Wicked

Мастер сошел с ума.

И Дженнифер в этом не сомневалась. Она любила искусство и хотела жить им, пыталась развиваться в разных направлениях - от литературы до написания картин (примитивных, наверное, но Дженнифер вкладывала в них свою душу). Однако она никогда не знала о еще одном, неизвестном для многих направлении - боли. Боли по нему, по его телу и по сочащейся мраком душе. По ее вырванным волосам и по россыпи гематом на коже. По созвездиям порванных капилляров и по красным полосам вдоль ее талии.

Джейсон был истинным мастером в этом направлении. Он бы получил первое место за свои шедевры, если бы его, Дженнифер, выставили экспонатом в Лувре, закрыли под стеклянным куполом и повесили табличку «Разбитая Дженнифер Андерсон. Художник: Джейсон Андерсон».

Но Дженнифер молчала. Еле-еле содрала себя, окровавленную и изнасилованную, с пола и даже смогла одеться. Вот только идти не смогла - лишь ползти на четвереньках, приваливаясь боком к стене и стоная сквозь сжатые зубы. Под аккуратные ногти забилась кровь и грязь, волосы слиплись от кровавой жижи, Дженнифер не чувствовала половины лица и могла только ронять соленые слезы на крылечко.

Когда ее нашел дедушка, первое, что он сделал - вскрикнул. Дженнифер, собравшая в себе яркость и красоту, чье лицо светилось лучезарно и совершенно ослепительно красиво, была похожа на месиво. Скула заплыла и глаз почти не видел, разбитые губы посинели и мелко дрожали, рассеченный лоб с запекшейся кровью слабо блестел раной в свете фонаря. Дедушка поднял ее осторожно на руки, умостил ослабшую голову на своем плече и отнес в дом.

Тот вечер Дженнифер помнит урывками. Кажется, были крики бабушки и строгий дедушкин голос, холодные компрессы и болеутоляющие, потом ее помыли чьи-то заботливые руки и влага на собственном лице. «Кап-кап-кап». То была не вода и не кровь - слезы, которые прародители лили по ней. Дедушка уложил ее бережно на кованую железную кровать и накрыл кремового цвета одеялом, целуя в лоб.

Дженнифер хотелось плакать от тупой, режущей, колющей, тянущей и еще много «щей» концентрации боли в разных уголках ее тела. Если честно, она даже удивилась, почему она не умерла там, избитая и истекающая кровью. Лежа в своей теплой постели, умытая и согретая, с обработанными ранами и кучей бинтов на лице (она не помнит точно, но, кажется, нос все-таки пострадал), Дженнифер думала лишь об одном - Адам будет ждать ее. Принесет свой полароид, просидит на мягкой траве до наступления темноты и появления светлячков, а после уйдет. Дженнифер просто не сможет прийти. Не сможет передать дружелюбное «привет» и попросить лунной морковки. И извиниться перед Адамом тоже не сможет.

А потом - бесконечные расспросы. Кто, почему, как, зачем. Дженнифер знала ответ на каждый вопрос, мысленно отвечая на них правду и ничего кроме. Кто? Джейсон, мой брат. Почему? Он меня ненавидит. Как? Избил кулаками, после - ногами. Зачем? Чтобы доказать, что Дженнифер - вещь. Игрушка, принадлежащая ему одному. Но вслух Дженнифер отвечает совсем другое.

- Кто это был, Дженнифер? - спрашивает полицейский. У него во взгляде нет ни жалости, ни скорби, только заинтересованность. Первое громкое дело за такое долгое время.

- Хулиганы, - врет Дженнифер.

- В самом деле? - отвечает полицейский.

Она кивает.

- Почему? Ты спровоцировала их?

- Мне это не известно.

- Как они это сделали?

- Один держал, двое били, - Дженнифер поражалась сама себе. Она уперлась взглядом в свои руки со сбитыми костяшками, врала представителю власти и даже не краснела.

- Как думаешь, зачем?

- Вероятно, чтобы отобрать деньги, которых у меня не было.

- Ты помнишь, как они выглядели?

- Нет, было темно.

- Хорошо, - вздохнув, сказал полицейский. Он собрал свои многочисленные листы в красную папку и пообещал: - Мы найдем их.

«Не найдете», грустно усмехнулась Дженнифер , «потому что он здесь». Прятаться у всех на виду - лучшее укрытие. Но Джейсон и не прятался. Ему было откровенно плевать. Он учил и наставлял Дженнифер, а та молча и покорно усваивала свой урок. Может быть, если бы она позвала на помощь или не сказала тогда Адаму «пожалуйста», может, все сложилось бы иначе. Но Дженнифер промолчала. Дженнифер сама выбрала его, Джейсона, позволяя ранить свое тело и насиловать грубо.

