Глава 35.
Коридоры средней школы всегда навевали на меня тоску и страх. Меньше всего в жизни я хотела бы сюда возвращаться, но сейчас, когда у меня совершенно не было выбора, в моей голове, словно заевшая пластинка, крутилась только одна мысль:
«Исчезнуть. Раствориться. Убежать. Слиться со стеной. Растечься лужицей».
Множество любопытных взглядов. Перешептывания за спиной. Смешки и тупые хихиканья.
Мне стоило нереальных усилий, чтобы не вырвать все волосы этим наштукатуренным курицам, и как ни в чём небывало пройти мимо, скрежетав зубами. Но самыми лучшими из всего, что случалось со мной в школе, были мои фантазии на тему «убить одноклассников». Мой мозг рисовал разные кровожадные картины, в каждой из которых была своя изощренная изюминка, заставляющая мои губы растягиваться в нездоровой ухмылке.
Но всё равно мне было страшно. Я старалась не привлекать к себе внимания, перемещаясь из класса в класс короткими перебежками, а на уроках прячась на последних партах за спинами других учеников и уткнувшись носом в учебники. Но как бы я не пыталась сосредоточиться на тексте параграфа, мой мозг упрямо не хотел усваивать информацию из него. Я вслушивалась в окружающие меня звуки, записывая каждый шепоток, каждый смешок и каждое хихиканье на свой счёт. Я окончательно съехала с рельсов своей жизни и это уже доказанный факт.
Видимо, перед тем, как Денис с отцом приняли решение отправить меня обратно, они оба соизволили лично протестировать какой-нибудь новый транквилизатор, выведенный в «Гондоловской» лаборатории, и проверить, насколько же он эффективен. А потом сели и стали говорить на философские темы, на темы семьи и прочего, постепенно переходя на меня и тему моего образования. Ну, а остальное рассказывать не нужно – понятно и слабоумному, к чему они пришли и чем всё это кончилось.
Тем, что я сейчас нахожусь в кабинете истории, оставленная после уроков и, стоящая перед учителем – женщиной средних лет с коротко стриженными тёмно-рыжими волосами, острым носом и в очках, обычно сидящих на самом его кончике. Она обладала строгим, но одновременно пищащим голосом, и очень сильно раздражала меня – и широко раскрытыми глазами смотрящая на лист с тестами по истории Казахстана, на котором было красным-красно.
Что-то внутри тоненьким, до жути противным голоском пищало, что Ирина Андреевна разведёт целую лекцию о том, какое же бестолковое нынешнее поколение, как оно не хочет «добывать знания из гранита науки», – никогда не понимала, за что учитель так любит это выражение, но, возможно, за то, что она сама его и придумала – а ещё о том, что я совсем запустила учёбу, пока была в Санкт-Петербурге (эту легенду придумал Денис, дабы сохранить тайну существования «Гондолы») и о том, что я ни за что не сдам чёртово ЕНТ.
Быть честной, я никогда не понимала, как какой-то листок, разделённый на три части, может решить мою судьбу, но судя по тому, что все так суетились вокруг этих экзаменов – всё. И возможно, я странная, даже весьма, но я никогда не боялась не сдать: как любит повторять папа вот уже который год, «Рабочие стране тоже нужны». Четыре слова, а как же вдохновляют!
- Я хотела бы поговорить с твоим отцом, Милана, - начала Ирина Андреевна, осуждающе глядя на меня сверху вниз. – Но в твоих контактах оказалось указано целых три номера. На первом ответил автоответчик, второй пообещал зайти завтра и лишь один оказался свободен сегодня. И я очень этому рада. Знаешь ли, ты просто обязана взяться за ум, девочка! В наше время знания решают всё, и... - Учитель не успела договорить, так как я бесстыже перебила её своим любопытством:
- А кто должен прийти, если не секрет? – озадачилась я.
У Владимира полный завал на работе, судя по тому, что он постоянно говорит о какой-то своей документации, уходит ни свет, ни заря, и приходит поздней ночью, так, что я его ужасно мало вижу.
- О, а вот как раз и он! – произнесла женщина, заулыбавшись и поправляя съехавшие с переносицы очки, принялась приглаживать свои короткие рыжие волосы на макушке, будто надеясь произвести впечатление. Я мысленно усмехнулась, в то время как моё подсознание билось головой об стену и корчилось в припадке истерического смеха.
