Prisoners

Держа наготове салфетку, слежу за слезящимися глазами Клео. Но как только слеза собирается на ресницах, она смаргивает и поднимает взгляд вверх, чтобы дать глазам высохнуть.

Найл, насторожившись и кусая ногти, сидит напротив нас и кидает на меня вопросительные взгляды, как бы говоря: «Что мне делать? Как я могу помочь?». Он не прикасается к своему молочному коктейлю, а мы с Миддлтон изучили всё дно вытянутых ребристых стаканов в поисках сладкой жемчужины: я — потому что очень проголодалась, и от волнения ещё больше хочется есть, Клео — потому что хочет успокоить себя после неприятных новостей от родителей.

— Что он ещё пишет? — спрашиваю я.

Прерывисто втягивая воздух, подруга молча переворачивает экран телефона и показывает переписку с отцом, очень сухую и немногословную, будто она пишет бесчувственному роботу, который отвечает за консультацию на сайте банковских услуг.

Dad (work number): Втроём я жить не собираюсь.

Cleo Middleton: Что ты имеешь в виду?

Cleo Middleton: Пожалуйста, не игнорируй.

Dad (work number): У твоей мамы есть любовник.

Cleo Middleton: Это правда? Ты не шутишь?

Cleo Middleton: Пап, ты серьёзно?

Cleo Middleton: ???

Я и Найл переглядываемся. Клео с глубочайшим отчаянием снова смотрит в экран и, не дожидаясь какого-либо ответа, опускает голову на сложенные на столе руки.

Можно ли чувствовать себя более растерянной, чем в этот момент — я даже не представляю. Ни я, ни Найл не можем найти подходящих слов, словно нам вырвали языки, а наша подруга прямо сейчас нуждается в поддержке, с чем и обратилась к нам. Моей сообразительности хватает только на успокаивающее поглаживание: кладу ладонь на лопатки Клео и медленно вожу вверх-вниз. Её спина и плечи остаются напряжёнными, но она не просит меня прекратить.

— Ми, — наклонившись ближе, говорю тихо на ухо, — если то, что он пишет, правда, ему тоже тяжело. Твоему отцу нужно пережить измену, и ему сейчас не до выяснения отношений с тобой. Это не значит, что он бросает тебя.

— Именно это и значит, — отвечает Клео, не поднимая головы.

— Если он не отвечает, — говорит Найл, размешивая шоколадный коктейль трубочкой, — поговори с матерью. Может, она расскажет тебе всю правду.

— Да, Клео, спроси у неё об этом. Ты должна знать версии обеих сторон.

— Хорошо.

Сев ровно, Миддлтон находит в контактах номер мамы и долго изучает цифры, словно пытается выучить этот порядок наизусть. Затем она взглядом просит меня выпустить её из-за стола, чтобы провести разговор без посторонних ушей, и замирает, перед тем как нажать кнопку вызова.

— Так прямо и спросить?

— Думаешь, ходить вокруг да около? — Хоран вскидывает брови и делает глоток молочного напитка через соломинку.

— Лори? — Клео теперь обращается ко мне.

— Найлер прав, чем больше ты будешь тянуть, тем сложнее тебе будет задать вопрос.

— Я выйду на улицу, — говорит Клео и уходит без своей кожаной куртки.

Буквально выбежав на улицу, она жадно втягивает воздух, словно внутри кафе ей ужасно его не хватало, и проходит вдоль большого окна, через которое мы за ней наблюдаем. Миддлтон делает вызов, но не прикладывает телефон к уху: смотрит на горящий экран и кусает накрашенные губы.

Отсюда нам никак не услышать разговор, но никто из нас не может оторвать глаз. Кажется жизненно важным наблюдать за подругой, чтобы с ней ничего не случилось, хотя в этом нет необходимости. Найл, нахмурившись, смотрит в окно и беззвучно постукивает кончиками пальцем по стакану. Машинально начинаю делать то же самое, и он это замечает.

— Дебильная ситуация, — парень издаёт смешок, наполненный отчаянием, — даже не знаю, что тут можно сделать.

— Главное, показать, что мы рядом и не оставим её в такой трудный момент.

— Вряд ли ей это поможет, — противится друг.

— Она хотя бы будет знать, что мы пытались.

Мы возвращаемся к виду за окном, когда Клео резко останавливается с неподдельным возмущением на лице и чересчур крепко сжимает корпус телефона. Недовольство сменяется печалью, и кажется, что вот-вот она начнёт плакать, но, словно проплаченный актёр, на сцену выходит дождь. Он едва заметный, противно моросящий, совсем не пугает Миддлтон и не отвлекает её от затяжной речи абонента на другом конце. Я бы вынесла ей куртку, но боюсь, что этот жест подруга не оценит в таком состоянии.

— Ми не ждёт от нас помощи, потому что знает, что мы её не поймём так, как бы ей хотелось. Я не знаю, что такое иметь двух родителей. У меня-то и одного настоящего нет.

