы. Скорее — из любопытства. Она листала свои записи, и я поняла: идеальный момент.
— Слушай... только пообещай, что никому. Ни Николь, ни Латте.
— Мир, я гробом лягу, но не проболтаюсь. — Венера притворно подняла руку, изображая клятву.
Я не сразу заговорила, прокручивая события вечера, как старую киноплёнку, перематывая на нужный момент.
— Ривен, новенький... Он был у нас дома. На званном ужине. — я сделала паузу, чтобы увидеть реакцию.
Венера приподняла брови. — Ты уверена? Он? В смысле — тот Ривен?
— Да, только без очков. — Я вздохнула, откидываясь на спинку кресла. — Выглядел совсем иначе. Уверенный. Спокойный.
— Подожди, — подруга прищурилась. — То есть ты хочешь сказать, что вот этот странный очкарик на самом деле... сын делового партнёра твоего отца?
— Ага. А ещё — фехтовальщик. — Я закатила глаза. — Вечер был как фильм с плохим кастингом.
Мы засмеялись, но я заметила: подруга всё ещё смотрит на меня с вопросом. В её взгляде было не только удивление — интерес. Настоящий. Острое желание разобраться.
— Так... — она потянула слова. — Что будем делать?
— Следить. Завтра, в обед. Сами всё увидим. Только мы. Без Латты и Николь.
— Принято, босс. — Венера кивнула, и мы сговорились, как настоящие сыщицы, составляя план на завтра.
Школьное утро ничем не отличалось от предыдущих. Те же коридоры, те же лица, те же фразы, которые пролетали мимо ушей, как ветер мимо открытого окна. Но я не могла сосредоточиться ни на одном уроке. Всё внутри скручивало от какого-то глупого нетерпения.
Венера пришла ко мне перед третьим уроком, кивнула — и я поняла: пора.
Во время длинной перемены мы с ней быстро сбежали по лестницы со столовой, спрятавшись у боковой стены. Я чувствовала себя как в фильме про шпионок: сердце колотилось, дыхание участилось, а ладони стали липкими.
Через минуту появился он.
Ривен шел в одиночестве. В руках — яблочный сок с трубочкой. Он был спокоен, будто не ощущал никаких глаз за своей спиной. Мы наблюдали, затаив дыхание. Он сел у окна, неспешно потягивая сок через трубочку, скользя пальцами по экрану телефона. Такой же как и вчера в школе. Очкастый, странный.
— Ну, вполне обычно себя ведет, — шепнула Венера, чуть наклоняясь ко мне.
— Слишком обычно, — прошептала я в ответ. — Словно делает это нарочно.
Я пыталась разгадать его, прочитать, как открытое письмо. Но это было невозможно. Он был — закрытая книга, обложка которой выглядит простой, а содержание явно не предназначено для всех.
И вдруг он поднял голову.
Наши взгляды почти встретились, но мы успели нырнуть за угол. Венера схватила меня за руку, дыхание стало учащённым.
— Он нас заметил?
Я кивнула.
Когда мы выглянули вновь — он исчез. Будто растворился.
— Черт, — пробормотала Венера морща лоб. — Как мы его упустили?
— Он мог уйти только через дальнюю лестницу, — быстро рассудила я. — Разделимся. Ты — в тот коридор, я — на второй этаж.
Мы кивнули друг другу и пошли в разные стороны.
Шаги эхом отдавались по пустому коридору. Свет от окон падал на пол, оставляя длинные полосы света. Я обошла один поворот, второй. Пусто. Ни души. Только я и холод стены.
И тут — резкий захват. Чья-то рука схватила меня, рывком прижав к стене. Сердце грохнуло о грудную клетку.
— Нравится подглядывать?
Голос был спокойным, но с отголоском насмешки. Передо мной — Ривен. Его лицо было на опасно близком расстоянии. Одна рука упиралась в стену, другая осталась свободной, играя со складкой его рубашки. Его галстук был слегка ослаблен. Глаза смотрели прямо на меня. Спокойные. Умные. Колючие.
— Я... не подглядывала! — пискнула я, но сама слышала, как глупо это прозвучало.
Он медленно наклонил голову, рассматривая меня. Как зверёк, пойманный в клетку. Я не знала, что именно раздражает меня больше: его тон, его взгляд или то, что он прав.
— Я видел вас. С лестницы. Думал — оставите в покое. Но вы, девчонки, настойчивые. — Он усмехнулся.
Я хотела ответить колко, как обычно, но словно язык не проворачивался такое прыснуть. Вёл себя как брат. Оба наглые и самовлюбленные. Благо, он смотрел на меня не раздевая.
— Стейк вчера был ужасен, — добавил он вдруг, спокойно. — Ваш повар явно переоценен. Сухой, без вкуса.
Я фыркнула. — Конечно, как и ты — критик кулинарии.
— Просто люблю говорить правду. Она в отличии от блюд, не требует украшений.
Он чуть отстранился. Я оттолкнула его руку, и он позволил — ни слова, ни жеста. Просто смотрел. Прямо. Спокойно.
— Если ты закончил самоудовлетворение — я, пойду, — резко бросила я, выскальзывая мимо него.
Я молчала когда вернулась к Венере. Не рассказала ни слова. На оставшийся школьный день, мы отложили идею слежки за странным очкариком.