Глава 30
Самуэль
Не успел я опомниться, как Агату уже увезли в реанимацию. Всё произошло так быстро, что я даже не успел толком разглядеть её. Только растрёпанные волосы, окровавленное лицо и безжизненное тело на каталке. Меня, как и положено в таких случаях, внутрь не пустили. Оставалось лишь смотреть, как за стеклянными дверьми моя любимая борется за жизнь, окружённая командой врачей, словно белыми тенями в тревожном полумраке.
Я стоял, прижавшись лбом к холодному стеклу уже где-то часа два. Всё тело ныло, как будто боль Агаты была моей собственной. Внутри будто что-то надрывало сухожилия души.
Один из врачей вдруг стремительно выбежал из палаты, как пущенный снаряд. Я услышал пронзительный звуковой сигнал, одинокий, высокий, тревожный. Аппарат. Тот самый, который никогда не должен звучать таким образом. Его писк пробил меня до костей.
— Давление падает! Мы её теряем! — раздался крик из глубины реанимации.
Мир вокруг потерял резкость, всё стало размытым и медленным. Я прилип к стеклу, отчаянно ища глазами Агату. Она лежала неподвижно, словно кукла, брошенная в хаос стерильных трубок, датчиков и рук в латексе. Её глаза были закрыты. Кожа бледная, почти прозрачная. На груди вздымались и опадали пласты проводов, но дыхание… дыхание исчезло.
Врач выхватил дефибриллятор, с хрустом растёр электроды между ладонями и резко положил на её грудь:
— Заряд: 200! Отойти!
Разряд прошёл по телу Агаты, заставив его вздрогнуть, как натянутую струну. Но монитор ответил ровной линией и тем же ужасным сигналом. Без изменений.
— Теряем?! — сорвался у меня с губ хриплый, почти нечеловеческий голос. — Нет! Агата, Нет! — я со всей силы ударил по стене кулаком, даже не почувствовав боли.
В этот момент сзади появился Адриано. Он крепко схватил меня за плечи и потянул назад, стараясь удержать.
— Самуэль! Ты не поможешь ей сейчас! Успокойся!
— Как мне успокоиться?! Она умирает! Ты это понимаешь?! Она… она уходит!
Я вновь бросил взгляд через стекло. Врач проверил пульс. Ничего. Лицо его застыло в холодной сосредоточенности. Он молчаливо подал знак медсестре зарядить повторно.
— Ещё один разряд. 300. Отойти!
— Пожалуйста… — прошептал я, не зная, к кому обращаюсь — к Богу, к судьбе, к самой Агате. — Пожалуйста, борись…
Второй разряд. Тело дёрнулось сильнее, но экран остался предательски прямым. Мир рухнул. Я замер, сердце сжалось в комок, и будто перестало биться вместе с её.
— Агата… — выдохнул я, уже не крича, а как будто прощаясь.
И вдруг — бип… бип… бип…
Экран ожил. Пошли слабые, но ритмичные импульсы. Аппарат начал пищать так, как должен был. В глазах у врачей мелькнула надежда. Один из них что-то буркнул в рацию, другой проверил зрачки. Снова метнулись капельницы, рука медсестры скользнула по каталке, нащупывая вену.
Я не мог поверить. Я не хотел моргать, вдруг всё исчезнет, если я закрою глаза хоть на миг.
Живи. Ты сильная. Пожалуйста, держись… ради нас.
Прошёл ещё один мучительно долгий час. Часы словно застыли, каждый миг растягивался до боли, и я не отрывал взгляда от дверей палаты, где за стеклом, в плену трубок и машин, находилась Агата. Мы с Адриано сидели на жёсткой скамье в коридоре, не говоря ни слова. Воздух был густой, как перед грозой. Наконец дверь скользнула в сторону, и в проёме появился врач. Мы сразу вскочили и бросились к нему, будто от этого зависело само её спасение.
— Доктор! — вырвалось у меня. — Что с ней? Как она?..
