Глава 9
**Покои Минхо. Утро.**
Солнечный луч, пробившись сквозь тяжёлую занавесь, упал на пол, выхватывая пылинки, танцующие в воздухе. Атмосфера была непривычно... лёгкой. И виной тому был **Чонин.**
Он сидел на подушке у окна, закинув ногу на ногу, и громко, фальшиво орал:
**"I'm the one I should lo-o-ove in this world!"**
Пальцы барабанили по колену в такт воображаемому биту. На лице — блаженная улыбка человека, нашедшего глоток нормальности в безумном прошлом.
**Феликс,** скрутившийся калачиком на диване с книгой о звёздах, не мог сдержать улыбки. Глаза, привыкшие к страху, сейчас светились тёплым, почти забытым весельем.
**Минхо,** восседавший за лаковым столиком с чашкой утреннего вина, поднял бровь. Не с осуждением. С... любопытством. Его тонкие пальцы невольно отстукивали ритм по столешнице.
— Странные слова, — прокомментировал он, отхлебнув. — "Любить себя"? Наивно. Но мелодия... цепляет. Как колокольчик в пустой голове.
И тут случилось невероятное.
**Джисон,** ставящий перед Феликсом тарелку с нарезанными персиками, замер. Его каменное лицо не дрогнуло, но губы... чуть шевельнулись. И из них, тихо, почти шёпотом, но абсолютно чисто и пронзительно красиво, полилась вторая строчка:
**"Shining me, precious soul of mine..."**
Тишина.
Чонин замер с открытым ртом, палочка с кусочком персика застыла на полпути ко рту Феликса. Минхо поставил чашку с резким стуком. Его фиолетовые глаза расширились, уставившись на Джисона с неподдельным изумлением.
— Ты... — Минхо не нашёл слов.
Джисон опустил глаза, мгновенно вернув маску бесстрастия. Но кончики его ушей горели алым.
— Простите, господин. Не сдержался.
— Не сдержался?! — Минхо вдруг рассмеялся. Звук был чистым, без привычной ядовитой нотки. — Джисон, ты тысячу лет молчал как рыба! А тут... BTS? Серьёзно?
— Мелодия логически структурирована, — пробормотал Джисон, отходя к двери, но Минхо вскочил, схватив его за рукав.
— Нет, нет, нет! — В глазах кумихо вспыхнул азарт. — Повтори! Громче! Я прикажу!
Джисон вздохнул, словно обречённый. Он бросил короткий взгляд на Чонина. Тот, опомнившись, поднял руки, как дирижёр:
— Давай, мужик! Ты ж огонь! **"I finally realized so I love me!"** – подал он реплику.
И Джисон... запел. Тихо, но уверенно. Голос – бархатный баритон, неожиданно глубокий и тёплый, заполнил комнату. Феликс отложил книгу, его улыбка стала шире. Минхо слушал, откинувшись на подушки, с полузакрытыми глазами и странной, почти беззащитной улыбкой на губах. На миг даже его вечная скука отступила.
**Библиотека. Полдень.**
После импровизированного концерта атмосфера оставалась тёплой. Они разбрелись по библиотеке. Феликс и Чонин, обложившись подушками, читали – Феликс свой звездный трактат, Чонин – что-то похожее на древнекорейские комиксы, найденные на нижней полке, и громко хохотал.
— Бля, Фел, смотри! Этот чувак в ханбоке так кота доит! Ха!
Минхо, полулёжа на оттоманке, лениво бросал в рот виноградины. Джисон стоял у окна, наблюдая за садом, но напряжение в его плечах ушло. На столе дымился чайник, стояли тарелки с сезонными фруктами – хурмой, яблоками, дольками апельсина. Мир. Хрупкий, но реальный.
И его взорвали шаги. Тяжёлые, неуверенные, злые.
**Банчан** появился в дверях библиотеки. Он выглядел так, будто прошёл через ад пешком. Лицо серое от усталости, под глазами – фиолетовые тени, швы на ладони сочились сукровицей. Одежда – та же чёрная, пыльная и мятая. Он остановился, окидывая взглядом идиллическую сцену: Чонин, давящийся от смеха, Феликс, спокойный, с книгой, Минхо, лениво жующий виноград.
— Весело? – проскрежетал Банчан. Голос был лишён силы, но переполнен горечью.
Чонин резко замолчал, увидев его. Глаза округлились.
— Твою мать... – прошептал он. – Это же... настоящий принц? Из тех, что на картинках? Только... чего такой злой? Будто его год не кормили и по рогам били.
Феликс втянул голову в плечи, словно пытаясь исчезнуть в подушках. Радость испарилась, сменившись знакомым холодком страха. Минхо вздохнул, как перед неизбежной пошлостью.
— Опять? – кумихо бросил виноградину в рот. – Банчан, ты хуже назойливой осы. Иди поспи. Пахнешь конюшней и поражением.
Банчан игнорировал его. Его горящий взгляд прилип к Феликсу.
