Глава двадцать вторая
Не спала. Лишь иногда я, измождённая переживаниями, приседала в кресло, закрывала глаза и долго наслаждалась тишиной.
Весь мой мир теперь на грани. Грани исчезновения. Зачем же Екатерина развлекает себя, играет с людьми в столь жестокие игры? Кажется, что ответ на этот вопрос я узнаю сегодня. И что же мне делать с правдой? В таких ситуациях облегчающая ложь нужна.
Сегодня выходной, но бабушка уехала в соседний город к знакомой, посему в доме я одна. За временем я уже неохотно следила, разум мой от бессонной ночи был затуманен. Знала, что нужно дождаться полночи. А для чего конкретно это нужно, не понимала. Благо, что после второй кружки горячего кофе я пришла в себя.
Стоял жаркий день, я отворила все окна. Включила музыку очень громко, насколько это возможно. Взяла чашку с кофе и вышла из дома. Я шла под палящим солнцем в сторону лавки, которая стояла у нашего забора. Присела, закрыла глаза и откинула голову навстречу свету. Я всегда его солнца. Но сейчас хотелось запомнить каждое мгновение.
Казалось, что я восковая свеча. И я таю. Свет меня пронзает, а я, как глупый мотылёк, лечу к нему.
Мне позвонили на телефон, это столь неожиданно, что я чуть не облилась кофе. Резко открыв глаза, чуть не упав с лавки, я потянулась к карману брюк. Я уже забыла, какая мелодия стоит у меня на звонке. Ведь обычно звоню я.
— Ты как?— спросил Мишель.
Моё сердце заболело от мысли, что он догадался. Или узнал. Не мог же Мишель позвонить просто так.
— Всё хорошо. Что случилось?— прошептала я.
Именно сейчас свет солнца стал для меня снова отвратителен, снова он изводил меня. Я взяла кружку и направилась к дому.
— Я сейчас иду к тебе,— утвердительно и нагло сказал он.
Чуть не упала со ступеньки, когда услышала его.
— Зачем?— я влетела в дом, буквально кинула кружку в раковину на кухне.
— Открой мне забор,— потребовал Мишель и отключился.
Я зажмурилась и глубоко выдохнула. Либо Миша вновь сошел с ума, либо узнал о сегодняшней встрече с Екатериной. В любом случае, я должна сохранять спокойствие. И не выдавать себя до последнего. И забор я открыла почти трясущимися руками.
— Ты же говорил, что проспишь весь день,— вместо приветствия заявила я.
Мы направились к дому.
— Слишком жарко, что бы спать,— Мишель шёл за мной.
— Если хочешь чай, то готовь его сам,— сказала я, показывая рукой на кухню.
— Очень гостеприимно,— оскалился Миша.
— Ещё бы.
Я пошла на второй этаж к себе в комнату, Мишель остался на первом.
— Наличие тебя в моём доме не подразумевает, что мы будем разговаривать,— крикнула я из своей комнаты.
— Что с тобой сегодня?— лестница заскрипела, Мишель поднимался ко мне.
— Всё хорошо, я не спала просто.
Когда я убрала с пола все валяющиеся книги, то обернулась к Мише. Он рассматривал мою комнату.
— Давно меня здесь не было,— он всматривался даже в потолок.
Вот он, человек, усилиями которого я страдала. Сейчас он стоит в моей комнате. Как всегда неотразимый. В идеальной чёрной рубашке. И, кажется, каждый предмет в этой комнате сейчас благоухает его парфюмом.
Миша вышел на балкон. Ещё некоторое время я пыталась убрать в ящик письмо от Екатерины, а после последовала за Мишелем.
Кинув взгляд на лес, который сейчас освещался ярким солнцем, я села. Картина казалась мне слишком яркой, отчего живописной назвать я её не в силах. Но Мишель всматривался в каждую ветку, в каждое дерево. Глаза его были сощурены.
Он казался одновременно и хищной птицей, которая ищет добычу. И умиротворённым путником, который осматривает горы перед вкусным ужином.
Сидели в тишине около часа. Мишель наслаждался лесом, а я, прикрыв глаза, почти засыпала. Но я хотела спросить, знает ли Екатерина французский язык? Они с Мишелем очень похожи, конечно же, знает. Поэтому быстро забыв об этой идее, я в очередной раз томно вздохнула.