— А я любимый младший сын, — как бы соглашается Найл. — Нам правда её не понять, но мы можем представить, насколько это печально и горько.

Молча киваю.

На окне собираются мелкие капли, словно на стол рассыпали сахар, асфальт медленно темнеет, а Клео продолжает игнорировать испорченную погоду. По ней не скажешь, что начался дождь. Девушка стоит посреди тротуара, изредка даёт краткий ответ или задаёт вопрос и выглядит мрачнее, чем наплывшие тучи.

Никто больше не решается заговорить: я делаю вид, будто мне интересен музыкальный клип какого-то исполнителя в телевизоре, а Найл трубочкой размешивает свой молочный коктейль, разрушая верхушку из сливок и декоративной посыпки с шоколадной крошкой. На большом экране девушки в летних образах бегают по пляжу, поющий парень несёт всем арбуз, и у них начинается пляжная вечеринка. Сейчас бы оказаться там с арбузным парнем и танцевать, стоя по колено в воде.

Кажется, что проходит вечность, прежде чем Клео возвращается в кофейню и тихо садится за наш столик. Сначала мы с Найлом не подаём вида, молча наблюдая за ней, и будто боимся сделать лишний шорох. Девушка тянется за своим коктейлем, и по дрожи в руке становится заметно, что она замёрзла под дождём. Её карие глаза совсем сухие, кожа стала бледнее на два тона, а волосы от влаги разделились на тонкие мокрые пряди. Хоран, пользуясь тем, что Миддлтон села рядом, мягко притягивает её к себе и чуть сильнее прижимает к груди, чтобы согреть.

Первые секунды Клео сопротивляется нежности, не расслабляется в объятиях друга, словно каменная статуя, и прячет взгляд. Найл растирает ей плечи и прижимается щекой к её рыжей макушке. Девушке не нужно много, чтобы быстро растаять в объятиях, когда тепла добавляют чувства к этому парню.

— Ми, — так тихо зову я, что подруга, наверное, не слышит.

— Ужасно, — она вырывается из рук Хорана. — Со мной никто не хочет считаться. Всем плевать на моё мнение и чувства. Я просто никому не нужна, поэтому все решили меня бросить.

— Ты выдумываешь, Ми, — обрывает её Найл. — Если родители разводятся, это не значит, что тебя все бросают. В конечном итоге останемся мы.

Я легонько пинаю друга под столом, на что он посылает мне вопросительный взгляд.

Его слова только больше злят Клео. Не найдя в нас необходимой поддержки, она негодует.

— Найлер имел в виду, что мы тебя хотим понять, но нам сложно. Мы обязательно будем рядом и поможем тем, чем сможем.

— Возможно, я перегнула со сказанным, — Клео вытирает щёки, будто убирает невидимые дорожки слёз. — Но мама сказала о разводе. Разве это не предательство?

— Мы не знаем, но если ты чувствуешь так, то для тебя оно будет им являться, — отвечаю я.

— Кошмар, вы сейчас будете говорить то, что я хочу услышать, а мне это не надо. Вы бесите меня тем, что вы такие классные друзья.

— Твоя мама сказала тебе про развод? — Хоран берёт свой стакан с трубочкой и держит перед собой, как щит.

— Она сказала, что думает о нём. Это не точно. Пока никто не разводится.

Никто не решается что-то добавить.

Найл, заняв рот трубочкой, отворачивается к окну, я кручу кольцо на пальце и исподлобья наблюдаю за Клео. Холодное чувство, словно мы ничего не сделали, а должны, давит на грудную клетку сильнее любого корсета. Подруга разглядывает маникюр и вдруг беззвучно, но отчаянно усмехается.

— Как ваши дела? — спрашивает она.

Выпрямившись, Найл кидает на меня взгляд, как если бы просил разрешения, чтобы ответить на вопрос подруги. Я лишь вжимаю голову в плечи, прячась от неловкости.

— Мы с Лори начали небольшое расследование, — еле слышно выдаёт Хоран, но старается улыбаться.

Идеальные брови Миддлтон взметают вверх. У меня возникает желание ударить себя по лицу, но девушка тут же принимает невозмутимый и даже заинтересованный вид.

— В общежитии стали пропадать ценные вещи, — решается продолжить парень. — Я решил найти вора, а Лори вызвалась помочь.

— Да, я в этом деле, но не до конца уверена, что это кражи. Найл хочет проводить расследование, словно мы детективы, но я пока держусь на энтузиазме.

— Тебе придётся забрать свои слова обратно, когда мы найдём преступника. Очевидно же, что это воровство. Вещи массово не пропадают просто так.

— Мы живём в общежитии, тут всегда что-то пропадает.

— ЭлДжей, ты заставляешь меня вписать тебя в список подозреваемых.

— Найлер, это у меня пропал браслет.

— Может быть, так ты отводишь от себя подозрения.

— Вы ещё подеритесь, — ворчит Клео и складывает руки на груди. — Почему я узнаю об этом только сейчас?