Он снял маску, коротко вздохнул и посмотрел на нас с усталой, но не безнадежной серьёзностью.
— Пациентка в состоянии глубокой комы. Черепно-мозговая травма, серьёзный отёк головного мозга. Мы стабилизировали состояние, остановили кровоизлияние. Она жива… но всё ещё в критическом положении.
Кома. Эти четыре буквы словно разрубили пространство между надеждой и страхом. Отёк головного мозга — звучит почти приговором. Сердце рухнуло куда-то в бездну.
— К… Кома?.. — переспросил я, будто не до конца осознал сказанное.
— К сожалению, да. Из-за высокой дозы снотворного в крови её организм был ослаблен, и в случае хотя бы секундной задержки мы бы её потеряли. Сейчас она буквально висит на грани. Аппараты поддерживают работу органов, но главное — это её мозг. Он пострадал сильнее всего. Агата борется. Но теперь всё зависит от неё.
— А когда она очнётся? Сколько это продлится? — тихо, почти шёпотом, спросил Адриано, стоящий рядом.
Врач посмотрел на нас так, как смотрят те, кто не обещает зря.
— Этого мы не можем знать. Кома — непредсказуемое состояние. У кого-то она длится сутки, у кого-то недели. А кто-то… — он не договорил, явно не желая произносить худшее. — Простите, мне нужно вернуться.
Он повернулся и ушёл быстрым шагом, оставив за собой холод и тишину.
Я снова подошёл к стеклу и прижался к нему лбом, чувствуя, как от холода дрожат губы. За ним — моя Агата. Бледная, хрупкая, почти призрачная. Казалось, она не спит, а ушла куда-то глубоко внутрь себя. Мониторы бормотали тихие сигналы, трубки обвивали её руки, грудь чуть вздымалась от искусственного дыхания. Казалось, что весь этот медицинский ужас был сном. Но нет. Это была реальность. Та самая, от которой не просыпаются по щелчку пальцев.
«Это всё не должно было случиться…»
Если бы я не струсил, если бы тогда сделал шаг навстречу, она была бы рядом. Смеялась бы, как всегда, подкалывая меня, бесилась бы, выговаривая с её привычной драмой. А потом… просто бы улыбнулась. И мне бы хватило этого. Одной её улыбки, чтобы жить. Чтобы дышать.
Позади послышались шаги. Адриано подошёл, положил руку мне на плечо и мягко, но уверенно повернул к себе.
— Самуэль… — его голос был тихим, но в нём звучала сила. — Она сильная. Ты ведь знаешь это.
Я кивнул, проглотив ком в горле.
— Она сильная… — повторил я едва слышно, словно убеждая не только себя, но и весь этот равнодушный мир вокруг.
И в этот момент мне отчаянно захотелось верить, что где-то, за этой стеклянной стеной, под всем этим медицинским мраком, её душа всё ещё слышит. Всё ещё борется. Всё ещё помнит меня.
***
Я не знал, сколько времени прошло. Возможно, часы остановились, как и дыхание Агаты в тот самый момент, когда её сердце почти сдалось. За окном царила глубокая ночь, город спал, но внутри больницы жизнь замерла на грани между смертью и надеждой. Агата всё ещё оставалась в реанимации под круглосуточным наблюдением врачей. В палате не выключали свет, ровный, холодный, такой же безразличный, как аппараты, поддерживающие её хрупкое тело. Она лежала неподвижно, и только пульсации на мониторе доказывали, что где-то глубоко внутри она всё ещё борется.
Адриано принёс еду — тёплую, ароматную, но в горло не лез ни кусок. Я поблагодарил его, но едва смог отпить пару глотков воды. В груди сидел ком. Он не давал дышать. Не отпускал.
За это время сюда пришли почти все члены Vendetta Eterna — по одному, молча, с потухшими глазами. Они подходили к стеклу, задерживались на несколько секунд и уходили, не мешая тишине. Для них Агата давно стала своей. Не просто частью команды, а сестрой, огнём, который освещал и поджигал, но всегда оставался своим. А для меня… она стала всем. Любовью, спасением, светом среди хаоса, который я сам породил.