Совершенно не поняв её столь бурной реакции, я повернулась к двери и опешила: в дверном проёме стоял Денис, улыбающийся какой-то странной, непонятной мне полуулыбкой. Я вопросительно подняла брови, пользуясь тем, что Ирина Андреевна не видит моего выражения лица, но парень лишь хмыкнул и, подойдя ближе, обнял меня за плечи.
От прикосновения одетых в дорогие кожаные перчатки рук брата, по коже прошла волна холодных мурашек, а в памяти тотчас же всплыл фрагмент моего последнего вечера в «Гондоле». Тут же захотелось вырваться, залезть под горячий душ и смыть с себя прикосновения его обветренных губ на своей шее, которые я неожиданно для себя начала чувствовать. Я почувствовала, как щёки заливаются дурацкой краской и мысленно выругалась. И в свой адрес, и в адрес Дениса. Надо же быть таким бесцеремонным коз...
- Денис Александрович! – поприветствовала брата учитель, прервав мою мысленную череду разномастных ругательств. Она полностью переключилась на Дениса, забыв о том, что я всё ещё нахожусь здесь. И почему этот двинутый блондин, приходящийся мне братом, очаровывал всех известных мне женщин и девушек, которые даже не знают, что он за овощ?! – Вы Милане приходитесь... эм...
- Братом, - коротко кивнул Денис. На его лице чётко читалось выражение скуки и раздражения: он терпеть не мог «бэ-мэ». – Так о чём вы хотели бы поговорить? Выражайтесь ясней и конкретней – у меня мало времени. Катастрофически мало. И я не люблю тратить его зря, - он вздохнул, примеряя на себя роль серьёзного родителя, и вальяжно прошел к первой парте второго ряда, сев на низкий школьный стул.
Это выглядело нелепо: Денис Василевски явно уже давненько вырос со школьной парты, и став деловым взрослым мужчиной выглядел нелепо на фоне этого школьного кабинета – парта и стул были для него слишком низкие, поэтому я сдавленно хихикнула. Это действительно выглядело смешно.
Как ни странно, сегодня он выудил из своего чёрного гардероба светло-синие джинсы и белую рубашку, выгодно облегающую его мускулистое тело. Я подавила рвотный позыв, непонятно откуда пришедший. Странно, да? Я одновременно испытывала и гордость и неприязнь. И страх и какую-то чертовски странную привязанность.
И всё было бы в полном порядке, – я бы не обращала на странную смесь этих чувств, кипящую во мне – если бы в один ужасный день этот человек не пытался зажать собственную сестру, а потом вести себя, как ни в чём небывало. Теперь мне было довольно страшно и противно находиться рядом с братом: я боялась его новых неожиданных выпадов, если таковые будут. От запаха его одеколона и лишь одной мысли об относительной близости его тела хотелось блевать. Странная, но вполне объяснимая реакция. Ещё одно объяснение моему поведению – я долбанная психичка.
- Ваша сестра совсем перестала заниматься, Денис Александрович! Я, конечно, понимаю, что Милана училась в другой школе и изучала там историю другого государства, но если... - Бла-бла-бла.... Понесло нашу Ирину Андреевну, ой, как понесло! Она ещё около получаса распиналась на тему моего образования, а потом, когда и мне и Денису надоело это выслушивать, он, прикрывшись важными семейными делами, вытащил меня из кабинета и мы сбежали. На крыльце школы он сдавленно рассмеялся и посмотрел на меня с неким подобием искорок смеха в глазах, коих я прежде не видела:
- Полчаса, а столько жалоб! – выдохнул он со смешком. – Официально заявляю, что больше ни-ни в школу. А ещё эта, Ирина Андреевна, как-то подозрительно себя вела... Странная женщина. Она всегда такая? – поинтересовался брат, и я фыркнула.
Сейчас он вёл себя необычно, не так, как обычно – дружелюбно, интересовался, смеялся, как самый обычный брат с самой обычной сестрой. Мне даже стало не по себе от таких изменений в нём. Это было пугающе и маняще одновременно.
«Ты уж определись, Милана, кем ты его считаешь, монстром или братом?! Нельзя одновременно любить и ненавидеть, и опыт со Стасом тебе прекрасно это пояснил!» - негодовало подсознание. От упоминания об Отступнике по коже прошла волна мурашек, а внутри что-то перевернулось.
- Она ведёт себя так только тогда, когда видит перед собой симпатичных молодых людей, при этом неженатых. Ну, или нашего физрука. - Я махнула рукой на машину физрука, возле которой стоял он сам и о чём-то разговаривал с историком. До меня доносилось лишь одно слово, которое и то было нецензурным и, видимо, Валерий Дмитриевич решил использовать его в качестве запятой.