Наконец Хоран осознаёт свою ошибку. Испуганным взглядом он ищет помощь на моём лице, но я только пожимаю плечами.

— Честно, — парень потирает затылок, — я не думал, что зайдёт так далеко и что мы действительно будем что-то делать. Я лишь увлёкся. Кстати, я сделал доску, как у всех настоящих детективов. Хотите, покажу?

Это риторический вопрос, потому что Найл, не дожидаясь нашего ответа, достаёт телефон и находит фотографию своего детища, которым более чем гордится. На пробковую доску наколоты фотографии украшений (это не настоящие изображения, лишь картинки из интернета), рядом висят снимки «хозяев» пропавших вещей; хаотично расклеены стикеры с заметками, а общую картину завершает красная нить, соединяющая канцелярские кнопки.

Если я не ошибаюсь, такого рода доска должна помогать детективу, но творение Найла лишь вызывает вопросы и недоумение. Даже я, зная подробности нашего дела, не могу разобраться в этих хитро продуманных схемах.

— Что означает красная нитка? — Клео забирает у друга телефон. — Откуда у тебя эта фотография Лори?

— Она ещё со школы. Честно говоря, я даже не знаю, зачем используют нить, но натянул для эпичности.

— Ты потратил столько времени на цветные картинки, — тихо усмехаюсь, — уже мог бы и преступника найти.

— У моего соседа есть цветной принтер. На самом деле, я потратил не больше двух часов.

— И что мы делаем дальше?

— Чёрт, — издав тихий смешок, Хоран закрывает глаза ладонью и запрокидывает голову назад. — Без понятия, ЭлДжей. У меня нет плана или волшебной инструкции, но мы ведь что-нибудь придумаем, верно?

— Тогда мы можем опросить ребят из общежития. Вдруг кто-нибудь видел что-то.

— Это отличная идея! Я и сам хотел предложить, но ты меня опередила.

Мы смеёмся, прикрывая рты, но как только я замечаю натянутую улыбку Клео, тут же поджимаю губы и опускаю взгляд.

Сначала мы одарили её вниманием, а затем сделали третьей лишней, играя в Шерлока Холмса и Доктора Ватсона. Получилось иронично лицемерно: мы убедили, что будем рядом и ни за что не оставим подругу одну, а после даже не ввели в курс дела, словно мы пришли сюда без неё. Не уверена, что Найл это заметил, но оправданное недовольство Клео будем терпеть оба — в чём сами же виноваты.

+++

Сегодня профессор читает доклад, материал которого частично встретится нам на финальном тесте в конце семестра. Зачёт по нему станет допуском к итоговому экзамену. Я привыкла начинать готовиться чуть заранее — хотя бы веду конспекты на каждой лекции.

На большом экране сменяются слайды, где хаотично и без особой логики разбросаны картинки и фотографии, сопутствующие читаемому докладу. Записываю в свой конспект фразы и слова, выделенные курсивом или написанные более крупным шрифтом. Две девушки слева от меня уткнулись в телефоны и совсем не уделяют внимания профессору; парень передо мной смотрит фильм, а его сосед умудрился уснуть. Лишь единицам, к которым отношусь я, интересна дисциплина и хорошая подготовка к тесту, но не мне судить этих людей.

Двери огромной аудитории распахиваются так внезапно, будто в помещение врывается ураган. Буквально каждый впервые за пару загорается неподдельным интересом. В проходе появляется никто иной, как сам Луи Томлинсон, спрятав руки в передние карманы джинсов. Профессор, без какого-либо любопытства, окидывает студента взглядом и опускает на стол пульт от мультиборда за спиной.

Вероятно, на парах такое происходит не просто часто, а каждый день.

— Прошу прощения за беспокойство, — парень, прижимая ладонь к груди, подходит ближе к столу профессора. — Очень нужно, чтобы вы оказали мне услугу.

— Страшно знать, что вам нужно, юноша.

— Ничего криминального, профессор. Вы же знаете, что у нас проходит студенческая ярмарка из-за грядущих выборов в студсовет. И одна из ваших студенток является кандидатом.

— Могу предположить, кто это.

— И вы будете абсолютно правы, если решите, что это Джефферсон.

Резко выпрямляясь на стуле, давлюсь воздухом, из-за чего привлекаю к себе лишнее внимание.

Профессор без труда находит меня в огромной аудитории, стремящейся вверх каждым рядом парт. То ли мой потерянный вид, то ли присутствие Томлинсона заставляют его не верить в происходящее, поэтому он выгибает бровь, прочищает горло и заглядывает в свой журнал.

— Держать её я не могу.

— Всё верно, профессор, — словно умоляет Луи. — Джефферсон очень ждут.

— К тому же у неё не было ни единого пропуска.

На этих словах Томлинсон искренне удивляется, будто профессор сказал, что я серийный маньяк-убийца, который охотится на маленьких девочек. Он находит меня в аудитории и взглядом спрашивает о правдивости услышанных слов. Закрывая лицо конспектом, съезжаю вниз по скамье и оказываюсь почти под партой. Даже отсюда я слышу его тихий смешок, мягко сорвавшийся с его губ.