Потому что Дженнифер - Маргарита.

Но если Дженнифер думала, что самое страшное миновало, то жестко ошибалась - самое страшное ждало дома. Дома ждала мама. Плачущая навзрыд мама, прижимающая к себе хрупкую разбитую девочку, гладила ее по волосам и шептала бесконечное «прости», будто была в чем-то виновата. Мама решила, что «монстр», «урод» и просто «конченная мразь» нашел ее и там, нашел и избил заново. Девушка улыбнулась криво, умолчав, что он всегда находится рядом с ней. Но Дженнифер удалось убедить маму, что это дело рук не одного и того же человека. Сначала был столб, теперь трое хулиганов. Она так часто говорила заученные фразы, что и сама поверила в собственную ложь.

Мама хотела ринуться в полицию, но Дженнифер осадила ее - даже лиц не помнит, нет никакого толка тыкать пальцем в небо. А отец смотрел на нее, сжимал челюсть до скрипа зубов и кидал свирепые взгляды на равнодушного Джейсона.

Дженнифер искренне не понимала, зачем лжет. Потому что любит. Потому что ценит. Потому что нуждается до поломки костей в себе, внутри, прямо в сердце. Потому что жаждет дышать хотя бы одним воздухом.

- Дженни, малышка, скажи мне честно, кто это был? - умоляла мама каждый раз.

- Ты имеешь в виду открытие Америки? Христофор Колумб, мама, это каждому школьнику известно.

- Дженнифер, Господь всемогущий, я не шучу с тобой!

- Думаешь, я бы шутила про Колумба? - улыбалась она неизменно фальшиво.

- Дженнифер! - вскрикивала мама каждый раз.

- Руссо. Тебе на «о».

- Прекрати, хватит! Почему ты выгораживаешь этого... эту... - запиналась мама, возмущенно подбирая слова.

- Я должна дорисовать, пока вдохновение не пропало. Поговорим потом, хорошо? - Дженнифер чмокала маму в нежную щеку и убегала скорее в комнату, потому что «потом» никогда не наступит.

Мама открыто угрожала, умоляла, заставляла дочь сказать правду, но каждый раз слышала одно и то же - избили хулиганы. Дженнифер, кажется, и сама начала думать, что весь тот вечер - только разыгравшееся воображение и никакого Джейсона там не было, только три ее вымышленных хулигана.

Но однажды Дженнифер, наконец, поняла причину своей лжи.

Потому что Маргарита сошла с ума вслед за Мастером.

Дженнифер сходила с ума каждую ночь. Каждую ночь, глуша крики в собственную подушку, когда Джейсон трахал ее рвано, толкаясь глубоко, Дженнифер слезы пускала по впалым щекам, рвала острыми зубами подушку и вслушивалась в его дыхание и стук кровати о тумбочку. Сходила с ума, когда Джейсон толкался в ее горячий рот и сжимал в тяжелом, Дженнифер теперь точно могла судить, кулаке волосы, не позволяя вздохнуть. Голова кружилась и перед глазами вспыхивали звезды, но Дженнифер покорно не дышала, задыхаясь Джейсоном, как и мечтала всегда. А когда чувствовала внутри себя тепло, оставленное братом, ее словно уносило в другую Вселенную, где жила другая Дженнифер .

Ночью Джейсон принадлежал лишь ей, забирал ее тело и душу безвозвратно, без остатка, не оставляя шанса на спасение, а утром уходил. Утром для него не существовало поломанной девочки, для него были лишь штабели доступных шлюх, любимые стертые перчатки и спертый воздух в подвале, где висела его порядком избитая груша. У него соревнование на днях и мысли лишь об одном - о сладкой победе. А после, может быть, какая-нибудь подстилка, скачущая на его члене.

Одно только раздражало - вторсырье как под копирку желало им быть похожим на оригинал. Джейсон в каждой доступной шлюхе хотел видеть девочку в красном берете поверх каштановых волос, в черном кардигане и белой футболке. Хотелось родинки на кончике носа и аккуратной шеи с острыми ключицами, об которые его губы резались каждую ночь.

Джейсон, вообще-то, не то, что терпеть не может, он ненавидит математику потому, что не понимает. Но с Дженнифер сплошная математика. Его чувства беспредельно большие и необъятно-огромные, как, например, квадратный корень из бесконечности. Как-то Джейсон краем уха услышал, что это называется «неопределенность». У него, кажется, что-то похожее к Дженнифер. У него к Дженнифер квадратный корень из бесконечности - неопределенность, некая константа и постоянная, как Солнце.

