Глава 30.
***
Меня зовут Стас. Мне двадцать три года. Я схожу с ума. И я не знаю, чья кровь сейчас на моих руках. Нет, не так. Не только на руках. Я не знаю, в чьей крови сейчас нахожусь, и как вообще очутился тут. И то, что больше всего меня пугает: я совершенно ничего не чувствую. Ни-че-го.
Последнее воспоминание – Лизин труп падает к моим ногам. А дальше кромешная тьма, остатки которой окутывают меня и сейчас.
Открываю глаза. Взгляд упирается в утреннее розово-желтое небо, окрашенное в цвета восходящего солнца. Я всегда любил рассветы. Но сейчас у меня есть дела поважнее, чем любоваться небом.
Глубоко вдыхаю запах мокрого бетона и крови. Сажусь. Спина и голова ноют так, что у меня складывается вывод, что в них не осталось ни единой живой клетки.
- Тут кто-нибудь есть?
Я оглядываюсь по сторонам и давлюсь кашлем при виде трупа молодой девушки рядом со мной. По виду – совсем ещё подросток, лет четырнадцать-пятнадцать, не больше. Тёмные волосы, чёрная футболка с принтом черепа, короткие джинсовые шорты и туфли на высоких каблуках, валяющиеся поодаль. Голова девушки пробита, из чуть приоткрытых губ вытекает струйка тёмной крови, внутренние стороны рук и ног в многочисленных порезах с уже запёкшейся тёмной кровью, кожа затвердела и изменила свой цвет на противно-сине-серый.
Я вижу крыши домов, расположенных далеко отсюда. Крыша. Я... Мы на крыше.
Я убил эту девушку. Но... действительно ли это был я? Моё психопатическое второе «Я» решило выказать своё недовольство и, взяв верх над моим телом и разумом начало убивать?! Бредовое, конечно, объяснение, но это единственное, что пришло ко мне в голову.
Вдыхаю поглубже и пытаюсь успокоиться, вспомнить всё. Это не первый провал в моей памяти, такие были и прежде, но этот пугает меня больше всего. В этот раз я не контролировал себя и убил ни в чём неповинную девочку. И я всеми остатками души хочу вспомнить всё, даже если потом об этом пожалею.
Первое воспоминание накрывает неожиданно, вышибая воздух из лёгких и обжигая мозг, так, что я хватаюсь за голову и сгибаюсь пополам, стараясь сдержать шипение.
Первое воспоминание.
Я вылетаю из здания «Гондолы» так стремительно, что никто из курящих во дворе людей даже не успевают опомниться. На ходу избавляюсь от пиджака, оставаясь лишь в помятой белой рубашке, совсем не согревающей и запрыгивая в Лёхину машину, через пару мгновений уже лечу по шоссе.
Когда меня отпускает, я пытаюсь отдышаться, судорожно хватая воздух ртом. Второй приступ пришел так же неожиданно, как и первый, сводя все мои внутренности судорогой и заставляя болезненно сжаться. Лёгкие будто забыли, в чём заключается их работа.
Перед глазами мелькает очередная картина.
Непонятно откуда я взял то ли кокаин, то ли амфетамин, и оттягивался в приватной кабинке того самого злосчастного клуба, который два раза приносил мне лишь отрицательные эмоции. Клуба, в котором я дважды терял себя: первый раз, когда забирал оттуда Милану и, увидев её в таком ужасном состоянии, в котором она была тогда, подумал, что уже слишком поздно, а второй раз – когда я потерял контроль над собой из-за чёртовой песни. Эта девочка, тело которой сейчас лежит у меня в ногах, сидела рядом, оттягиваясь вместе со мной. Кто она – неизвестно, хотя лицо до боли напоминает мне кого-то. Я видел её. Определённо видел.
Ещё одно.
Мы едем по трассе, сворачиваем с дороги и я останавливаю машину в лесу, недалеко от старого заброшенного здания. Вот мы уже поднимаемся на крышу, и девушка, недолго думая, ложится на холодный бетон, раскинув руки в стороны и блаженно улыбаясь, словно ей в лицо дует тёплый июльский ветерок, а не ледяной ветер, мгновенно обжигающий кожу.
Я внезапно вспоминаю её имя. Аня. Анюта.
В голову ударяют воспоминания, как Лиза показывала мне фотографии своих сестёр. Полины и Ани. Смутно-знакомое лицо превращается в образ сестры моей первой любви. И я понимаю, почему захотел лишить девочку жизни.
Ещё одно воспоминание о событиях вчерашнего вечера проносится в моей голове с молниеносной скоростью, так, что я дергаюсь и, схватившись за голову, падаю на бетон, корчась от боли.
Я сижу на девушке сверху и ножом на её животе играю в «Крестики-нолики», оставляя полоски крови там, где проходит лезвие. Потом, опьянённый запахом крови и амфетамином, переключаюсь на её руки, крепко сжатые мною над головой девушки, чертя на внутренних сторонах рук, от предплечья до запястья, полоски. Она истошно кричит, а я улыбаюсь, словно безумец, прекрасно понимая, что мы почти, что на окраине и нас никто не услышит. Ни девушкиного плача, ни моего смеха.
