Глава 8
**Заброшенный храм на границе владений Минхо. Полночь.**
Луна, как выщербленный серебряный щит, висела над руинами. Ветер выл в разбитых витражах, разнося запах тлена и старой крови. Здесь, среди обломков богов и забытых молитв, встретились **Банчан** и **Хёнджин**. Не как король и мятежник. Как братья, чья ненависть проросла глубже корней вековых сосен.
Банчан стоял у алтаря, спиной к входу. Его фигура, закалённая в горных штормах, была напряжена, как тетива. Хёнджин шагнул из тени колонны, его чёрный плащ сливался с мраком. Сломанная рука была перевязана грубым ремнём — память о Джисоне.
— Пришёл умирать? — Банчан не обернулся. Голос — низкий, как скрежет камней. — Или прощения вымаливать? У мамы в могиле?
Хёнджин остановился в трёх шагах. Его глаза, впалые и лихорадочные, скользнули по шрамам на обнажённой спине брата — свежим и старым.
— Прощения? — Хёнджин усмехнулся, звук вышел сухим и колким. — У тебя? Ублюдка, который сжёг мост с мирняком? Который мечтает приковать невинную душу к трону из костей? — Он плюнул на пыльный камень у ног. — Я пришёл спросить... зачем?
Банчан медленно повернулся. Его глаза встретились с глазами Хёнджина. В них не было прежней ярости. Только ледяная, всепоглощающая пустота.
— Зачем? — он шагнул вперёд. — Потому что ты **никогда** не понимал, что значит — хотеть. По-настоящему. До боли. До безумия. Ты брал. Как король. Жену. Трон. Даже его... пытался украсть, как жалкий вор! — Банчан засмеялся, но смех был страшнее плача. — Ты не знаешь, что такое **голод**. Голод по свету. По теплу. По тому, кто смотрит на тебя... не как на чудовище. А просто. Как на человека.
Хёнджин сжал кулак здоровой руки. Боль в сломанной запястье пронзила его, как игла.
— И ты решил, что он... даст тебе это? — голос Хёнджина дрогнул. — После всего? После твоих цепей? Твоих угроз? Твоей **больной** одержимости?
— Да! — крик Банчана эхом грянул под сводами. — Потому что он **видел**! Видел меня настоящего! Не принца! Не убийцу! Мальчишку, который дрожал в темноте после казни отца! Который плакал, когда маму сожгли как ведьму! Он... был там! — Банчан ткнул пальцем в грудь Хёнджину. — А ты? Ты видел только трон. И пустоту в зеркале. Ты недостоин даже его тени!
Хёнджин рванулся вперёд. Здоровая рука схватила Банчана за ворот. Они свалились на груду обломков, как два зверя, забывшие о королевской крови. Кулаки били без навыка, без расчёта — по рёбрам, по лицу, по открытым ранам. Хрип, мат, хруст костяшек о челюсть.
— **Он не вещь!** — Хёнджин вырвался, откашлявшись кровью. — Не трофей!
— **Он — моя жизнь!** — Банчан вдавил ему колено в живот. — Моя единственная правда! Я сожгу мир! Но он будет **моим**!
Они отползли друг от друга, тяжело дыша. Кровь текла из разбитых губ, носов, царапин. Братская кровь, смешивалась с пылью забвения.
— Умрёшь, — прошипел Хёнджин, поднимаясь. — Если тронешь его. Минхо... или я.
— Попробуй остановить, — Банчан вытер кровь с подбородка. В его глазах горело нечто древнее и страшное королевской власти. — Я уже мёртв. С того дня, как он ушёл. Иду только за ним. Через ад. Через твои трупы.
Он развернулся и исчез в ночи, оставив Хёнджина одного среди руин. Король упал на колени, его тело сотрясали не рыдания, а сухие, беззвучные спазмы ненависти... и странного, горького понимания. *Он прав. Мы оба — мертвецы.*
**Снежный лес у камня-портала. Рассвет.**
**Чонин** очнулся от дикого холода. Он лежал лицом в снегу, в... пижаме с покемонами? Рядом валялся смартфон с треснувшим экраном. Вокруг — вековые сосны, завывание ветра и тишина, густая, как могильный саван.
— Чё за хуйня?! — он вскочил, трясясь от холода. — Съёб... Феликс?! Шутка?!
Шорох. Рычание. Из-за деревьев вышли трое. Не охотники. Бандиты. Грязные халаты, тупые топоры, глаза — алчные щёлочки.
— Диковинный... — пробормотал один, тыкая топором в пижаму. — Шпион? Или бес?
— Отъеб... — Чонин попятился, натыкаясь на сосну. Сердце колотилось, как бешеное. *Не сон. Охренеть. Не сон!*
Второй бандит схватил его за воротник. Запах немытого тела, лука и злобы ударил в нос.
— Одежда — бархат! — осклабился третий. — Богатый бес! Выпотрошим — найдём золото!
Топор занёсся. Чонин закрыл глаза. *Конец. Отстойный...*
— **Отпусти.**
Голос прозвучал тихо, но с лезвийной чёткостью. Бандиты вздрогнули. На тропе стоял **Минхо**. В тёмно-фиолетовом ханбоке, отороченном серебряным лисом. Его фиолетовые глаза светились в полумраке, как глаза ночного хищника. От него веяло холодом и... бесконечной древней силой.
— Кто ты?! — прохрипел главарь, но в его голосе уже дрожал страх.
Минхо лишь поднял бровь. Невидимая сила сдавила глотку бандита. Тот захрипел, выпуская Чонина.