Жара отступала, мне уже наскучило сидеть в тишине. Я встала, пытаясь не отвлечь Мишеля, что вышло у меня плохо, и пошла в комнату. Нашла пастель и бумагу. Очередной раз окинула взглядом комнату.
— Рисуй,— сказала я, протягивая Мишелю бумагу и пастель.
Он улыбнулся, опустил глаза. Миша Умеет рисовать. В детстве, когда мы находили живописные места, он приносил туда акварель. Мог рисовать часами. Но пейзажами дело не ограничивалось. По мере его взросления начали появляться портреты. Как знакомых, так и литературных персонажей. Исторических личностей он рисовал крайне редко. Даже если рисовал, то я всё равно, в силу детского кругозора, не могла понять, кто же они такие.
Он взял пастель и бумагу, сел и закатал рукава рубашки. Казалось, именно сейчас он расслаблен. Не обмолвился и словом. Чёрные волосы спали на лоб, а глаза блуждали по бумаге. Руки делали правильные, аккуратные движения.
Я вышла из комнаты, сделала чай. Зашла в кабинет дедушки, где обнаружила рецензию именитого автора на книгу, которую я прочла совсем недавно. Увлёкшись рецензией, я забыла о Мишеле, о времени подавно. Но в целом, рецензия была соткана из неприязни и предвзятого отношения. Поэтому я изначально серьёзно к ней не отнеслась.
— У тебя всегда так темно? Ты знаешь, что человечество изобрело свет?— Мишель искал меня.
Я, выдохнув, направилась к нему. Действительно, за окном уже был вечер. Я испугалась, что опоздаю к Екатерине.
— Прогуляешься со мной?— спросил Миша, когда я наткнулась на него в тёмном коридоре.
Согласившись, я взглянула на часы. До встречи с Екатериной оставалось пару часов. Мы вышли на улицу. Было действительно очень жарко.
— Что собираешься делать сегодня?— мы подошли к парку.
— Выходные. Скорее всего, поедем с друзьями пить,— ответил Мишель, садясь на лавку.
Я кивнула. Раз Миша сегодня напьется, то помощи мне ждать не от кого.
— Я твой друг?— спросила я, заглядывая в его глаза.
Уже стемнело, фонарей в парке не было. Но его черные глаза, казалось, сейчас ярче солнца.
— Я с тобой пить не буду,— усмехнулся он, чем оскорбил меня.
— И не надейся!— воскликнула я, опешив.
— Напьёшься, будешь приставать ко мне. А мне потом с эти жить.
— Умерь самооценку,— я встала с лавки и направилась к выходу из парка.
Чем ближе я была к выходу из парка, тем сильнее у меня возникало желание бежать домой.
— Я шутил,— Мишель схватил меня за руку и притянул к себе.
— Ненавижу себя. Ты можешь меня игнорировать неделю, оскорбить. Но стоит тебе сделать хоть вид, что моя жизнь тебе хоть немного интересна, я вмиг тебя прощу. И всё забуду,— шептала я, а Миша держал меня за рубашку, чтоб я не убежала.
— Прости. Я серьёзно. Давай забудем? Я могу быть серьёзным,— Мишель развернул меня к себе,— ты мой друг. Слышишь?
Мне было смешно. Он пытался заглянуть в мои глаза, но я смотрела куда угодно, лишь бы не на него.
— Да, не пью я с тобой. Не прожигаю жизнь с тобой. Но именно ты мой друг. Будь я сколь угодно важен тем людям, они не поймут, если посреди пьянки я сяду и начну рисовать. Или читать.
Я подняла глаза к небу, увидала первые звёзды. Сжала кулаки и укусила себя за нижнюю губу.
— С теми людьми я не смотрю на звёзды, не обсуждаю литературу. Не гуляю ночами.
— Заткнись уже,— я обняла Мишеля.
Миша поднял меня и закружил в воздухе. Я опешила, но мне нравилось.
— Я же упаду,— сквозь смех говорила я.
Он лишь ускорялся. Но недалеко послышался разговор людей, поэтому Миша отпустил меня.