Если бы кто-то сказал мне, что я влюблюсь в эту дерзкую, язвительную девчонку — я бы рассмеялся. Громко. Глупо. Уверенно. Но вот я здесь — с разбитым сердцем и молитвами, которых никогда раньше не произносил.
Говорят, мир не вращается вокруг одного человека.
Они врут.
Они просто не знают, как его крутить.
А я научусь. Я заставлю этот чёртов мир вертеться вокруг Агаты. Пусть только она очнётся… Пусть только жизнь вернётся в её глаза.
— Мерзкий ублюдок! — раздался за спиной голос, резкий, сдавленный от ярости и боли.
Я обернулся и увидел, как отец Агаты буквально налетел на меня. Его кулак врезался мне в лицо с такой силой, что в глазах потемнело. Я пошатнулся, едва устояв на ногах. От меня никакой реакции. Даже не поднял рук. Мне не за что было защищаться.
— Что ты мне обещал, Самуэль?! А?! — заорал он, хватая меня за грудь. — Ты клялся! Клялся, что моя дочь будет в безопасности! Где она сейчас?! В каком, чёрт побери, она состоянии?!
Я смотрел на него. Прямо в глаза. Молчал. Потому что не мог сказать ничего, что оправдало бы случившееся. Он был прав.
— Ты ведь обещал… — его голос дрогнул, стал надрывным. — Обещал мне… и ей…
Рядом прошла мать Агаты. Тихо, как тень. Она не смотрела на нас. Подошла к стеклу, замерла напротив дочери, положила ладонь на холодное стекло, будто могла через него согреть, разбудить, вырвать из темноты.
— Моя девочка… — прошептала она, и сердце моё сжалось ещё сильнее.
Адриано сделал шаг вперёд и аккуратно положил руку на плечо Дэвида.
— Мистер Портер… пожалуйста, давайте сядем. Вам нужно остыть…
— Не трогай меня! — рявкнул он, выдернувшись. Затем — достал пистолет.
Всё произошло слишком быстро.
Холодная сталь блеснула в тусклом свете коридора, и дуло направилось прямо мне в грудь.
— Дэвид! Нет! — крикнула мать Агаты, бросаясь к нему и цепляясь в его футболку, стараясь оттащить.
— Отпусти меня! — глухо бросил он. — Я должен знать… что он сделал с моей дочерью!
Я поднял руки, но не чтобы защищаться, просто чтобы показать, что я не сопротивляюсь.
— Это моя вина… — выдохнул я. — Всё… это всё моя вина. Я не уберёг её. Я…
Я должен был быть рядом. Я обещал… и я подвёл.
Дуло пистолета всё ещё смотрело мне в грудь. Я чувствовал, как напряжение вокруг стало невыносимым. Но я не отводил взгляда. Если бы он нажал, я бы не уклонился.
— Убей меня, если хочешь.
Тишина. Только шорох дыхания, слабый писк мониторов и еле сдерживаемые всхлипы матери Агаты. Палец на спусковом крючке дрогнул.
И затем… пистолет опустился.
Я начал говорить. Медленно, сбиваясь, начиная издалека и всё глубже погружаясь в суть. Я рассказал всё, не утаивая ни одной детали, даже те, которые раньше казались опасными, запретными или личными. Потому что они имели право знать.
Я рассказал, как Агата, несмотря на боль и страх, шла вперёд. Как отказывалась сидеть в стороне, как рисковала собой ради других, как поймала убийцу — убийцу собственного деда, отца самого Дэвида Портера. Парадокс судьбы, который она не выбрала, но приняла. Не ради мести, а ради справедливости.
Дэвид и его жена слушали молча. Глаза расширялись с каждым новым откровением. В их взглядах был шок, растерянность, и где-то на дне восхищение. Я видел, как менялись их лица, как рушился образ их «маленькой девочки» и появлялось что-то иное — уважение. Пусть и неосознанное.