— Уходите, — Минхо махнул рукой, как отмахиваясь от мух. — Пока я не решил, что ваши кишки украсят мои розы.
Бандиты бросились бежать, не оглядываясь. Чонин упал на колени, кашляя.
— Ты... — он поднял голову, всматриваясь в неземные черты Минхо. — Тот чувак... из бара? Визитку давал?
Минхо усмехнулся, подходя. Его взгляд скользнул по пижаме с Пикачу.
— Ли Минхо. К вашим услугам, Чонин из Будущего, — он наклонился, протягивая руку. — Вставай. Твой друг... очень заскучал.
**Покои Минхо. Вечер.**
Тишину большого зала нарушал лишь лёгкий звон фарфора. Длинный стол ломился от яств: пиалы с дымящимся рисом, нежные пельмени манду, хрустящие блинчики с мёдом, тушёная оленина в остром соусе, кувшины с тёплым рисовым вином.
**Феликс** сидел, укутанный в мягкий стёганый халат поверх простой одежды садовника. Его глаза были широко раскрыты, губы дрожали. Напротив, жадно уплетая оленину и чуть не плача от счастья, сидел **Чонин**. Он был одет в чистый, но простой холщовый ханбок слуги — явно из запасов Джисона.
— ...и бац! Топор! А этот... Минхо! Бац глазами — и они сдулись! — Чонин размахивал палочками. — Как в аниме, бля! А потом — хоп! — и я тут! Фел, ты жив! Нахуй нам этот Сеул?! Тут же... эпоха! Самураи! Ниндзя! Хотя, стоп, это Корея...
**Джисон** стоял у двери, неподвижный, как статуя. Его каменное лицо не выражало ничего, но пальцы слегка постукивали по рукояти скрытого ножа — ритм выдавал напряжение.
**Минхо** восседал во главе стола, изящно снимая мясо с кости оленьей ноги. Его фиолетовый взгляд скользил то по лицу Феликса (бледному, но с искоркой надежды), то по Чонину (гиперактивному, как щенок после кофеина).
— Ниндзя, говоришь? — Минхо отпил вина. — Скучные ребята. Дым-дым, ножики... а толку? Я предпочитаю открытый... террор.
Чонин замолчал, проглотив кусок. Он впервые внимательно посмотрел на кумихо.
— Ты... серьёзно тот самый? Из бара? "Если нужна защита — звони"? — Чонин фыркнул. — Бля, а я думал, понтуешься...
— Я никогда не "понтуюсь", — Минхо положил кость. — Я... предупреждаю. Вселенные любят подкидывать мне мусор. Сегодня — ты. Завтра... — он кивнул на Феликса, — ...может, его кошка прилетит.
Феликс вдруг встал. Все взгляды устремились на него.
— Спасибо, — он сказал тихо, глядя на Минхо. — За... Чонина. За еду. За... всё.
Минхо махнул рукой.
— Не благодари. Он шумный. И пахнет будущим. Как пластик и дешёвый дезодорант. Но... — его губы тронула лёгкая усмешка, — ...он заставил тебя перестать реветь. Это дорогого стоит.
Джисон сделал едва заметный шаг вперёд. В его руках был свёрток из тонкого шёлка цвета сливы.
— Господин, — он обратился к Феликсу, кладя свёрток перед ним. — Вам. Выходной завтра. И... обновка.
Феликс осторожно развернул шёлк. Внутри лежал **ханбок**. Не грубый холст садовника. Изысканный, тёмно-синий, как ночное небо перед рассветом, с вышитыми серебряными нитями звёздами по рукавам и вороту. Ткань — мягкий, дорогой шёлк. Пояс — широкая лента из чёрного бархата с серебряной пряжкой.
— Это... — Феликс не мог вымолвить слово. Он потрогал ткань. Она была гладкой и прохладной.
— Старое, — буркнул Минхо, отворачиваясь к кувшину с вином. — Джисону мало. Ты... почти подошёл по размеру. Не благодари. Мне надоело смотреть на твоё рваньё.
Чонин присвистнул:
— Бля, Фел! Это же... как у принца!
Феликс поднял глаза. Он встретил взгляд Минхо. В фиолетовых безднах не было насмешки. Было... усталое равнодушие. И, возможно, капля чего-то ещё.
— Завтра, — сказал Минхо, поднимая бокал, — никаких канав. Никаких роз. Чонин научит тебя... что там у вас в будущем? "Чиллить"? — Он отхлебнул. — А теперь — ешьте. Или Джисон обидится. Он старался.
Джисон не изменился в лице, но Феликс заметил, как уголок его губ дрогнул на долю секунды.
Феликс взял ханбок, прижал его к груди. Шёлк пахло ладаном и... чем-то неуловимо древним. За окном бушевала вьюга, где-то в темноте рыскали два безумных короля, жаждущих его крови или души. Но здесь, за столом, с другом из будущего, молчаливым убийцей и скучающим кумихо, с новым платьем в руках... он чувствовал что-то, отдалённо напоминающее покой. Мираж. Но пока — его мираж.
— Чилим, — прошептал он Чонину и взял палочки. Первый кусок оленины показался ему вкусом хрупкого, выстраданного счастья. Джисон у двери перестал стучать пальцами по ножу. Минхо смотрел в окно на метель, и в его глазах отражались не только снежные вихри, но и далёкие огни дворца Хёнджина... и холодное пламя в горах, где копил силы Банчан. Затишье кончилось. Игра только начиналась.