Может быть, природа. У Джейсона мушки перед глазами, когда в нос бьют ебаные лилии. Ебаная дженниферская непорочность и чистота, омраченная грехопадением с собственным братом. Джейсон был изгнан из рая добровольно, а Дженнифер, как верная собачонка, следом пала к ногам брата, омывая их кровью и чистыми слезами.

Может быть, врожденная привязанность. Выношенные в одном чреве, связанные красной нитью на запястье, которую никакое в мире лезвие не перерубит. Джейсона тянет и ломает, внутренности через мясорубку пропускает, когда он видит Дженнифер. Её хотелось вдыхать внутрь, в вену, под кожу, втирать в десна, пустить по капиллярам лишь для себя одного. Как кокаин, как метамфетамин, как спайс и личную дозу кетамина. Она как самый сильный сорт героина - вкусишь один раз и больше не сможешь остановиться.

Джейсон уже вкусил.

У Джейсона к Дженнифер - haßliebe. Его швыряет по этому чувству, выворачивает, как при самой худшей ломке, лихорадит и очень хочется ее. К себе, рядом, сожать можно даже - только бы для себя одного. Джейсон захлебывается собственным рычанием и восхищением, когда кожа Дженнифер блестит от пота, когда он наблюдает, как собственный член исчезает внутри ее горячего тела, когда она кусает опухшие губы и глушит стон в укусе собственной ладони до крови. От нее воняет Джейсоном. А от Джейсона воняет шлюхами. И ему мерзко даже от самого себя.

Джейсон резко протер лицо ладонями, опираясь оголенным плечом о косяк двери. Дженнифер склонилась низко над раковиной. Внизу живота приятно потянуло, когда Джейсон мазнул взглядом по ее точеной спине вниз, к округлым ягодицам, едва прикрытых растянутой футболкой.

- Шлюха, - хрипло хмыкнул младший, упираясь дернувшимся от возбуждения членом в дженниферские ягодицы. Сестра вздрогнула резко, уронив в раковину упаковку таблеток. - Что это? - равнодушно спросил он, поднимая пластинку.

- Противозачаточные, - ответила Дженнифер, сипло выдыхая, когда почувствовала давление на пояснице.

- Противозачаточные, значит, - Джейсон поджал губы и кивнул. Он начал выдавливать таблетку за таблеткой в раковину, смывая их водой. Дженнифер приоткрыла рот от удивления, не сразу сжимая запястья брата.

- Они же мамины... Джей, отдай, - попросила она, пытаясь вырвать пластину.

Джейсон схватил ее за шею, впечатав щекой в прохладную поверхность стекла. Дженнифер нервно сглотнула, жмурясь и ожидая удара, которого не последовало. Джейсон смотрел долго и безразлично, сжимая горячие пальцы на ее затылке.

- Если я увижу еще раз, - шикнул младший, опуская руку вниз, ведя по спине с выпирающими позвонками, пересчитывая все раз за разом и остановился на бедре, сжимая его до побеления костяшек. - Я убью тебя, - выдохнул на ухо.

- Так будет лучше нам обоим, - тихо ответила Дженнифер, игнорируя мурашки на спине и его руку, оглаживающую ягодицы. - Тебе ведь... все равно противно, - девушка сглотнула слюну так тяжело, словно то была не слюна, а те слова, которые она не может сказать.

- Ты мне вся противна, - спокойно ответил Джейсон. Он покрывал поцелуями-укусами острые плечи, разрывал кожу и зализывал капельки крови.

- Поэтому ты спишь с другими? - Джейсон заметил блеснувшие в свете утреннего солнца слезы. Дженнифер смотрела на него сквозь отражение. - Тогда зачем ты занимаешься любовью со мной?

- Я не занимаюсь с тобой любовью. Я трахаю тебя, - Джейсон хрипло рассмеялся, вжимая Дженнифер спиной в стекло. - Ты такая же шлюха для меня, как и все, - врет он, скалясь.

- Пожалуйста, Джей, - шепнула она, жмурясь. - Пожалуйста, давай прекратим. Что от меня останется, когда ты наиграешься? Я не смогу так долго жить. Просто будь с тем, кого ты будешь лю... - ее голос сорвался, - любить, а не хотеть вытрясти всю душу.

Джейсон зарычал, дергая ее футболку вверх, задирая до плеч и вгрызаясь зубами в открытую беззащитную шею. Он сжал хрупкое тело под собой в стальных тисках, врываясь в него без подготовки, привычно больно и привычной заполненностью до краев.