— Мисс Джефферсон, — зовёт профессор, возвращаясь к мультимедийной доске с презентацией, — вы можете быть свободны. Желаю удачи на выборах.

Ещё несколько секунд жду, что мне скажут, какая это была глупая шутка, но Луи никуда не собирается уходить без меня. Быстро закидываю вещи в рюкзак, ловлю на себе недоумевающие и осуждающие взгляды студентов и быстро спускаюсь по лестнице к выходу из аудитории. Томлинсон, довольно улыбаясь, машет рукой, словно королева на торжественной церемонии, и открывает для меня дверь.

Оказавшись в коридоре, хватаюсь за шлейку рюкзака, как за спасательный круг, и молча стою. Луи не собирается ничего объяснять и надолго тут задерживаться, поэтому не уделяет моему замешательству и секунды и направляется к центральной лестнице.

— Я не участвую в выборах, ты в курсе? — мне приходится догонять его, потому что Луи идёт слишком уверенно. — Для чего ты забрал меня с занятия?

В своей манере Томлинсон лишь дарит самодовольную ухмылку, будто бы он меня обыграл, знает больше, чем я, будто бы я стала частью его огромного хитрого плана.

— У тебя действительно нет пропусков? Ни одного прогула? — он конкретно игнорирует мои вопросы. — Джефферсон, серьёзно?

— Это мой профильный предмет, я не могу его пропускать. Куда мы идём?

— Во-первых, — улыбка на лице парня становится ещё шире. Он выставляет один палец, — ты признала, что мы идём вместе, всё-таки я тебя не насильно вытащил из этого душного кошмара, ты сама захотела идти со мной. Во-вторых, ты всегда можешь прогуливать, но ты выбираешь зубрить.

— Считаешь меня зубрилой?

— Я этого не говорил.

— Но имел в виду.

— Разве?

Он умеет разозлить одним простым словом, но его игривая улыбка и добрый блеск в глазах вынуждают меня сделать абсолютно обратное. Я уже не в первый раз попадаю в ловушку Луи Томлинсона, как и многие девушки университета, ведь он настоящий профессионал — харизма — это его второе имя. И я продолжаю идти за ним, хотя могу развернуться и снова занять своё место в аудитории, продолжая подготовку к итоговому тесту.

Мы покидаем здание университета, что заставляет меня немного забеспокоиться — я никогда не прогуливала важные пары, — и идём на парковку. Среди машин я сразу узнаю автомобиль Луи: его чёрный «BMW». Заёрничав, я останавливаюсь в трёх шагах от машины и, потирая плечо ладонью, взвешиваю все «за» и «против» происходящего.

Зачем он это делает? Должна ли я садиться в его машину? Куда он меня отвезёт? Безопасно ли это?

— Джефферсон, сделай вид попроще, — парень мягко усмехается и открывает для меня дверь пассажирского сидения. — Я не собираюсь увозить тебя в лес и расчленять.

— Я даже не думала об этом.

— Тогда садись. Наконец, с пользой проведёшь время.

С опаской занимаю место рядом с водительским, и Луи закрывает дверь, как настоящий джентльмен. Когда он оказывается за рулём, я уже сижу пристёгнутая и стучу пальцами по колену. В ногах стоит мой рюкзак, на зеркале заднего вида висит плюшевый футбольный мячик, в машине пахнет чистым салоном и её хозяином.

— Думаешь, я зря трачу время на парах? — вопрос сам слетает с моих губ. — Я пытаюсь учиться. Для меня это много значит. Так что сейчас я ставлю под сомнение каждый свой поступок.

— Я всё понимаю, Лори, — Томлинсон бережно заводит двигатель и трогает авто с места. — Но для меня это немного скучно. Иногда можно себе позволить маленькую шалость.

— Почему ты это делаешь?

— Делаю что, супермен? Веду машину? В противном случае мы не доедем до места назначения.

— Зачем ты стараешься для меня? Тебе не всё ли равно на то, скучаю ли я на парах?

— Нет.

Честно говоря, я не ожидала такого ответа. Пока я сверлю взглядом утончённый профиль парня, он внимательно следит за дорогой и даже на секунду не награждает меня короткой переглядкой. Луи одной рукой держит руль, когда вторая покоится на его бедре.

Проходит, кажется, вечность прежде, чем он продолжает:

— Ты меня заинтересовала, теперь хочется сделать что-то подобное в ответ.

Если Луи пытается сделать мне комплимент, то у него выходит слишком хорошо, что я начинаю чрезмерно смущаться.

Я не нахожу слов, чтобы ответить, они кажутся излишними. Цепляю пальцами тонкую цепочку на запястье и дёргаю её. Томлинсон сворачивает, и маршрут становится сразу ясен: мы держим путь к причалу реки Ривер-Мерси. Блестящая вода, отражающая каждый лучик солнца, показывается между домами и деревьями, а затем открывается растянувшаяся набережная со своими лавочками, клумбами и фургонами с едой.

