• Глава 21: Последняя зима
После того последнего звонка Карине Женя перестала считать дни.
Всё стало расплывчатым: холодным, приглушённым и каким-то несобранным. Как будто зима растянулась на всю жизнь, и теперь любое движение — это борьба с вялостью, с воздухом, который будто бы стал тяжелее.
Она жила дома. Мама почти не задавала вопросов — казалось, боялась услышать ответ.
Женя просыпалась после полудня, вставала медленно, как будто каждый день ей приходилось сшивать себя заново.
Заваривала чёрный чай в треснувшей кружке с логотипом какой-то малоизвестной игры.
Иногда — яичница, иногда — ничего.
Телефон валялся рядом, в кармане худи или под подушкой.
Там было пусто.
Иногда, по вечерам, она шла гулять.
Смотрела в окна домов — чужие уюты были такими далекими и нереальными.
Однажды встретила знакомых с района.
Компания, с которой Карина когда-то просила её не связываться.
«Воняет от них всем, от чего я когда-то бежала», — говорила она.
Но Женя остановилась, когда кто-то из них крикнул:
— Э, Женя, ты живая вообще?
Она кивнула. Они были с пластиковыми бутылками, с худыми руками, с красными глазами.
— Садись, — сказал Денис, подвинув сумку. — Нам тут как раз ещё одной бестолковой души не хватало.
Сначала она просто сидела, слушала музыку, кивала.
А потом — была травка.
Они ржали, как идиоты, у кого-то заела колонка, Денису долго пытался подключить свой телефон по Bluetooth, и когда включилась песня, они хлопали в ладоши, как дети.
Женя курнула и, как ни странно, почувствовала себя легче.
Будто её на мгновение отпустило.
— Тебя кто-нибудь любит? — спросила Настя, крася губы прямо на холоде.
— Нет, — сказала Женя.
И потом улыбнулась: — Но это взаимно.
Через несколько дней, она передознулась аптекой.
Не назло. Не специально.
Просто принимала таблетки.
Они притупляли шум в голове.
И однажды — перебор.
Голова гудела. Мир плыл, как под водой. Пальцы сводило.
Мама нашла её на кухне, когда Женя пыталась доползти до раковины — почему-то казалось, что если выпить воды, отпустит.
Она стояла в дверях в халате.
— Ты что с собой сделала?
Женя не ответила. Села на пол, прислонившись к холодильнику.
Мама подошла ближе. Посмотрела на бутылку с водой, на рассыпанный блистер.
— Это что? Сколько ты выпила?
— Не знаю, — сказала Женя. — Нормально.
Она откинула голову, закрыла глаза.
— Мне просто плохо было, мам.
— Господи, Женя... ты больная?
— Да.
Она засмеялась. Тихо.
— Только не телом.
Когда стёрла переписку с Кариной, не выдержала.
Трое суток не спала.
Потом пошла в ванную, взяла лезвие.
Долго смотрела на кожу.
Писать хотела букву «К».
Вырезала, но рука дрогнула — получилось нечто, похожее на кривую звезду.
Она смеялась и плакала одновременно.
Потом была Катя.
Сначала подруга. Потом вроде бы не совсем.
Женя вела себя ужасно — путала чувства с властью, манипулировала, молчала, а потом писала глупости в три утра.
Катя сбежала.
Сказала: «Ты мне больно делаешь».
Женя не извинилась.
Потом она узнала, что Катя переехала в другой город, нашла себе девушку и месяц притворялась парнем.
Женя прочитала это в каком-то посте и просто пролистала дальше.
Работала параллельно на пункте выдачи.
Формально — администратор. Фактически — грузчик, упаковщик, нервный автомат на выдаче.
Там была девушка по имени Марина, которая всё время говорила, как ей «нравятся такие, как Женя».
Женя только смеялась.
— Ты вообще живая? — спросила Марина однажды.
— Наверное. Просто немного забыла, как это.
В январе всё стало ещё тише.
Она часто лежала в ванной.
Без воды.
Просто в ванне.
Смотрела в потолок.
Иногда думала: если бы Карина позвонила — она бы, наверное, ничего не сказала. Просто слушала бы дыхание.
Но телефон молчал.
И тогда Женя заходила на её страницу, смотрела сторис.
Пару раз делала репост какой-то песни, зная, что Карина увидит.
Зная, что ничего не будет. Пока что.
Карина сама предложила встретиться. Неожиданно, среди зимней серости и вечной нехватки сна, она написала коротко: «Хочешь приехать? Просто посидим». И Женя не стала отказываться.
Они не виделись несколько месяцев. Зимний город казался одинаково равнодушным к их жизни — он жил своей суетной жизнью, равномерно засыпая улицы серым снегом и глуша каждый лишний звук ватной тишиной.
Квартира Карины встретила Женю почти глухим холодом. Не температурным — эмоциональным. Окна были плотно зашторены, в коридоре пахло пылью и чем-то аптечным. Комната, в которой Карина не жила уже больше полугода, всё ещё была недоделанной: голые стены, под потолком незакреплённые провода,разобранный пол. В углу на подоконнике стояла пепельница, полная окурков.
— Ты что, не доделала ремонт? — спросила Женя, скидывая шарф.
— Я его и не начинала, если честно, — Карина пожала плечами и протянула сигарету. — Смысла нет.
Они сидели на полу, напротив друг друга, затягивались по очереди, стараясь не смотреть в глаза. Каждая фраза звучала, как отголосок чего-то старого, как дежавю. Женя рассказывала что-то про работу и учёбу, Карина — про то как ушла из студии и сейчас работает лаборантом, нашла в себе силы пойти по специальности. Временами в комнате становилось так тихо, что слышно было, как сигарета потрескивает при вдохе.
— Ты похудела, — вдруг сказала Карина.
Женя усмехнулась, но не злобно. Просто, чтобы как-то ответить.
— Знаешь, иногда мне кажется, что я осталась в том лете. В той комнате. Где мы с тобой, по глупости, решили, что у нас всё впереди.
Женя не ответила. Только подняла глаза, в которых застыли несколько месяцев несказанного. Тишина снова опустилась между ними. В какой-то момент Карина начала говорить быстро и сбивчиво — про то, что Женя ведёт себя безответственно, про то, что она больше не та, с кем Карина когда-то делилась своими страхами. Женя слушала молча, но лицо её становилось всё жёстче. Она тоже устала. И, может быть, давно поняла, что не может быть никем, кроме себя.
— Я не виновата, что ты ожидала от меня большего, — сказала Женя, уже надевая куртку.
— А я не просила, чтобы ты возвращалась, — ответила Карина, слишком быстро.
Они расстались у двери, без объятий, без «пока». Просто щелчок замка, и Женя снова оказалась в зимнем воздухе, с сигаретой в зубах и горьким привкусом чего-то невозвратного.
Это была не ссора. И не прощание. Просто последняя, тихая трещина между двумя когда-то близкими людьми. Без громких слов. Без финала. Но в тот вечер они обе, в своих постелях, поняли — этого уже не склеить.
Зима никак не уходила. Снег в городе стал серым и колючим, а воздух — как будто замёрз вместе с чем-то внутри. Они больше не писали друг другу. Не потому что не хотели, просто уже не могли. Было поздно — не по часам, а по сердцам.
Женя иногда смотрела на экран, будто в ожидании: "спишь?" — короткого, бессмысленного, но живого сообщения. А Карина курила на балконе, закутавшись в чужой старый шарф, и думала, что, наверное, так и не научилась быть ни рядом, ни врозь.
В середине февраля выпал свежий снег. Никто не заметил.
И всё.