• Глава 25: И всё началось снова
Сначала Карине казалось, что это просто затянувшийся побег. Страна — та же. Город — новый. Люди — чужие. Но как-то сразу стало легче дышать. Ледяной февраль остался за спиной. Прямо в аэропорту она почувствовала, как с плеч снимается что-то большое, тяжёлое, почти без формы. Как будто наконец-то можно выпрямиться.
Илья встретил её в куртке, явно не по сезону — как будто ему было всё равно. У него в руках был кофе. И в глазах — покой.
Он не задавал лишних вопросов. Не спрашивал про прошлое, не торопил, не влезал. Только улыбался. Порой молчаливо. Порой странно, будто с недосказанностью. Но в этом молчании не было холода.
Квартира была светлой, хоть и безликой. Мебель простая, запах новый. Постель пахла мягким порошком и мятой.
Карина долго не распаковывала чемодан. Первую неделю жила из него, словно оставляя себе возможность сбежать обратно.
Но сбегать не пришлось.
Илья оказался человеком, который умел быть рядом — без навязчивости. Он работал много, но всегда находил момент позвонить или прислать фото забавного граффити с дороги. Он приносил домой еду, делал чай, когда у неё болела голова, оставлял банку варенья у её ноутбука и терпеливо слушал её утренние тирады про бессмысленность всего.
И — удивительно — Карина начинала оживать.
Она устроилась работать в тату-студию. Небольшую, локальную, с теплыми отзывами. Впервые за долгое время рука не дрожала, когда она брала машинку. Линии шли чётко. Люди — улыбались.
Иногда она ловила себя на том, что смеётся. Без надрыва. Просто — смеётся.
По вечерам они гуляли. Без цели. Он показывал ей город, который знал лучше неё, рассказывал истории, которых она раньше не слышала. Однажды они заблудились, попали на крышу открытого торгового центра и сидели там до полуночи, делясь наушниками. На плейлисте — старый альбом, который она раньше обсуждала с Женей.
Но теперь — не больно.
Просто знакомо.
Она начала засыпать без внутреннего диалога. Перестала бояться зеркала. Стала чаще есть.
А однажды, в середине апреля, Илья пришёл домой с огромным букетом тюльпанов и сказал:
— Не знаю, какой сегодня день, но мне просто захотелось сделать тебе приятно.
Карина не заплакала.
Она только кивнула и обняла его — медленно, по-настоящему, как будто впервые разрешила себе признать, что здесь — безопасно.
И, может быть, всё действительно получится.
Они поссорились из-за ерунды — так всегда и бывает.
Вечером Карина мыла посуду. Вода была горячей, слишком горячей, но она не замечала.
Илья вошёл в кухню с какой-то фразой на автомате:
— Ты снова была в себе весь день. Я даже не понял — я что-то сделал?
Карина не ответила сразу.
Просто поставила чашку в сушку и стояла, уставившись в собственные руки. Вода капала с пальцев на пол.
Он подошёл ближе.
— Я не хочу давить. Но ты ведь со мной теперь. Почему ты не позволяешь мне быть ближе?
И вот тогда — оборвалось.
— Потому что ты не знаешь, кто я такая, — резко сказала Карина, и голос сорвался, как будто чужой.
Он растерялся.
— Тогда расскажи мне. Я хочу знать. Не надо бояться меня.
Она не выдержала. Присела на край кухонного стула, обхватила голову руками и выдохнула так, будто всё накопленное вышло одним движением.
— Я долго жила как развалина. Просто тень. Я делала дерьмовые вещи, страдала от своих же решений. Я потеряла людей, которые были мне дороги. Я себя не уважала. И да, я была с девушкой. Это не "фаза", не "поиск". Это была любовь. Единственная в моей жизни, которая по-настоящему разорвала меня. Я не умею дышать без боли.
Я здесь, потому что хотела сбежать. От города, от прошлого, от самой себя. Но я не сбежала. Я ношу это всё в себе, понимаешь? Каждый день.
Он молчал.
Смотрел на неё — не с ужасом, не с осуждением. А как человек, который впервые видит в другом — сломанное, настоящее.
— Ты не должна мне всё рассказывать, если не хочешь, — тихо сказал он. — Но спасибо, что рассказала это. И... я не уйду. Просто будь собой, даже если тебя штормит. Мне не нужно идеальной версии тебя. Я не в неё влюбился.
Карина не знала, плачет ли она. Но внутри всё будто сжалось в точку, а потом — отпустило.
Она не сказала, что уехала не ради новой жизни, а ради возможности похоронить старую.
Не сказала, что он стал для неё шлюзом из одного ада в другой, более управляемый.
Но она позволила себе быть хрупкой.
И пока этого было достаточно.
Прошлое перестало стучаться. Оно всё ещё было — тихое, безмолвное, но уже не душило. Больше не щемило в груди при взгляде на старые кроссовки, не звенело в ушах при запахе сигарет, не будило по ночам. Оно просто жило где-то внизу живота, будто старая родинка — ты знаешь, что она есть, но не обращаешь на неё внимания.
Карина не заметила, как отпустила. Словно выдохнула — раз, другой — и уже легче. Не потому, что всё стало идеально. А просто потому, что она научилась в этом существовать. В новой квартире, где утро начиналось с кофе и радиошумов. В городе, где не было знакомых лиц. С Ильёй, который научился молчать рядом, когда молчание было нужнее слов.
Он стал привычкой. Тихой, аккуратной. Без острых углов.
Карина уже не перечитывала старые переписки. Телефон теперь лежал экраном вниз — не в ожидании чуда, а просто потому, что за день приходило слишком много уведомлений, и всё это было рабочим шумом. Она снова рисовала, правда редко — в блокнотах, ручкой. Писала странные надписи, придумывала образы, не для татуировок, а просто так.
По утрам она открывала окна. Пахло майским ветром. И свежестью. Как будто мир снова давал шанс.
И только иногда, засыпая рядом с Ильёй, слушая его дыхание, Карина думала:
Вот так, наверное, и выглядит взрослая любовь — не рвёт в клочья, не режет, не требует крови. Просто держит за руку, когда ты молчишь.
И с каждым утром прошлое становилось чуть дальше.
Не стерлось. Но перестало мешать жить.