Глава 31
Агата
Уже пятнадцать минут я блуждаю по какому-то старому, заброшенному зданию. Кажется, эта больница давно покинутая, забытая, с облупившимися стенами, тусклыми лампами под потолком и запахом сырости, будто сама тишина тут сгустилась и стала ощутимой. Ни души, ни одного открытого окна, ни малейшего признака жизни. Только мои шаги, такие гулкие и неловкие эхом разносятся по коридорам. Двери по обе стороны закрыты, и, сколько бы я ни тянула за ручки, ни одна не поддаётся.
Я просто брожу. Ощущение беспомощности сжимает грудь. Ноги будто сами ведут меня вперёд, не спрашивая разрешения. Я спускаюсь на первый этаж, и вдруг замечаю в углу холла небольшие диванчики, пыльные, но всё ещё сохранившие остатки уюта. На одном из них сидит кто-то. Сутулая фигура, белые волосы, аккуратно сложенные руки. Я не сразу осознаю, что смотрю на него, затаив дыхание. И только когда он поворачивает голову, будто почувствовав мой взгляд, я замираю. Сердце замирает.
Дедушка.
Мой родной дедушка. Мой свет, моя опора, моя душа. Один из самых любимых людей в моей жизни.
— Дедушка! — голос срывается, и я буквально бросаюсь к нему, будто ребёнок, которому снова позволили быть рядом с тем, кто ушёл. Я вцепляюсь в него, прижимаюсь к груди, прячу лицо, боясь, что если подниму глаза, он исчезнет.
— Я так скучала…
— Моя маленькая Агата… — его голос такой же тёплый, как раньше. Он обнимает меня, мягко, по-отцовски. Потом чуть отстраняется и смотрит в глаза. — Что ты здесь делаешь?
Я смотрю на него с изумлением.
— Ты не рад меня видеть?..
— Что ты, милая… Конечно, рад. — он немного замолкает, будто что-то обдумывает. — Давай немного прогуляемся.
Мы поднимаемся с дивана, и только теперь я замечаю: на мне больничный халат. Тонкая ткань, босые ноги, замёрзшие пальцы. А вот дедушка одет с иголочки: его светлая рубашка аккуратно выглажена, волосы расчёсаны, лицо светится каким-то неземным спокойствием. Он буквально излучает свет.
Мы идём по коридорам вместе, не торопясь. Время будто остановилось.
— Как у тебя дела? — спрашиваю я, не в силах сдержаться.
— Очень хорошо, моя маленькая… очень хорошо.
— А тебе здесь не грустно? Ты хочешь вернуться?.. домой?
Он тихо усмехается, качает головой.
— Ох, Агата… Если бы мне предложили все деньги мира, я бы не согласился покинуть то место, где я сейчас.
Я улыбаюсь сквозь слёзы и кладу голову ему на плечо. Если ему хорошо, мне тоже спокойно. Если он счастлив — значит, всё не напрасно.
— Дедушка… а что я здесь делаю? — шепчу я.
Он долго молчит. Потом очень мягко говорит:
— Милая… Я не знаю. Но одно я знаю точно, тебе рано быть здесь. Твоё время ещё не пришло.
— Я… умерла?.. — вопрос, который я не хочу произносить вслух, сам срывается с губ. Холодок пробегает по спине.
Он крепче сжимает мою руку.
— Нет, Агата. Ты жива. Жива, моя хорошая.
Мы останавливаемся у одной из дверей. Она ничем не отличается от остальных, но почему-то от неё исходит странное, тёплое сияние. Дедушка смотрит на меня, его глаза наполнены нежностью и печалью.
— Когда твоя мама впервые пришла с тобой, совсем крохой, ко мне домой… — его голос дрожит от воспоминаний. — Я был так счастлив. Ты смотрела на меня своими огромными зелёными глазами и, кажется, пыталась понять, кто я. А я уже тогда знал, что ты будешь особенной. Никогда не забуду тот день.
Я сжимаю его руку.
— Зачем ты мне всё это говоришь, дедушка?..
— Потому что мне уже пора. И тебе тоже.
— Нет! Я не хочу! Здесь так спокойно… Я хочу остаться с тобой!
— Надо, милая… Надо, — он гладит меня по голове, как когда-то в детстве. — Тебе ещё много нужно успеть. Жить. Радоваться. Страдать. Но быть.
— Я тебя ещё увижу?.. — прошептала я, сдерживая слёзы, которые уже предательски катятся по щекам.
— Конечно, Агата. Я всегда с тобой. В сердце. В памяти. В каждом твоём вдохе. А однажды, когда настанет час, мы обязательно встретимся снова. Но не сейчас.