Дженнифер цеплялся скользкими пальцами за края раковины, рьяно стараясь удержать равновесие, а Джейсон втрахивал ее в кафельную поверхность, не жалея, терзая побледневшую кожу укусами кровавыми, впивался клыками глубоко под кожу и рычал. Старшая кусала губы в кровь, захлебывалась стонами и чужой яростью. Джейсон схватил ее за волосы, оттягивая назад, заставляя смотреть в свое собственное отражение, на свое раскрасневшееся лицо с кровоточащими губами и Джейсона, вбивающегося в ее тело в рваном ритме. Она смотрела на себя и видела это глазами Джейсона - шлюху, готовую разложиться перед братом. Плюющую на будущую себя и на свои будущие слезы.

И ей, блять, так это нравится.

Дженнифер ударила ладонью по стеклу от резкого движения, царапая ногтями едва заметно. Джейсон сжимал ее горло крепко, смотрел ей в глаза, а она смотрела в ответ и видела там себя. Доступную и открытую, только для Джейсона, насаживающего ее на свой член. Дженнифер выгибалась до хруста позвонков и кричать хотела в голос от того, как хорошо. От того, как любит.

Джейсон впился в её губы, ударяясь зубами нелепо и прокусывая до металла на языке, слизывая чужую и собственную кровь, крепко сминая пальцами дженниферские узкие бедра. Легкие горели и голова кружилась от лилий, забившихся в ноздри. Дженнифер первая разорвала поцелуй, отстраняясь и не обрывая ниточку слюны, протянувшуюся между их губами.

Парень излился в Дженнифер, прижимая ее задом к неудобной раковине и впиваясь клыками в ее истерзанное плечо. Брат прижал ее к своей взмокшей груди, дышал тяжело и пальцы на хлипкой шее сжимал.

- Мое, - рыкнул Джейсон.

И ушел тогда, хлопая дверью, ставя точку и оборвав все шансы Дженнифер закончить. Они не закончат. Джейсон ее попросту не отпустит.

Джейсон тонул. Захлебывался собственным эгоизмом и желанием, задыхался от нехватки Дженнифер внутри себя и не давал возможности спасти. Как и любой утопающий, он ломал соломинку помощи, протянутую бережно и аккуратно. Он тянул Дженнифер за собой, сжимая крепко руки и не дав глотнуть побольше воздуха. Они, наверное, умрут вдвоем. Опустятся на дно своей похоти и останутся там навсегда - отвергнутые, грешные и обреченные.

Самое страшное - Дженнифер больше не хочет бороться.

Дженнифер любила рисовать солнце. В любом ее проявлении - залитых утренними лучами деревьях, голубое небо с пушистыми ватными облаками, смятые постели в вечернем свете, отражение солнечных бликов в спокойном море, персики на бежевой скатерти и светлого цвета собак - больших, маленьких, пушистых, гладких, но неизменно добрых. Дженнифер находила в этом солнце.

Но сейчас солнце ей стало чуждо. Дженнифер рисовала небо цвета эбонита, огромных умирающих китов и шторм, разбивающий волны о нос тонущего корабля. Дженнифер тонула. Может быть, ее душа сама была теперь цвета эбонита. Внутри нее хрустел и ломался пополам мир. Джейсон - ее личный апокалипсис и катарсис.

Джейсона Дженнифер в тот день - ни утром, ни в обед, ни вечером больше не видела. На звонки он не отвечал, сообщения и вовсе игнорировал, хотя она видела, что получатель их просмотрел. Только глубокой ночью раздался телефонный звонок на отцовский телефон. Дженнифер выскользнула на цыпочках в коридор, держась за косяк двери и всматриваясь в сонного отца, пятерней зачесывая растрепанные волосы.

- Джонатан Андерсон? - спросил металлический голос на том конце трубки.

- Да, - хрипло ответил отец.

Дженнифер подошела ближе.

- Джейсон Андерсон- Ваш сын?

- Верно, - Джонатан заломил брови, кусая губу. - В чем дело?

- Ваш сын в реанимации. Когда Вы смо-

Почему-то стало оглушающе тихо. Дженнифер подняла взгляд на отцовские губы - он что-то говорил быстро, резко, как будто кричал. Дженнифер больше ничего, кроме биения собственного сердца, не слышала.

прости,
прости
прости меня, брат.
как ни прячь, как ни утаивай - этого не стереть.
т ы н а з ы в а е ш ь м е н я г р е ш н и ц о й?