Выйдя из парка, мы распрощались. Я отправилась домой, а Мишелю позвонили, он ушёл гулять. Я хотела домой, что бы повидаться с бабушкой, которая, возможно, воротилась. И взять мобильный телефон, а потом мне оставалось отправиться на встречу с Екатериной.
Время неумолимо заканчивалось. Волнения не было. Тревоги не было. Лишь пустота.
Я зашла домой, обмолвилась добрым словом с бабушкой. Я крепко обняла её, а потом поднялась в свою комнату. Аккуратно, словно лаская, я провела рукой по столу. Поправила плед, вышла на балкон. Там я обнаружила рисунок Мишеля. Выполнен рисунок в необычной технике. На обратной стороне, очень мелкими буквами он написал: «Алёна, ты не хуже других людей». Расплылась в улыбке, сложила лист и положила в карман брюк. На удачу.
Выходя из комнаты, в последний раз оглянула каждую деталь. Словно прощалась с каждой вещью. Вздохнула и вышла.
Бабушка удивилась моей ночной прогулке, но я заверила её, что всё хорошо. И она меня отпустила.
По дороге к месту встречи я сжимала телефон в руке. Немного опаздываю, но, думаю, опозданий к смерти не бывает. Вскоре я увидала поле. Подходя ближе, я заметила и автомобиль. Музыка доносилась до меня, нарушая тишину здешних мест. Я присела, чтоб меня не увидели. Лишь фары освещали мрак. Видно, что многие подростки пьяны. Некоторые устроили пляски в поле. Картина могла быть более умиротворяющей, если бы они не ждали меня.
Поняв, что Екатерина здесь не одна, я решила перестраховаться. Я отправила Мишелю свои координаты. Для этого мне пришлось лечь на землю особым образом, чтобы ребята не заметили свет от экрана моего телефона.
Мишель не заставил себя долго ждать, через пару секунд пришло сообщение: «Я пьян, ты в порядке?». Закатив глаза, я ответила: «Приезжай, срочно».
Отключив телефон, я положила его в карман. Встав с земли, я отряхнула одежду от пыли. Скрываться было уже бессмысленно. И я двинулась к автомобилю.
Пробираясь сквозь колосья пшеницы, я заметила Екатерину. А по мере сокращения расстояния заметила и Карину. Поборов желание бежать, я лишь ускорилась.
— Гости пожаловали!— крикнула Карина.
Кажется, каждая ворона обратила на меня внимание. Каждый зверёк на этом поле посмотрел на меня.
Поняв, что сейчас будет самое интересное, весёлая компания даже сделала музыку тише. И вот, увидев меня, Екатерина встала возле автомобиля. Её чёрные локоны сейчас освещались автомобильными фарами, в глазах буквально пылал огонь. Она была трезва, но злость затуманивала ей разум.
— Для чего это представление? Что я могла тебе сделать?— я встала напротив неё.
Мраморная кожа Екатерины казалась ещё бледнее. Чёрное платье её цеплялось за колосья пшеницы.
— Я давно знала о тебе,— начала Екатерина,— ты была моей помехой, даже не находясь возле Мишеля. Разговоры о тебе, твои портреты. Он пытался найти во мне тебя.
— Думаешь, мне интересно слушать о нём? Я пришла поговорить о том, почему ты взъелась на меня. Межличностные отношения выясняйте вдвоём,— я перебила Екатерину на полуслове.
Ветер вздымал подол её платья. Зрители замолчали. Многих из ребят я попросту не знала, в жизни не видела. Фары слепили меня, я щурилась, пытаясь разглядеть Екатерину.
— Сказка о всаднике, который убивает порочных людей,— продолжала Екатерина,— ты ведь порочна.
Я нахмурилась, пытаясь понять её слова:
— Я? Порочна? Думаю, что ты помешалась на Мишеле. Это же маниакальная любовь,— ухмылялась я.
— Да. Ты порочна. Ты влюбилась в друга своего детства, лгала друзьям, обманывала подругу. Ради мальчика, который бил тебя. Который пользовался тобой,— ответила она.
— Я пришла сюда не ради Мишеля, а ради себя. Слышишь? Я пришла отстаивать свою честь, а не честь Мишеля.