Он целует меня в лоб, так легко, почти невесомо. Потом открывает ту самую дверь. Свет из-за неё мягкий, тёплый, зовущий. Я делаю шаг за ним, но дверь тут же закрывается передо мной.
Я стучу, в отчаянии:
— Дедушка!
— Агата, тебе нельзя сюда. Тебе ещё рано.
— Дедушка!
И вдруг… всё вокруг начинает рассыпаться. Стены исчезают, потолок тает, пол уходит из-под ног. Всё превращается в пыль, в свет, в пустоту.
А потом — тишина.
Я резко распахиваю глаза. Свет, льющийся из потолочных ламп, сначала больно режет зрачки. Всё будто расплывается: белые стены, силуэты, шум приглушённый, как будто через воду. Но с каждой секундой сознание проясняется. Голову пронзает тупая боль, в теле ноет каждая мышца, как после тяжёлой драки или падения с большой высоты. Я пытаюсь пошевелиться, но даже малейшее движение отзывается болезненным эхом в позвоночнике.
Надо мной склонились люди в белом — врачи. Один из них держит в руках капельницу и мягко поправляет иглу в моей вене.
— Как вы себя чувствуете, мисс Портер? — спрашивает врач с тёплой, но сосредоточенной интонацией.
Я с трудом сглатываю, пытаясь говорить, хотя голос кажется чужим, хриплым.
— Немного болит голова… И всё тело словно разбито… Где я?..
— Вы в больнице. Переломов нет, только сильные ушибы. Всё обошлось, — врач кивает и, проверяя реакцию, поднимает руку. — Сколько пальцев вы видите?
Я щурюсь, концентрируясь:
— Четыре.
— Отлично. А как зовут ваших родителей?
— Дэвид и Амелия Портер.
Он кивает, записывает что-то в блокнот и бросает быстрый взгляд медсестре.
— А вы помните, как сюда попали?
Я морщу лоб, стараясь вытянуть из памяти хоть что-то.
— Я ехала на машине… Я устала… Глаза закрывались… Потом — тьма. Просто темнота.
Врач хмурится, но быстро возвращает себе прежнее спокойствие. Он наклоняется к медсестре, тихо говорит ей что-то, и она молча выходит из палаты.
— Сколько времени я… спала? — тихо спрашиваю, боясь услышать ответ.
— Вы находились в коме неделю.
— Неделя?.. — я в изумлении пытаюсь приподняться, но тут же резко падаю обратно. В спину будто вонзается игла боли, воздух выходит из лёгких.
— Не спешите. У вас было сотрясение, ушиб грудной клетки и множество гематом. Организм восстанавливается, но ему нужно время.
Я смотрю в сторону, сквозь стекло и замечаю силуэты. За прозрачной перегородкой стоят мама и папа. Мама вся в слезах, глаза распухшие, губы дрожат. Папа стоит прямо, напряжённый, с покрасневшими от недосыпа глазами. Я с трудом поднимаю руку и слабо машу. Мама сразу кивает, прижимая ладони к стеклу, а папа коротко кивает головой. Улыбка на секунду касается моих губ.
Проходит около десяти минут. Я лежу молча, слышу только тиканье часов и шипение аппаратов. И тут дверь распахивается — мама и папа врываются в палату. Мама сразу бросается ко мне, едва не плача навзрыд.
— Как ты, моя родная? Как ты себя чувствуешь? — голос срывается, руки сжимают мою ладонь.
— Я… я в порядке, мам, правда, — стараюсь улыбнуться, чтобы не пугать их, даже если всё внутри ноет от боли.
— И заставила же ты нас поволноваться, Алакей… — тихо говорит папа, хотя в голосе не гнев, а облегчение. — Но теперь всё хорошо. Ты с нами. Каждый получил своё.
Его последние слова прозвучали… странно. Словно с намёком. Я напрягаюсь, но молчу.
— Как вы узнали, что я здесь?..
— Самуэль позвонил отцу, — отвечает мама.
Моё сердце вздрагивает.
— Самуэль?.. — я даже не пытаюсь скрыть удивление. — Он… он был рядом?
— Да, Алакей, он всё рассказал, — папин голос стал серьёзным. Он подошёл ближе и взял меня за руку. — Скажи, почему ты держала это всё в себе? Почему не сказала нам? Почему решила одна распутывать это… охотиться на убийцу отца?