— Открой бардачок, — просит Луи, указывая подбородком. — Какую палочку выберешь в этот раз?

Выполняя его просьбу, тянусь к ручке и среди его вещей, бумаг и мелочи замечаю батончик «Твикс». Это вызывает во мне взрывной детский восторг, словно я впервые в жизни увидела салют или падающую звезду.

— Конечно, я выберу левую.

— Молодец, Паучок.

Когда Томлинсон останавливает машину на стоянке, я открываю упаковку и вытягиваю свою шоколадную палочку, а вторую передаю ему. Спрятав ключи от машины в передний карман джинсов, Луи забирает свою часть угощения и кивком предлагает выйти.

— Мы будем просто гулять по пристани?

— Мы прогуливаем, Джефферсон, — за нами щёлкают двери авто. — Слышишь, что находится в корне слова?

Силясь подавить улыбку, качаю головой. Лицо обдаёт холодным ветром, он поднимает мои волосы, из-за чего мне приходится перекрутить и уложить их на одном плече. Луи же не противится небольшим порывам и даже словно наслаждается тем, как его чёлка срывается со лба.

Я должна негодовать и быть недовольна, что пропускаю важное занятие и возможность ещё раз подготовиться к тесту, но внутри лишь теплится приятное чувство. Я словно рада, что обстоятельства сложились так, что Томлинсон решил плюнуть на правила и вытащить меня из оков университета. А ещё... он подумал обо мне, и это не может не дарить тепло, обнимающее сердце нежными руками.

Если я и пожалею об этом, то точно не сегодня.

— Когда наша университетская команда по баскетболу победила, — я не сразу осознаю, что начинаю вслух делиться воспоминанием, которое яркой картинкой всплыло в голове, — они решили тут устроить празднование. Пили прямо здесь. Я так боялась, что за нами приедет полиция, но Найлер убеждал меня, что всё будет хорошо, и он был крайне убедителен, пока не допился до такой степени, что решил искупаться в холодной реке. Дейв еле словил его уже за ограждением. Они могли грохнуться вдвоём, но в итоге кто-то другой из команды успел нырнуть. Его с трудом вытащили обратно, а Найл ворчал, что его лишили возможности проявить себя.

— Найл — это твой друг?

— Да, он сокапитан баскетбольной команды.

— А, Хоран, — Луи кивает, пряча руки в карманы джинсовой куртки. — Я тоже тогда был тут.

— Правда?

— Я болел за ребят, поэтому не мог пропустить эту вечеринку. Ты не осталась до конца?

— Нет, — мы подходим ближе к воде, и я мельком заглядываю за ограждение, — Найлеру стало плохо, и я вызвалась сопровождать его домой.

— И пропустила всё самое интересное. В итоге полиция приезжала и разгоняла нас. Если не ошибаюсь, кого-то забрали в участок, но в подробности не вдавался.

— Значит, мне повезло, что мой друг не умеет пить. Не думаю, что я бы хотела иметь в личном деле факт о задержании за какой-нибудь несанкционированный митинг.

Слышу за спиной мягкий смешок и, доедая шоколадную палочку — всегда левую, — отворачиваюсь от воды, но встретиться взглядом с парнем не решаюсь. Мы идём дальше вдоль реки, приятно шумящей внизу. Ловлю себя на мысли, что я боюсь встретиться взглядом с Луи, поэтому рассматриваю пейзажи вокруг с таким интересом, будто не знаю здесь каждый сантиметр.

Только от одной мысли, что мы можем удерживать зрительный контакт, у меня потеют ладони и пульс подскакивает. Страшно, что Томлинсон может увидеть мои розовые от смущения щёки. Не хочу, чтобы он принял это на свой счёт и сделал свои выводы. Это ничего не значит, просто моё тело странно реагирует и терпит мурашки, когда он подходит слишком близко. Мне нужно привыкнуть, так что это лишь стадия нашего сближения.

— Видишь ту яхту? — слегка задев меня локтем, парень привлекает к себе внимание, а затем указывает на судно, держащееся на воде вдалеке. — Случайно выяснилось, что Зейн знает сына её владельца. Однажды мы устроили там вечеринку, и Зи вдрызг пьяный упал в воду. Повезло, что это снимали на камеру, хотя в кадр он попал сначала случайно. Я до сих пор не могу перестать смеяться с этой картины.

— Бедняга Малик, — сочувствие и смех одновременно атакуют меня. — Как он выбрался, он же был пьян?

— У него есть прекрасный друг, — растянув губы в широкой улыбке, как Чеширский кот, Луи обводит рукой своё лицо. — Пришлось прыгнуть за ним и помогать вылезти. Поэтому у меня есть полное право издеваться над ним, Лори. Но мне казалось, что мы никогда не вылезем из воды, потому что Зи не мог подняться по лестнице, постоянно соскальзывал и смешно чертыхался, а я от смеха надрывал живот.

— Какой кошмар.