— Ты называешь его Мишелем,— она улыбнулась и закрыла глаза.— Ты уверенна, что пришла ради себя?
Хоть она и улыбалась, глаза её, словно сумасшедшие, были пусты. От такого взгляда становиться плохо, дурно. Действительно страшная личность.
— Так что ты хочешь?— я переступала с ноги на ногу, пытаясь не слушать смех Карины.
— Ты же знаешь,— оскалилась Екатерина,— дуэль.
Я знала. Но услышать это было необходимо.
— Не боишься закона?— спросила я, выясняя все аспекты нашей борьбы.
— Глупый вопрос. В случае, если кто-то из нас пострадает, просто скажем, что претензий не имеем. Попадёшь в меня, я и слова о тебе не скажу,— мне стало ясно, что эта дуэль не первая на счету Екатерины.
— Я согласна,— вслед за моим согласием последовал визг пьяных подростков.
— Тогда давай отойдём к лесу, здесь не лучшее место для дуэли,— сказала Екатерина, повернувшись.
Я последовала за ней. Глянула, откуда пришла. Мишеля всё не было. Музыку окончательно выключили, фары погасили. Теперь я слышала крики сов. Толпа ребят тянулась за нами.
— У меня нет секунданта. У тебя, думаю, тоже,— сказала я, сверля спину Екатерины.
— Глупость,— излюбленное слово Екатерины.
Мы дошли до леса. Чуть дальше уже были непроходимые лесные заросли. Я подняла глаза к небу, там, сквозь кроны и ветки деревьев, пробивался свет звёзд. Все остановились. Под ногами был мягкий, тёплый песок. Иногда под подошвой хрустели шишки.
— Будем стреляться,— сказала Екатерина, подходя к рослому парню.
Я никого не могла разглядеть, слишком темно было.
— Я не буду стрелять в тебя. В воздух выстрелю,— предупредила я, когда парень давал Екатерине два пистолета.
— Тебе же хуже. Это охотничий длинноствольный пистолет, если тебе это, конечно, о чём-то говорит,— она положила один на песок и отошла.
Я подошла к пистолету, глаза уже привыкли к темноте. Калибр у пистолета был велик, понятно, что его создавали для поражения цели на дальних дистанциях. Выдохнув, я подняла пистолет и отошла.
Все люди столпились сбоку, интересное зрелище. Вдруг поднялся сильный ветер. Я осматривала пистолет, проверила наличие пуль. Максимально тянула время.
— Дай мне десять минут, я хочу подумать,— попросила я, взглянув на Екатерину.
Она кивнула и подошла к ребятам. Она хладнокровна и не волнуется. Я почти спокойна, мне лишь хочется, что бы Мишель приехал. Жаль, что друзья Екатерины не понимают, что этой маленькой заблудившейся девочке нужна помощь, а не моя кровь.
Я достала из кармана рисунок Мишеля. Закрыла глаза и прижала его к своим горячим губам. Я ничем не хуже Екатерины, я не порочна. Положила рисунок обратно в карман, вдохнула ночной воздух и взглянула на компанию. До моих ушей донёсся возглас мальчика, который попросил остановить дуэль. Но его тактично попросили замолчать. Раз здесь кроме меня есть люди, которые понимают здешнее сумасшествие, то не всё потерянно. Я улыбнулась тому мальчишке, махнула рукой.
Погода резко испортилась, небо вмиг затянуло. Ветер поднимал песок, пыль, грязь. Я дивилась всему. Полил мелкий, почти неощутимый дождь. И я поняла, что Миша уже не приедет. А повернуть время вспять не получиться.
— Стреляйтесь. Или мы закончим это,— воскликнул незнакомец.
Мы обменялись взглядами.
— Стреляете между счётом «один» и «два». После счёта «три» стрелять нельзя. Правила ясны?— объяснял коренастый парень, который приезжал к Денису.
И в этот миг полил сильный дождь, сверкнула молния. Я и Екатерина стояли под деревьями, однако вымокли мгновенно.
Мы разошлись друг от друга на дистанцию в пятнадцать шагов. Мне было абсолютно всё равно, ведь стрелять в Екатерину я не намерена. Пусть хоть за километр от меня встанет.
— Направьте пистолеты друг на друга,— нам дали команду.