Я хотела возразить. Хотела сказать, что это было важно, что я никому не могла доверить это дело. Но слова застряли в горле. Впервые я увидела в папиных глазах не просто отцовскую строгость, а страх. Страх потерять меня.
— Мы всё знаем, Алакей. Всё. И единственное, за что я злюсь — это то, что ты поставила себя под такую опасность. Мы чуть не потеряли тебя.
— Папа, не говори так… Я жива. Я здесь.
Он кивает, выдыхая, и отводит взгляд, чтобы скрыть слёзы. Врач подходит к кровати.
— Извините, но пациентку необходимо перевести в палату. Вы ещё сможете её навестить чуть позже.
— Хочешь чего-нибудь, милая? — мама гладит меня по щеке, нежно, как в детстве.
Я хочу сказать, что хочу увидеть Самуэля. Спросить, где он. Женился ли? Думает ли обо мне? Но вместо этого я отвечаю с озорной улыбкой:
— Ожерелье из бубликов хочу.
Мама и папа улыбаются. Папа даже хмыкает, снова обретая привычную серьёзность.
— Хорошо. Будет.
Они уходят, а я остаюсь с врачом.
Когда дверь закрывается, я снова погружаюсь в тишину. Тело всё ещё ноет, но внутри нарастает что-то большее. Вопросы. Мысли. Воспоминания. Лицо дедушки, его голос. Его слова.
«Тебе рано здесь находиться… Твоё время ещё не пришло…»
Я жива. Я вернулась. Но что теперь?
Меня переводят в обычную палату. Здесь чуть просторнее, нет постоянных звуков аппаратов, лишь тишина и лёгкий запах стерильности. Медсестра приносит что-то, называемое кашей, на вкус невыносимо пресное, но я с усилием проглатываю несколько ложек. Аппетит начинает возвращаться. Наверное, это хороший знак.
После еды я снова откидываюсь на подушку и просто… смотрю в потолок. Белый. Гладкий. Пустой.
Как и мои мысли. Всё внутри будто опустело. Только тихое эхо недавних событий шепчет на грани сознания.
Как же скучно.
И вдруг стук в дверь.
Я поворачиваю голову. Входит Адриано. Всё тот же уверенный, слегка ленивый шаг. Всё та же ухмылка, словно он знает что-то, чего не знает весь мир. Хм. Есть идея. Он подходит ко мне и смотрит с лёгкой улыбкой, в глазах беспокойство и облегчение одновременно.
— Как ты себя чувствуешь, Агата?
Я моргнула, приняв самое серьёзное выражение лица.
— Мы знакомы?.. — произношу с театральным удивлением, глядя прямо ему в глаза.
Он останавливается, словно врезается в невидимую стену.
— Я… Ты меня не помнишь?.. — на его лице появляется растерянность, а за ней обида.
— Простите, сэр, но нет… — голос мой на грани смеха, но я держусь.
Он опускает глаза, делает шаг назад.
— А… Я, наверное… Пойду тогда, — произносит он глухо и разворачивается.
Я не выдерживаю. Смех вырывается из меня, но тут же хватаюсь за живот, боль всё ещё даёт о себе знать.
— Адриано, стой! — сквозь смех зову его. — Я пошутила.
Он резко оборачивается и, не раздумывая, подходит к кровати, чуть щиплет меня за плечо.
— Таким не шутят, Агата.
— Прости, но… ну ты видел своё лицо? Это стоило того, — улыбаюсь, не отводя взгляда.
— Я тебе припомню.
— Больных обижать нельзя.
— Вот именно. Потому я просто запомню. А отомщу потом, когда будешь на ногах.
Мы оба улыбаемся. Наконец-то искренне, по-настоящему. Как в старые добрые.
— Как ты себя чувствуешь? — голос его становится мягче.
— Всё лучше. Тело ещё ноет, но жить хочется. — делаю паузу. — Адриано… Адамо нашли?
Его лицо меняется. Он смотрит в сторону, словно подбирает слова.
— Нашли. И… с ним уже разобрались.
— Он мёртв? — спрашиваю, почти шепотом.
Он кивает.
Я отвожу взгляд, медленно качаю головой.
— Он был ублюдком… Но не думаю, что заслуживал смерти.
— Только не стоит его жалеть, Агата. Он заслужил каждую секунду страха, что успел испытать.
— Наверное, ты прав, — отвечаю, не желая спорить, но и не соглашаясь до конца.
И тут дверь открывается снова.
Я даже не смотрю сразу. Просто чувствую, как воздух в комнате меняется. Становится плотнее. Тише. Глубже.
Он.
Тот, чьё имя болит. Тот, кто несёт за собой одновременно хаос и покой.