Томлинсона не особо увлекает красота реки Ривер-Мерси, впадающей в море; когда он рассказывает, его взгляд сосредоточен на мне, словно он хочет уловить каждую мою реакцию.

— Часто здесь бываешь?

— Люблю здесь прогуливать пары.

— Получается, любишь гулять?

— Полезно иногда проветрить голову. Здесь воздух другой, на воду можно смотреть вечно, а дальше продают вкусный американо.

Прикусив нижнюю губу, медленно иду за ним и стараюсь запомнить эти важные мелочи. Луи меня приятно удивляет. Мне очень даже нравится эта его сторона.

— Ты любишь крепкий кофе, возьму на вооружение.

Парень снова тепло усмехается.

— Это красивое место, бесспорно, — он обводит рукой набережную, глядя на воду, а ветер играется с его отросшей чёлкой. — Но есть одно место, которое действительно привлекает. Есть в нём некая загадочность и своеобразная красота. Но сейчас не лучший момент, чтобы туда тебя отвезти. Нужен настрой, понимаешь? Я тебе покажу его, когда твоя голова не будет занята мыслями о том, что тебе будет за безобидный прогул.

Я не нахожу подходящих слов, чтобы ответить: то ли я должна восхититься, то ли возмутиться. Поэтому я коротко киваю, выражая понимание.

— Что ещё помогает тебе расслабиться, избавиться от стресса?

— Скорость, — он осекается, словно сболтнул лишнего. Его и так острые скулы напрягаются. Видно, как в его голове сменяются мысли. — Да, скорость. Может, тебя это напугает, но я люблю гонки. Сам участвую редко, обычно за руль садится Зейн. На скорости отключается всё: ты уже не помнишь, от чего хотел уехать, что тебя волновало. Есть только ты, машина и дорога.

Луи прав, меня это пугает, но и завораживает тоже. Вряд ли бы я смогла даже близко к такому подойти, но рассказы об опасных гонках (это буквально игра на выживание) вызывают адреналин.

— Ты когда-нибудь попадал в аварию?

Ухмыльнувшись, парень кидает такой взгляд, будто знал, что я задам именно такой вопрос, и оттягивает рукав куртки. Обнажив запястье правой руки, он поворачивает ладонь и демонстрирует шрам, который тянется ровно сбоку от мизинца до татуировки в виде верёвки, обвивающей запястье.

— Осколком лобового стекла, — объясняет Луи. — Наложили несколько швов. Но в этом всём есть и плюс.

— Серьёзно? Какой?

— Машина была не моя.

Я не сдерживаюсь и издаю смешок.

— И ты продолжаешь садиться за руль.

— Конечно, я уже не могу без этого. Гонки дают множество других интересных вещей, кроме адреналина. Я скорее брошу универ, чем откажусь от своей машины.

— Мне сложно это понять, — пожав плечами, опираюсь ладонями на каменное ограждение и разглядываю бесконечную даль. — Но у каждого свои приоритеты. Разумеется, если бы мне не была так важна учёба, я бы зациклилась на чём-то другом.

Луи, пристраиваясь рядом, повторяет мою позу и чуть громче шума воды комментирует:

— Но не может же быть так, что тебя интересует только учёба.

— Я даже боюсь об этом говорить. Ты скажешь, что это одно и то же. Я обожаю читать. В родительском доме у меня есть целая библиотека, которую я собрала сама. Как я уже говорила, я занимаюсь волонтёрством, но к университетской программе ещё не присоединилась. Не думаю, что меня возьмут, в этом году я не проявила себя. Но летом обязательно буду путешествовать на велосипеде. Клео обещала, что заберёт у отца его велик.

Наверное, я впервые назвала дом отца, в котором росла с подростковых лет, родительским. Сейчас не самый подходящий момент называть вещи своими именами, потому что Томлинсон начнёт задавать очень много вопросов, а я не уверена, что хочу рассказывать про детский дом и приёмных родителей. Всегда эта история вызывает у людей жалость и кислое лицо, хотя я не рассказываю кошмары об ужасных родителях, которые меня избивали и тушили о меня окурки. У меня было хорошее детство, мне не нужна и капля этой жалости.

— Чёрт, надо найти свой старый велосипед, — Луи осеняет. — Надеюсь, его не съела ржавчина. Но насчёт волонтёрства ты зря так говоришь. Ты даже не пробовала.

— Может, в следующем году.

Ожидаемо, что Томлинсону не нравится такой ответ. Он возмущается и говорит, что такого вундеркинда должны брать вне очереди. Пока парень рассказывает о том, как неплохо учился в школе, мы идём к ближайшей свободной скамейке. Луи снова припоминает мне, что я прекрасной учёбой заслужила грант, который обеспечил меня стипендией, а затем хвастается, что его хорошие отметки — это призовые места в гонках. Затем мы обсуждаем хобби, которыми не смогли заниматься ввиду жизненных обстоятельств: я говорю о верховой езде, а Луи — о сёрфинге. В итоге мы доходим до места с вкусным американо. Помещение совсем маленькое, не рассчитанное на долгие посиделки, поэтому Томлинсон берёт нам два стаканчика кофе, и мы продолжаем прогулку.