Денис хмыкнул, закидывая чёрную кожаную куртку, – которую он держал пальцем за петлю – на плечо. А потом неожиданно переменился в лице, остановился и, развернувшись, быстрым шагом направился к своей машине.
***
Уже подходя к дому, погрузившись в свои мысли, я неожиданно вернулась в реальность и поняла, что пока не хочу возвращаться в пустую и унылую квартиру.
Я подняла голову и, отыскав нужное окно, убедилась в том, что портьеры по-прежнему задёрнуты. А что я ожидала увидеть? Я же сама их задёрнула, чтобы не видеть чертового солнечного света.
Обогнув дом, я, вновь погрузившись в свои мысли, пошла по заросшей травой дороге, ведущей к лесу. Кроссовки неприятно тонули в сырой мягкой земле, но я не обращала на это внимание – сейчас была весна и вода, затопившая лес ещё в начале марта, ушла не до конца. Земля была сырой, но уже покрытой сочной зелёной травой.
В голове мелькали скудные обрывки воспоминаний – то, что успело проскользнуть в голову перед тем, как я стремительно запирала выход для этих мыслей. Они стремительно сменяли друг-друга, и тем временем к горлу подкатил ком. В основном я вспоминала то, что хотела забыть.
Его глаза. Его руки. Его голос. Его прикосновения. Его поцелуи. Обещания...
Ненависть в его глазах, смешивающаяся с яростью и с каким-то другим, незнакомым мне чувством, нагоняли страх. Воздух, которым я дышала, словно электризовался. Я вспомнила, как он содрогнулся, стоило мне сказать о том, что раньше он звал меня Мышкой.
Я закрыла глаза и сжала челюсти, скрепя зубами от усилия.
«Подумай о чём-нибудь хорошем, - уговаривала я себя, пытаясь придумать более оптимистичный и безопасный повод для размышлений. – Думай о море. О солнышке, пальмах и криках чаек. Почувствуй на себя ласковое прикосновение солнечных лучей и мягкое дуновение ветерка. Уйди из реальности. Прочь из реальности. Прочь-прочь-прочь!»
Я открыла глаза и, тяжело дыша, прислонилась к стволу дерева, постепенно оседая по нему вниз. Это тяжелая минута. Тяжелый день. Чёртова тяжелая жизнь, которую я во что бы то ни стало, обязана прожить. Я закрыла глаза и, опустив голову, запустила пятерню в запутанные волосы и просидела так несколько минут, пристально вслушиваясь в окружающую меня тишину, нарушаемую только редким чириканьем маленьких птичек, пытаясь привести мысли в порядок.
Потом, уперев локти в колени, я уронила лицо в ладони, и подумала о том, как было бы прекрасно заплакать, но услышала тихие шаги. Воздух мгновенно наэлектризовался. Дёрнувшись, я нервно и растерянно начала оглядываться по сторонам, и наконец, в тени деревьев, увидела мужской силуэт. И мысленно выругалась. А потом вздрогнула от голоса, в котором чувствовалась сталь, раздавшегося совсем близко.
- Я следил за тобой, - сообщил он. А потом как-то нервно рассмеялся чему-то, подошел и сел в пугающей близости от меня. Что ему надо?! Зачем он следил?! Почему он пришел?!
- Что тебе от меня надо? – Я попыталась, чтобы голос звучал уверенно, но получилось как-то испуганно и пискляво. Мышиный писк. Трёклятый мышиный писк! – Если из-за меня ты стал... таким, если я – причина твоей агрессии, если ты ненавидишь меня, то какой чёртов смысл в том, чтобы преследовать меня?! – выпалила я, чувствуя неожиданный прилив смелости и сил, скорее всего, вызванный злостью на саму себя. Я такая пугливая и такая жалкая, что самой противно.
- Я? Ненавижу тебя? – удивился он. На скуле ярко пестрел синяк, а на рассеченном лбу была тёмная, почти чёрная запёкшаяся кровь, от одного вида которой меня замутило. После «Гондолы» я почему-то начала бояться крови. – Что ты такое говоришь, Ангел мой?! – изумился он, приподняв брови. Стас был не в себе. Это пугало. – Я люблю тебя! – почти, что выкрикнул он, а я вздрогнула.
- И ненавидишь одновременно, - закончила я почти шепотом. Внутри что-то рухнуло, и я зажмурилась, словно готовясь к удару. Ощущение было такое, как будто внутри взорвался воздушный замок. Ядерный, ядовитый взрыв, от которого бабочки в животе и тараканы в голове начали задыхаться.