Самуэль.
Высокий. Бледнее, чем обычно. Уставший, но всё такой же… Самуэль. Глаза ловят мои мгновенно. Я смотрю на его левую руку.
Кольца нет
Что это? Случайность? Уловка? Или правда?
— Я, наверное, пойду, — тихо говорит Адриано, смотрит на меня ещё раз и выходит, оставляя нас вдвоём.
Мы с Самуэлем молчим. Секунды тянутся, будто часы. Я первая нарушаю тишину.
— Я думала, ты не придёшь.
Он опускает голову, словно виноватый мальчишка.
— Я не знал, увижу ли тебя снова.
— Но ты видишь, — в голосе у меня не упрёк, не обвинение. Просто констатация факта. — Как прошла свадьба? — бросаю вопрос, который не даёт покоя с самого начала.
Он смотрит на меня. Глаза горят.
— Я не женился, mia cara.
Я моргаю. Сбита с толку.
— Ты… перенёс свадьбу?
— Нет. Отменил. Навсегда, — голос ровный, твёрдый.
Я отвожу взгляд, пытаясь скрыть довольную полуулыбку.
— Мне жаль… — вру.
Он усмехается.
— А мне — нет. Это было лучшее решение в моей жизни.
Он приближается. Садится на край кровати. Наши руки почти касаются.
Я чувствую, как сердце бешено стучит.
— Я был рядом, Агата. Каждый день. Просто не мог войти.
— Почему?..
Он долго молчит. Потом сжимает руки, словно сдерживает что-то важное.
— Потому что боялся, что ты не захочешь меня видеть.
— Глупый.
Я тянусь к нему. Моя дрожащая, слабая ладонь касается его руки. Он замирает. Потом сжимает её. Сильно.
— Я тебя ждала.
— Ты могла умереть… а я ничем не мог помочь. Просто смотрел, как ты ускользаешь…
— Но я здесь. Жива, Самуэль.
Он кивает, потом глубоко вдыхает.
— Я хочу рассказать тебе всё. Услышь меня. А потом, если захочешь — прогони. Но я не хочу больше лгать.
— Я слушаю.
И он начинает.
Рассказывает всё — от первого момента. Как Сильвестр убил мистера Баркли. Как он оказался втянут. Как его шантажировали. Как каждое его решение было сделано ради одного — меня.
— Я виноват. Агата, я знаю. Я не прошу прощения. Я прошу шанс. Шанс доказать, что я всё ещё достоин быть рядом.
Он берёт мою ладонь, подносит к губам, целует. Осторожно. Почти благоговейно.
Я закрываю глаза. Всё кружится — мысли, эмоции, воспоминания. Я люблю его. И всё же… мне нужно время.
— Мне нужно подумать, Самуэль. Я хочу отдохнуть. Побуду у родителей, приду в себя.
Он кивает.
— Конечно… Я подожду. Сколько потребуется.
Он встаёт. Направляется к двери, останавливается в проёме, а затем оборачивается. В глазах искра. Его фирменная. Улыбка кривая, голос низкий.
— Если не я, то никто, маленькая стервочка.
И исчезает.
А я впервые за долгое время улыбаюсь по-настоящему.
После ухода Самуэля я ещё долго не могла прийти в себя. Сердце колотилось, мысли прыгали с места на место. Его слова звучали в голове эхом, которое не утихало. Я не знала, куда всё это приведёт… но знала точно, что больше я не одна.
Не прошло и часа, как в дверь палаты постучали. Я ожидала медсестру или, может быть, врача. Но нет, за ней один за другим начали появляться они.
Почти вся Vendetta Eterna.
Первым вошёл Джеймс с огромным букетом белых роз, сразу за ним Орландо с жёлтыми тюльпанами, потом Рико с нарциссами, и даже суровый Эдриан протиснулся в дверной проём, держа в руках что-то похожее на горшок с лавандой.
Я не верила своим глазам. Палата моментально наполнилась голосами, движением, ароматами цветов и смехом.
— Вы сговорились? — слабо усмехнулась я, оглядываясь на все эти букеты.
— Это называется уважение, хакер, — проговорил Джеймс, подмигнув.
Но настоящий шок был впереди. Вслед за ними вошла Матильда.
Тихо, немного неуверенно, но с такой теплотой в глазах, что меня пробило на слёзы.
— Ты пришла… — выдохнула я, не скрывая эмоций.
— Конечно, пришла. Я ведь тебе не просто знакомая, ты же знаешь.