— Считаешь ли ты увлечение музыкой хобби? — он мёрзнет, из-за чего тянет рукава куртки и поджимает плечи.

— Никогда об этом не задумывалась. Я часто ищу новое звучание и интересных исполнителей. Создание плейлистов — это целое искусство. К тому же я бываю на концертах и фестивалях.

— Я тоже люблю фестивали. «Гластонбери» мой любимый. Мы каждый год ездили туда с семьёй, после я стал там бывать с друзьями. Ты была только на концертах «Драконов»?

— Я была на их концертах трижды за всю жизнь и один раз на концерте Эда Ширана. Если я не ошибаюсь, это было в тринадцатом году. Моя тётя отдала мне свой билет.

Снова я говорю лишь половину правды. Миссис Джефферсон — лишь жена брата моего отца. В детстве мне казалось, что она единственная, кто из всех моих новоиспечённых родственников принял меня в семью и одобрил решение Шона и Аманды.

— Откуда такая сильная любовь к этой группе?

— В детстве я могла слушать только радио, а каждый их сингл становился хитом и играл на каждой станции. Я настолько привыкла, что когда мне отец подарил мой первый плеер, я скачала туда именно их песни. Я с ними росла и в любой момент жизни могла обратиться к текстам песен, чтобы найти поддержку, ответ на вопрос или успокоение.

А ещё в детском доме, кроме музыки, у меня не было ничего. Слушая вдруг заигравшую песню по радио, я старалась выучить слова песни, а затем их напевала себе под нос, чтобы не чувствовать себя одинокой.

— Это здорово, Лори. Уверен, их музыка очень многое для тебя значит. Вот такие люди являются фанатами номер один.

Почему-то одобрение Луи меня сильно трогает. Я как будто хотела изначально, чтобы он принял мою зависимость этой музыкой, отчего сейчас испытываю сладостное облегчение.

Мы ещё обсуждаем творчество Imagine Dragons, и, возможно, я слишком много говорю об истории создания отдельных музыкальных видео, но Томлинсон выглядит заинтересованным. Мы даже вспоминаем о нашем плейлисте и добавляем туда пару песен, прослушивая их до припева. Выходит безобидный спор: я отказываюсь добавлять включённую песню, а Луи жалуется на мой странный вкус. Последняя композиция вынуждает меня выхватить у парня телефон и не позволить ему пополнить наш список этой песней; он пытается меня догнать, но я прячу мобильный в карман куртки. В ход идёт щекота — действенное оружие против меня, отчего громко визжу и изворачиваюсь. Телефон приходится вернуть, но песню мы не добавляем.

Я вижу, как парень прячет ладони от холода в рукавах, и не могу оставаться равнодушной, когда он выдаёт искреннее: «Ты не замёрзла?»

— В машине есть печка, — озвучивает Луи свои мысли, ведя меня обратно вдоль набережной. — Единственный недостаток этого места. Ветер с моря — мой злейший враг.

— У воды всегда холодно из-за влажности, летом это огромный плюс.

Он соглашается коротким кивком. Ветер играется с его волосами, словно дразня.

— Я отвезу тебя домой, — констатирует Томлинсон, доставая из кармана ключи. — Скажешь, где живёшь?

— Меня отец всегда учил тому, что нельзя на первом свидании говорить свой адрес.

Я всего лишь шучу, показывая застенчивую улыбку, хотя ранее безоговорочно соблюдала отцовское правило и никогда не делала исключений. Моя интуиция подсказывает, что я могу доверять Луи, к тому же я живу в общежитии — мне совершенно бессмысленно это скрывать.

— У меня к тебе два вопроса, — парень, открыв дверцу с водительской стороны, опирается на крышу разделяющей нас машины. — Ты считаешь это свиданием? — следует коварная ухмылка, вынуждающая меня смутиться. — И ты собираешься идти домой пешком?

То, как он смотрит, гипнотизируя голубыми глазами, сбивает с толку. Я знаю, что ответить, как среагировать, но уверенность и харизма Томлинсона оставляют меня проигравшей даже без борьбы.

— Это не свидание, Томлинсон, ты украл меня с пары, — я скрещиваю руки на груди: защитная реакция в моём стиле. — Отсюда ходит прямой автобус, так как я живу в общежитии.

Вскидывая брови, Луи удивлённо смотрит на меня буквально мгновение, а затем издаёт мягкий смешок и качает головой. Длинная чёлка падает на лицо, но ветер тут же подхватывает её и вновь открывает широкий лоб. Природная стихия — его личный стилист — настолько он хорош, что сама природа поддаётся его обаянию.

— Хороший у тебя отец, Тони Старк. Тогда я постараюсь тебя не подвести и доставить домой в сохранности. Обещаю, — он прикладывает ладонь к груди, — следить за тобой я не буду и не стану караулить тебя у общаги.