- Да? Я не замечал. - В холодном и остром, словно лезвие, голосе сквозило безразличие, и это злило. Он любил меня. И я его любила. Но мы мертвы. Я – его враг. Стас – мой враг. Мы на разных берегах, по разные стороны баррикад. Я против своей воли оказалась на стороне своей семьи, его врагов, но теперь не хочу возвращаться. Что-то внутри щелкнуло, и я изменилась в одночасье.
Я – предатель. Жалкая и мерзкая дрянь.
- Тогда советую тебе разлюбить меня, так как я стою между тобой и твоим братом. Вы же любите друг друга, - он насмехался, а я ужасалась тому, каким чудовищем он стал.
- Что ты городишь?! Какая, на хрен, любовь?! – воскликнула я, не выдержав его грёбанных издевок, и вскочила, чувствуя, как иду пятнами. – Как же я тебя ненавижу! Ты грёбанный монстр, Станислав Майоров, и я ненавижу тебя!
Я подобрала свою сумку с сырой земли, покрытой мхом и утрамбованными прошлогодними листьями, и побежала прочь. Сквозь туман в голове, нездоровый смех до боли знакомого незнакомца, оставшегося далеко позади, отдавался мне эхом.
Совсем не видя ничего вокруг себя, я споткнулась то ли о пенёк, то ли о корень дерева, и кубарем полетела в грязный, воняющий отсыревшими листьями овраг, больно ударившись обо что-то сначала плечом, а потом и лопаткой. Порезала обо что-то запястье, когда задрался рукав. Но мне было всё равно. Я хотела раствориться. И растворялась. Чувствовала, как из меня постепенно уходили силы – вместе со слезами и кровью вытекали на мокрые листья. Было сыро, холодно и противно лежать в грязной яме, полной отсыревших прошлогодних листьев, осколков и строительного мусора, который вывалили в этот овраг после постройки дома.
Не знаю, сколько прошло времени. Я дрожала всем телом от холода – день не выдался с самого утра. Было пасмурно, холодно и темно. Плакать я перестала, но шевелиться было жутко больно, в том числе и дрожать. Всё приносило боль. Болели рёбра, которые, может быть, я и сломала. Раскалывалась голова, и клонило в сон.
Кровоточащее запястье зажала здоровой рукой, дабы остановить кровотечение. Но, не смотря на всё это, я впала в апатию. Стало глубоко всё равно на то, что будет со мной в следующую секунду, и я желала только одного – чтобы всё это поскорее закончилось. Всё. Закончилось. Пожалуйста!..
Теряя сознание, сквозь туман в голове и жуткий звон в ушах я умудрилась услышать чьи-то торопливые шаги. Листья недовольно шуршали под чьей-то обувью. Я услышала приглушенные ругательства и задержала дыхание. Моё воображение дорисовало существу по ту сторону опущенных век волосы цвета вороньего крыла и такие же глаза. Шаги приближались, и я всхлипнула.
«Сейчас продолжится. Но сейчас я не смогу убежать от него. Господи, ну почему это происходит со мной?!» - мысленно кричала я, зажмуриваясь ещё сильнее. Хочу отключиться. Умереть. Раствориться. Исчезнуть. Слиться с листьями.
Раздалось какое-то хлюпанье, а потом шорох листьев прямо рядом со мной. Чьё-то прерывистое дыхание, сбившееся, будто после бега. Холодные пальцы на моём ещё целом запястье, видимо, проверяющие пульс. Он был. Уже слабый и тихий, но был. И мне хотелось его заглушить совсем. Я почувствовала прикосновение чьих-то на удивление тёплых губ на своём лбу. Кто-то тихо повторял, что всё будет хорошо, положив мою голову на свои колени.
Я подумала, что это ангел. Что я умерла. Да, наверное, так оно и есть – я умерла, и ангел пришел за мной, чтобы забрать на тот свет. Мне стало тепло и хорошо-хорошо, совсем не больно – казалось, что я снова стала ребёнком и сейчас лежала в тёплой уютной постельке, слушая сказку о невероятных чудесах, которую я так любила когда-то и просила Ольгу каждый раз рассказывать мне её на ночь... Но на самом деле, сейчас, это была не сказка, а повторяющиеся, словно мантра, слова «Всё будет хорошо». Жаль только, что я не верила в это.
Я потеряла сознание прежде, чем меня подняли на руки. Последнее, что я видела – чьи-то голубые глаза. Тающий лёд. Глаза ангела.
der(fe