Мы обнялись так, будто расставались на годы. Из-за всей этой истории с Сильвестром, расследованием, погонями, я как будто позабыла о ней. Но она нет. Она пришла. И это была именно та дружба, о которой я мечтала. Простая, искренняя, крепкая.
Когда они все ушли, моя палата напоминала не лечебницу, а цветочный рай. Ароматы смешались — лаванда, розы, тюльпаны, жасмин, нарциссы… Клянусь, если бы кто-то сейчас зашёл, мог бы подумать, что здесь отмечают свадьбу. Или похороны. Хотя скорее второе рождение.
Вечером снова пришли мама и папа. Они сели на стулья у моей кровати, положили на тумбочку… пакет с бубликами. Те самые.
Я не сдержала улыбку.
— Как много цветов, — сказала мама, осматривая палату с удивлением.
— Да, у меня много хороших друзей, — с лёгкой гордостью ответила я.
— Я познакомился с некоторыми, — заметил отец, немного подозрительно. — Неплохие ребята.
— А где Ханна, София и Дерек? — вспомнила я вдруг. Их лица, голоса, смех… всё так ярко всплыло в памяти.
— Остались в Брайтоне. Мы пообещали, что как только тебя выпишут, приедем с тобой. Все переживают. Бабушка… она места себе не находила, — мама бережно провела ладонью по моим волосам.
— Очень соскучилась по ним. Хочу домой.
— Правильно, Алакей. Дома безопасно, — твёрдо сказал отец, и в его голосе сквозила тревога, хоть он и пытался её скрыть.
Мы ещё немного посидели, разговаривая о пустяках. О погоде, о новой книге, которую читает мама, о бульдоге соседки Мэри, который сбежал со двора. Обычные разговоры, но такие тёплые. Такие настоящие. Я чувствовала, как моё сердце наконец находит покой.
Позже врач зашёл и попросил родителей уйти, чтобы я могла поспать. Мама поцеловала меня в лоб, папа задержался чуть дольше, прежде чем выйти.
Я уснула быстро.
Но сон не был долгим.
Мне снился он. Адамо.
Сначала просто тень у двери. Потом он входит. Его лицо, как в тот день, когда он меня похитил. Жестокое. Ледяное. Пустое. Он приближается.
Рука тянется к моей шее, я не могу закричать, не могу даже пошевелиться. Он душит меня, как тогда. Снова. Голоса исчезают. Веки слипаются. Крик замирает внутри.
— Не трогай… Нет… Нет! Самуэль! — я просыпаюсь, резко приподнимаясь.
Из груди вырывается крик, громкий, пронзительный, надтреснутый. Я хватаюсь за горло, руками пытаясь стереть невидимые пальцы, которые, кажется, всё ещё сжимают мою шею.
Через секунду в палату врываются все.
Мама, отец, врач, Адриано, медсестра, и… Самуэль.
Он подлетает ко мне первым, хватает за плечи, крепко прижимает к своей груди.
— Ш-ш-ш, всё хорошо. Я здесь, я с тобой. Всё хорошо…
— Он здесь… Он пришёл за мной… — шепчу я, дрожа, не веря, что это был всего лишь сон.
— Кто, Агата? Кто пришёл? — Самуэль гладит меня по спине, его голос глухой от тревоги.
— Адамо. Он снова был здесь… Он душил меня…
— Он тебя больше никогда не тронет. Обещаю. Я клянусь тебе.
— Прошу, дайте пройти, мне нужно её осмотреть, — врач оттесняет Самуэля.
Тот неохотно отпускает меня, но остаётся рядом. Врач подключает капельницу с успокоительным. Тепло растекается по венам, дыхание выравнивается. Всё медленно отдаляется, как будто я снова ухожу под воду.
Голоса слышны приглушённо.
— Я побуду с ней, — говорит Самуэль.
— Она побудет с отцом, — резко отвечает папа.
— Пожалуйста, не ссорьтесь, — прошу я слабо. — Я одна, а вас двое. Не надо.
Папа смотрит на Самуэля, будто сверлит взглядом дыру у него в груди. Но всё же первым отступает. Он тяжело вздыхает и выходит. Мама следом за ним.
Мы остаёмся вдвоём.
Самуэль молча садится на стул рядом с кроватью. Берёт меня за руку. Его ладонь тёплая, крепкая, надёжная.
— Спи, Агата, — шепчет он, склонившись ближе. — Я буду охранять твой сон. Никто больше не причинит тебе зла. Никогда.
И я верю ему.
Я верю, как ребёнок верит в свет ночника в темной комнате.
Я закрываю глаза и в этот раз сплю спокойно.