Эти простые слова вызывают волну тепла, которая накрывает меня с головой. У меня получается только выдавить благодарную улыбку, на что Луи кивком приглашает занять пассажирское место.

После смерти мамы (честно, я стала её так называть только через два года после её похорон) у нас с папой появилось много правил, потому что мы оба не знали, как нам справляться дальше вдвоём. Он не стал атаковать гиперопекой, поэтому не было наказаний за нарушения наших договорённостей, но я почти никогда и не пересекала границы дозволенного. Шону пришлось заменять мне сразу двух родителей, и я это прекрасно понимала, так что пыталась помочь, делая всё, чтобы стать той дочерью, которую хотел бы любой отец.

Я бы даже сказала, мне очень многое было разрешено, о чём многие подростки могли только мечтать, но это объяснялось тем, что я была единственным ребёнком, к тому же не родным, и его чрезмерно загруженным графиком. Папа проводил в больнице большую часть времени, а домой он приходил выспаться и убедиться, что у меня всё хорошо.

Отец, не скупясь на шутки, объяснял каждое правило, которое мы вместе устанавливали, чтобы оно не казалось мне несправедливым ограничением. Но я и без этого соблюдала бы их, не смотря ни на что, ведь как я могла его подвести, если Шон подарил мне совершенно другую жизнь вне стен детского дома. Нормальную жизнь, почти как у всех. Он совершил для меня чудо, ведь восьмилетних девочек уже не выбирают — они слишком взрослые, таких не перевоспитаешь.

Луи заводит двигатель, выезжает со стоянки и неспешно едет по главной дороге. Меня одолевает грусть. Совсем не хочется, чтобы этот день заканчивался. Мне безусловно понравилось проводить время с Луи, и я точно не жалею о том, что упустила возможность повторно подготовиться к контрольному тесту вместе с профессором. Если бы мне сказали неделю назад, что я променяю занятия на симпатичного и харизматичного парня, за которым бегает каждая вторая девушка из университета, я бы решила, что у человека явные проблемы с головой. Но сейчас проблемы у меня, ведь мне слишком нравится то, как складываются обстоятельства.

Рюкзак, который я оставила в машине, всё так же покоится в ногах. Я нахожу там свой забытый телефон и, увидев множество сообщений и даже пропущенные звонки, прячу его обратно, чтобы продлить момент, проведённый с Луи.

— Тебя не отчислят за то, что ты пропустила пару, — парень замечает, как я проверяю телефон.

— Вообще-то я пропустила две.

— Я тоже, — он очень довольно улыбается.

Мы вместе смеёмся, но моё волнение никуда не девается. У меня слишком много вопросов, в первую очередь к самой себе, и я совершенно не знаю, как правильно закончить нашу прогулку: что говорить на прощание?

— Неужели тебе ни разу не грозили отчислением?

— Нет, — он тянет уголки губ вверх и поворачивает на перекрёстке. — Надо уметь выкручиваться, Джефферсон. Главное — набирать необходимые баллы и не копить долги. А если есть возможность не идти, то лучше не идти.

Меня забавляет эта стратегия, я даже нахожу её логичной, но я не стану поощрять такое отношение к учёбе.

— Про читательскую карту в библиотеке мне лучше не спрашивать?

— Что? Джефферсон, я надеюсь, ты сейчас пошутила.

— Ты очень умело завуалировано называешь меня занудой.

— Ты заучка, Паучок, но не зануда. Но может быть, я тебя плохо знаю, и на самом деле ты жуткая душнила. Всё-таки намёки на это есть.

— Всё, прекрати, — я отмахиваюсь через смех. — Если тебе душно, просто опусти окно.

Усмехаясь, Луи покачивает головой и делает последний разворот к студенческому общежитию. Я замечаю впереди уже породнившееся здание, и вся моя веселость мигом улетучивается.

— Прогуливать оказалось интереснее, чем я думала, — тихо говорю я, глядя в окно, когда Луи паркует машину.

— Нужно это делать с правильным человеком.

— Поэтому тебе очень повезло, что сегодня с тобой была я.

Парень дарит мне широкую улыбку, из-за которой вокруг глаз тянутся прозрачные морщинки. Как же он красив.

— Спасибо тебе за день. Я рада, что пропустила пары.

— Я тоже рад, Джефферсон, что ты наконец хорошо провела время.

Я не возмущаюсь, пусть и очень хочется возразить. Луи помог мне здорово отвлечься и временно переключить мысли. Простого «спасибо» кажется недостаточно, в голове проскальзывает идея поцеловать его в щёку, но я не осмеливаюсь. Точно не стоит.

— До встречи, Томлинсон.

Отстегнув ремень, я выхожу из машины и закидываю рюкзак на плечо. Луи машет мне ладонью, опуская окно у пассажирского сидения, и не уезжает, пока я ищу ключ-карту. Он смотрит, как я открываю дверь и, оглядываясь на него, захожу в общежитие. После я слышу звук уезжающего автомобиля.

Cleo Middleton: Я заболела. Мне открыли больничный.