Когда я закончил, наступила долгая, густая тишина. Только аппарат за стеклом продолжал мерно пищать, отмеряя секунды между жизнью и неизвестностью. Мы сидели втроём, каждый погружённый в свои мысли.
И вдруг голос мистера Портера нарушил эту тишину. Глухой, глубокий, будто вырвавшийся из самого сердца:
— В Брайтоне… хоть Агата большую часть времени проводила дома, она сияла, — сказал он, не глядя на нас, а будто в прошлое. — Даже когда я был груб, не пускал её на молодёжные тусовки, даже когда отказывался слышать её мечты об учёбе… Она всё равно сияла. Как будто ей было наплевать на моё давление. Как будто она всё равно находила повод быть живой. Настоящей.
Он не повышал голоса, но каждое слово било по сердцу. Это был упрёк не гневом, а болью. Болью отца, потерявшего то единственное, что для него было дороже жизни.
— Но стоило ей ступить в Лас-Вегас… весь её блеск исчез.
Дэвид поднял руку и медленно, почти театрально, пригрозил мне пальцем. Потом указал в сторону двери реанимации.
— Когда она очнётся… А она обязательно очнётся, я не сомневаюсь в этом, потому что она — Агата Сесилия Портер, моя дочь, упрямая и несгибаемая… Я заберу её домой. В Брайтон. Там, где ей место. Там она поступит, куда захочет. Работать будет где угодно. Но рядом со мной. Только там она в безопасности. Только рядом с отцом.
В его голосе звучала не только решимость, но и отчаянная вера, будто он повторял это не только мне, но и самому себе. Будто этим он отгонял страшное «а если нет».
Я ничего не ответил. Просто смотрел на него. Потому что спорить в этот момент было бы бессмысленно, да и несправедливо. Он переживал ту же боль, что и я. Просто по-своему.
Но внутри, под сдержанной тишиной, у меня уже всё бурлило.
Он ошибался.
Агата изменилась не потому, что потеряла блеск. А потому, что выросла. Потому что перестала жить в тени чужих решений и начала выбирать сама. Да, её жизнь стала опаснее, жёстче, но она стала свободной. Не хрупкой девочкой, которую нужно запереть в комнате под замком. А женщиной, которая сама выбирает, куда идти, за кого бороться и кого любить.
Я мог бы сейчас встать, броситься в спор, защищать себя, спорить, кричать, доказывать, что я не враг. Но я не стал. Потому что это был не мой момент. Я только молча смотрел в сторону реанимации, туда, где она лежала. Словно слушала нас даже в глубокой коме. Я верил: она слышит.
Если придётся — я снова подерусь с Дэвидом. Словами. Кулаками. Войной, если потребуется. Но я не отдам её. Потому что я тоже борюсь за неё. Потому что её жизнь больше, чем страх. Больше, чем Брайтон. Больше, чем даже я.
Я просто хочу быть рядом. Не клеткой. А тем, кто идёт с ней рядом. Пусть хоть в огонь. Если она захочет — мы исчезнем. Уедем. Далеко-далеко. Подальше от всех. От прошлого. От боли.
И начнём всё заново.
Из-за угла, шаг за шагом, вышел врач. Он выглядел усталым, но собранным, как человек, чья работа заключается в том, чтобы каждый день удерживать людей на грани жизни и смерти. Он уверенно направился к двери реанимации, где находилась Агата.
Миссис Портер поднялась с места и с дрожью в голосе обратилась к нему, перехватив его почти на полпути:
— Пожалуйста… Дайте увидеться с дочерью… Я умоляю вас. Хотя бы на пару минут. Просто… побыть рядом. Я обещаю, не больше.
Голос её едва не сорвался, но в нём звучала материнская сила, отчаянная и стойкая. Она не требовала, она просила так, как может просить только мать, которая каждую секунду теряет дочь.
Врач посмотрел на неё с пониманием, на мгновение замер, затем кивнул:
— Сейчас я её осмотрю. Если всё стабильно — сможете войти. Но ненадолго.