— Я шёл... три дня. Через королевские засады. Чтобы... – он сделал шаг внутрь, но пошатнулся. – ...увидеть твои глаза. Без страха. Хотя бы раз.
И тут в дверях возник **Хёнджин.**
Он тоже был не в лучшей форме – бледный, с тёмными кругами под глазами, сломанная рука в чистой, но простой перевязи. Но в отличие от Банчана, он был... чист. Одет в тёмно-бордовый, скромный, но качественный ханбок. И в его руках были **подарки.**
Два слуги за ним внесли большой, обитый бархатом ларец. Сам Хёнджин держал в здоровой руке небольшую, но изысканно переплетённую книгу.
— Минхо, – Хёнджин кивнул кумихо, стараясь смотреть только на него. Голос был ровным, но напряжённым. – Прими... знак уважения. И извинений за прошлые визиты.
Один из слуг открыл ларец. Внутри, переливаясь всеми цветами радуги в солнечных лучах, лежал **набор посуды из горного хрусталя.** Кубки, графины, чаши – тончайшей работы, с гравировкой в виде лисов и звёзд. Дороже многих замков.
Минхо медленно поднялся. Его фиолетовые глаза загорелись неподдельным, почти детским интересом. Он подошёл к ларцу, протянул руку, коснулся гладкой, холодной поверхности кубка.
— Хм... – он повертел кубок в руках, любуясь игрой света. – Не ожидал от тебя... вкуса, Хёнджин. Спасибо. Приму. Не как дань. Как... комплимент моей терпимости.
Затем Хёнджин повернулся к Феликсу. Он не подходил близко, оставаясь у двери. Его пальцы сжали книгу.
— И... это тебе, – он протянул её. Голос дрогнул. – Говорят... ты любишь читать. Это... новый роман. Из Китая. О... – он запнулся, – ...о любви.
Феликс осторожно поднялся, подошёл. Взял книгу. Тонкий кожаный переплёт, золотое тиснение. Название: *"Сто тысяч листов под луной"*. Он открыл её на случайной странице. Строки о тоске, о невысказанном чувстве, о боли разлуки.
Он поднял глаза на Хёнджина. Взгляд короля был полон мучительной надежды и стыда. Он не просил ничего. Просто... ждал.
Банчан наблюдал за этой сценой, его лицо искажала гримаса ярости и презрения.
— Книжка? – он фыркнул. – Ты думаешь, это заменит то, что ты ему сломал? Твою пустоту?
Хёнджин не ответил. Он смотрел только на Феликса.
— Спасибо, – тихо сказал Феликс, прижимая книгу к груди. Это была не просто книга. Это был жест. Жалкий, неуклюжий, но попытка. Попытка быть чем-то иным, чем чудовище.
Минхо, любуясь хрустальным графином, бросил ленивый взгляд на Банчана:
— Ну что, "принц"? Видишь, как надо? Не ползать в грязи, а дарить хрусталь и романы. Научись. Или убирайся. Ты портишь вид и воздух.
Банчан оскалился, как загнанный волк. Он посмотрел на Феликса, держащего книгу, на Хёнджина, застывшего в немом ожидании, на Минхо, упивающегося роскошью, на Чонина, который смотрел на него с откровенным любопытством и страхом.
— Хрусталь... Книжки... – он прошипел. – Иллюзии. Я дам тебе правду, Феликс. Кровью. Огнём. Или смертью. Но не... фальшивые нежности.
Он развернулся и, шатаясь, вышел, оставив за собой тяжёлую волну ненависти и отчаяния.
Хёнджин тоже кивнул Минхо и Феликсу и молча удалился.
Тишина в библиотеке повисла густая, нарушаемая лишь треском дров в камине. Чонин выдохнул:
— Бля... какие люди, а? Один – стекло дарит, второй – книжку, третий – смертью дышит... Я в ахуе.
Феликс смотрел на дверь, где исчез Хёнджин, потом на книгу в руках. Шёлк ханбока, подаренного Минхо, гладко струился по его руке. Джисон молча подошёл, поднял упавшую с подноса дольку апельсина.
Минхо поставил хрустальный кубок на стол с нежным звоном.
— Ну что, – сказал он, наливая в кубок тёмно-рубиновое вино. – Теперь у нас есть посуда для вина... и книга для слёз. – Он поднял кубок. – За спокойный вечер? Хотя... – его взгляд скользнул к окну, где метель снова завывала, – ...вряд ли он будет спокойным.
Феликс сел, открыл книгу. Слова о любви казались чужими и нелепыми в этом мире крови и одержимости. Но он читал. Потому что это был подарок. Потому что кто-то попытался. И потому что за стенами, в метели, двое безумцев продолжали свою войну за него... и за призраки в своих разбитых сердцах. Чонин осторожно ткнул его в бок:
— Фел? А этот принц злой... он тоже тебя хочет? Как они все?
Феликс не ответил. Он просто прижал книгу крепче. Ответ был слишком страшным. И слишком очевидным.