Екатерина начала целиться в мою голову. Ощущение не слишком приятное. Кажется, даже перестала дышать. Я направила пистолет в небо.
Время тянулось отвратительно медленно. Мысли мои перемешались. Я забыла, где нахожусь, что делаю. Забыла, что такое свет, что есть тьма. Забыла имя своё, забыла себя. После секундной паники я едва понимала, что происходит.
Нам не дают команду, тянут время. В таких вещах нельзя спешить, необходимо смаковать каждую секунду. Но мне хотелось поскорее выстрелить в небо, забыться, бросить пистолет и пойти домой.
И вот, голос, который буквально заставляет меня взвыть, даёт команду:
— Один!
Резко жму на курок, словно пытаюсь ухватиться за пистолет. Я выстрелила в воздух, вверх. Екатерина не ранена, не задета. Теперь её черёд стрелять. И я не понимаю, что происходит. Пелена перед глазами.
— Два и три!— доноситься до моего сознания.
Ещё мгновение и я слышу крик. Этот крик, словно подбитого зверя, доносится откуда-то снаружи. Я же внутри, я в темноте. Но, спустя некоторое время, я понимаю, что это мой крик. Нечеловеческий, душераздирающий. Открываю глаза и понимаю, что падаю. Дождь бьёт по лицу, ребята в замешательстве. Я упала словно на перину. Лёжа на песке, слышу, как они спешно вынимают из моей руки пистолет и уходят. Я лишь кричу, хватаюсь за грудную клетку. Она словно горит. Спустя некоторое время я чувствую судороги. Из моего рта хлынула кровь. Я случайно повернула голову, сквозь пелену слёз увидала Екатерину, которая бежит к автомобилю. Они уехали, оставив меня здесь.
На крик уже не было сил. Лишь дёрнула головой и закрыла глаза. В глазах уже был песок и грязь.
Я чувствовала, как кровь сочиться из раны в груди. Чувствовала тёплую кровь. Меня клонило в сон. В один момент я перестала чувствовать боль. И перестала двигаться. Даже дыхание давалось мне с трудом, я просто давилась кровью.
Я услышала детский смех, потом речь молодого революционера. Лишь редко я ловила себя на мысли, что это бред. Что это мой мозг отвлекает меня от боли. Потом я чувствовала, как моя рука превращается в плавник. Мне казалось, что всё хорошо. Я была в бреду.
Потом виделось мне, словно я иду по лесу. Деревья не имели листвы, были сухими и безжизненными. Всюду стоял смрад и плотный туман. Слышала я лишь крик воронов. Мои волосы словно отрасли, свисали, были мокрыми. Вся я была вымазана в земле. На мне было платье белое из шелка, которое свисало, подобно тряпке. Резко побежала. Ветки, опавшие с мёртвых деревьев, впивались в мои ноги, ведь я была без обуви. Туман не кончался, а, казалось, лишь становиться гуще. Я остановилась и обернулась. В метре от меня обвалилась земля. Словно яма эта для гроба. Мне стало холодно, я поняла, что мне суждено сгнивать в этой яме. И я побежала от неё, словно могу убежать от смертного часа. Но потом, вновь остановившись, я обернулась и увидала новую яму. Я не помню, сколько я пробежала. Но каждый раз, когда я видела новую яму, мой ужас лишь нарастал.
А потом я услыхала чудный голос, который истошно кричал. Попыталась открыть свинцовые очи. Но вместо этого из уст моих вырвался хриплый стон.
— Алёна, всё хорошо,— слышала я.
Я открыла глаза, наконец-то пересилив своё тело. Мишель сжал меня, отчего мне было больнее. Дождь по-прежнему лил. Он сидел на земле, обнимая меня, склонив голову. Словно я уже умерла.
— Заткнись,— выдавила из себя я, он замер.
Из рта хлынула кровь, вновь тяжело дышать. Он всё-таки приехал, но меня это уже мало волновало. Я буквально чувствовала, как моя кровь впитывается в мокрую землю. В бреду я схватила песок и приложила его к груди. Мне казалось, что кровь из песка вновь потечёт по моим венам. Мишель понял, что я в бреду и обнял меня, не давая возможности двигаться. Я закрыла глаза, а потом заснула.