Он открыл дверь и вошёл внутрь, а мы все остались стоять снаружи. Время тянулось мучительно. Через стекло я видел, как он склонился над Агатой, проверяя её показатели, осматривая швы, подключение датчиков. Движения его были аккуратными, отточенными.
Пять минут спустя он вновь вышел к нам, снимая перчатки.
— Она стабильна. Можете зайти. Но, пожалуйста, тихо. И ненадолго.
Мистер и миссис Портер молча кивнули и вошли в палату. Я остался у двери, не смея даже дышать громко. Лишь смотрел сквозь стекло, как они, медленно, будто боясь спугнуть дыхание дочери, подошли к её койке.
Мать Агаты первой коснулась её, ладонь сжалась на руке дочери с такой нежностью, будто это касание могло вернуть ей жизнь. Она не выдержала и прижалась к груди мужа, уткнувшись лицом в его плечо. Тот крепко обнял её, что-то прошептал ей на ухо, и она, всхлипывая, закивала, вытирая слёзы. Сколько боли уместилось в этом молчаливом объятии…
Дэвид Портер подошёл ближе к дочери. Он сел на корточки, осторожно взял её ладонь в свою и поцеловал. Его губы зашевелились, он что-то шептал, но я не мог разобрать слов. Это были слова отца, сломленного, но всё ещё стоящего.
Я не хотел мешать этой интимной сцене. Не чувствовал, что имею на это право. Я развернулся и пошёл вниз, чтобы принести им что-то поесть. После долгого перелёта, потрясений, бессонницы им нужно было восстановиться. Это было хотя бы чем-то, что я мог для них сделать прямо сейчас.
Когда я вернулся, они уже сидели на скамейке в коридоре, вымотанные, с опустошёнными лицами, но с каким-то новым светом в глазах. Светом надежды. Я подошёл и осторожно поставил рядом с ними небольшой бумажный пакет с едой.
— Поешьте, пожалуйста. Вы наверняка проголодались.
— Спасибо… — едва слышно ответила миссис Портер. Голос её был тёплым, мягким. Совсем не таким, как у мужа. — Но у нас и кусок в горло не полезет.
Она всё ещё не спускала глаз с двери палаты. В её взгляде была не просто тревога, там была безусловная любовь, та, которая держит даже тогда, когда врачи разводят руками.
— Вам нужно отдохнуть. Полёт был долгим. Я могу устроить для вас номер в отеле… или, если хотите, мой дом в вашем распоряжении.
— Мы не оставим её, — твёрдо сказала она, не глядя на меня.
— Дорогая… — неожиданно мягко заговорил Дэвид. Он встал и помог ей подняться. — Он прав. Нужно немного восстановиться. Когда Агата проснётся, мы должны быть рядом и в силах.
Он посмотрел на меня, взгляд всё ещё тяжёлый, но уже без той злой ярости, что была раньше.
— Мы остановимся в квартире Агаты.
— Конечно. Машины уже ждут на улице. Один из моих людей отвезёт вас. Всё безопасно.
— Иди вперёд, — сказал Дэвид жене и мягко подтолкнул её к выходу. — Я… просто поговорю с ним.
— Дэвид… — обеспокоенно начала она.
— Я ничего не собираюсь делать. Просто поговорю, — повторил он, чуть тише.
Она медленно кивнула, бросила на меня тревожный взгляд и ушла, скрывшись за углом.
Дэвид подошёл ко мне вплотную. Оглянулся, убедился, что никого рядом нет, и заговорил:
— Где эта тварь, что похитила мою дочь?
— Мы ищем его, мистер Портер. Уже включены все возможные ресурсы: самолёты, поезда, границы, морские порты. Он не уйдёт. Мы его найдём. Это вопрос времени.
Он прищурился, губы сжались в тонкую линию.
— Когда найдёте его — сообщи мне первым. Я разберусь.
Я посмотрел прямо ему в глаза. И спросил, не мигая:
— Вы хотите его убить?
Он усмехнулся, совсем не весело, а скорее устало. Горько.
— Догадливый. Хорошо, что не совсем дурак.
Я кивнул. И протянул ему руку:
— В таком случае… вам может понадобиться помощь.
Но он не пожал её. Только медленно покачал головой.
— Не думай, что я всё забыл, Самуэль. С тобой… я разберусь отдельно. Когда всё это закончится.
Он развернулся и ушёл.
А я остался стоять на месте, чувствуя, как по спине медленно скользит холод. Не от страха перед ним, а перед тем, что он действительно может забрать Агату навсегда.
Врач вышел из палаты и собирался уже идти дальше по коридору, но я шагнул вперёд, сжав кулаки, не зная, откуда во мне взялась эта решимость.
— Доктор… подождите.
Он обернулся.
— Пожалуйста… дайте мне одну минуту. Только минуту. Я не мешал, не заходил. Но мне нужно… просто нужно сказать ей кое-что.
Он посмотрел на меня долго, будто что-то взвешивал. Потом коротко кивнул:
— Только одну. Она всё ещё в критическом состоянии. Ни шумов, ни прикосновений. Поняли?
— Да. Обещаю.
Врач отступил в сторону и слегка приоткрыл дверь. Я шагнул внутрь, и она бесшумно закрылась за моей спиной.
Палата встретила меня гулкой тишиной, нарушаемой лишь размеренным бип… бип… бип аппарата у изголовья. Свет был тусклым, тёплым, всё в этом помещении казалось каким-то неестественным, слишком ровным, слишком аккуратным. А в центре — она.
Агата.
Такая хрупкая. Бледная. Казалось, что если сказать хоть слово громче, всё это исчезнет. Она лежала с закрытыми глазами, будто спала глубоко, тяжело. Только вздымающаяся грудь, подсоединённая к аппаратам, подтверждала, что она всё ещё здесь. Всё ещё борется.
Я подошёл к ней. Осторожно. Почти на цыпочках. Застыл у её кровати, не смея сесть или прикоснуться. Просто стоял рядом.
— Привет… — выдохнул я еле слышно.
Пауза.
— Прости, что так… Прости, что не уберёг. Я был рядом, но… как всегда, не сумел. Ты всегда была сильнее, упрямее, свободнее. А я всё пытался защитить тебя, не спросив, хочешь ли ты вообще этой защиты. Я думал, что смогу контролировать всё. И потерял главное — тебя.
Горло сдавило. Я опустил взгляд, губы дрожали.
— Ты знаешь, я ведь раньше не верил в душу. В то, что кто-то нас слышит, когда мы молчим. Но сейчас… я очень хочу, чтобы ты слышала. Потому что… если ты слышишь — борись, Агата. Пожалуйста. Борись не ради меня, а ради себя. Ради всего, чего ты хотела. Ради жизни, которую ты ещё даже не начала по-настоящему.
Я замолчал на секунду, потом добавил, почти шёпотом:
— Я люблю тебя. Не умею говорить это красиво. Да и ты бы, наверное, закатила глаза. Улыбнулась криво. Назвала бы сентиментальным идиотом. И знаешь… мне бы хватило этой твоей улыбки. Только её. Её — и всё. Я отдал бы весь этот чёртов мир за один твой взгляд.
Аппарат продолжал тикать. Комната не изменилась.
Я выдохнул.
— Врачи говорят, что всё зависит от тебя. И я верю, что ты выберешь вернуться. Потому что ты не из тех, кто сдаётся.
Снова пауза. Тишина.
Я сделал шаг назад, не спеша. Смотрел на неё, словно в последний раз, хотя в глубине души надеялся, что это не так. Что она откроет глаза, что усмехнётся. Скажет: «Ты идиот, Самуэль» — и всё станет как раньше.
Но сейчас…
Сейчас я просто посмотрел на неё ещё раз и прошептал:
— Я жду. Слышишь? Я жду тебя.