Первый вопрос, возникший у меня в голове и повергший меня в ужас только своим появлением: ЭТО СДЕЛАЛ Я?! Я, чёрт возьми?! Неужели я могу быть таким... чудовищем?!
Я действительно схожу с ума. Определённо. Сейчас я чёртов садист, которому ничего не стоит в одночасье превратиться в маньяка, убивающего направо и налево, с надобностью или без. Один шаг. Может быть, даже меньше.
Мне внезапно стало тесно в собственном теле, и так захотелось проделать дыру в своей груди, чтобы душа могла спокойно отправиться в свободное плаванье, не спеша возвращаться.
Только сейчас увидев, что моя некогда белая рубашка сейчас была ярко-алой из-за крови девушки, в которой я пролежал целую ночь, я поспешил от неё избавиться, брезгливо откинув в сторону.
Нет. Нет, это не я. Это какое-то чудовище...
«... живущее внутри Тебя!», - заканчивает за меня моё подсознание.
Я учащённо дышу и приподнимаю футболку девушки, в надежде не увидеть там следов моих вчерашних издевательств, но живот девушки действительно был «Крестиками-ноликами», нарисованными кровью.
Неуместно весёлый рингтон моего телефона, валяющегося где-то рядом со мной, начинает меня раздражать и я, решив отложить поиски хорошего места, куда можно было бы деть тело этой несчастной, стал метаться туда-сюда по крыше в поисках мобильника.
- Да, - раздраженно рявкнул я, наконец-то найдя то, что искал.
- Чувак, какого хрена ты взял мою машину?! И какого хрена ты такой раздраженный, будто с будуна?! – Лёха накинулся на меня сразу же, и я отстранил телефон подальше от уха, потому что голова неимоверно трещала. - Лучше потрудись объяснить мне всё это сейчас, в течение десяти секунд, пока у меня ещё есть терпение, иначе я грохну тебя сразу, как только найду! – орал друг. Держу пари, по его коже сейчас пошли красные пятна, как это происходит всегда, когда Лёха злится.
- Я убил... - начал, было, я, но губы упорно отказывались выпускать из меня слово «человека». Горло сжалось.
- Убил свою совесть? – язвительно поинтересовался друг, фыркая. Но мне было не до шуток. У меня были серьёзные проблемы. – Да, я в курсе. Года-таки, два назад.
- Придурок, - огрызнулся я, чуть ли не рыча. – Человека, Лёха. Я убил человека.
- Что, прости? У меня проблемы со связью, или наш ангелочек только что признался, что грохнул человека?! – он не переставал надо мной издеваться. Это вывело меня из равновесия. Я долбанный псих. И это уже неоспоримый факт.
- Да пошел ты! – я отключил телефон, даже недослушав того, что он, было, начал говорить, и отшвырнул его подальше, не желая видеть и слышать тем более. Руки чесались разбить, сломать что-нибудь, потом раскинуть их в стороны и спрыгнуть с крыши, чтобы всё это прошло, чтобы боль от сломанных костей заглушила ярость, но я слишком хотел жить для такого риска.
***
Наконец-то избавившись от трупа, сбросив его в болото с обрыва, находящегося где-то в четырёх-пяти метрах над уровнем земли, я, уверенный, что никто не найдёт следов преступления, всё-таки вернулся за телефоном на крышу. Мало ли, кто менее надоедливый позвонит, например командующий Д-отрядом. Сейчас, по-моему, его смена.
Мне понадобилось немало времени, чтобы восстановить вчерашний маршрут и найти то место, где я оставил машину. Слава Богу, её никто не нашел. Кровью тоже не заляпана, что очень радует – если с машиной что-нибудь случится, Лёха меня закопает живьём, предварительно содрав с меня деньги за её ремонт.
Облегчённо опустившись на белое кожаное сиденье, я вдыхаю запах автомобильного освежителя, надеясь, что он меня успокоит. И, на удивление, он действительно меня успокаивает.
Вот что я должен с собой сделать, чтобы вернуть себе себя?! Настоящего себя, не пустую оболочку, которой ничего не нужно и не до чего нет дела. С каждым порывом ярости, с каждым убитым или покалеченным человеком, я всё дальше отдаляюсь от адекватной, нормальной части себя, и ухожу всё дальше. На дно.
Вставляю ключ в замок зажигания, и машина, недовольно кряхтя и ворча, заводится. Сейчас всё будет хорошо. Сейчас я приеду домой, лягу спать и забуду обо всём этом. А потом снова буду ныть о несправедливости этого мира, о том, как же я хочу перерезать горло Василевски и о том, как я хочу вернуть Милану.
Мою, прежнюю Милану, которая любила смеяться и делать снежного ангела. С которой я лежал на дороге и которой пообещал, что всё будет хорошо. Сейчас я, просто-напросто, должен пообещать это себе и постараться поверить в это.
Всё будет хорошо, Стас. Всё будет хорошо.
***
Сворачиваю на главную улицу.
Несмотря на то, что сейчас только-только начало светать, то тут, то там уже копошатся люди: рабочие, спешащие домой с ночной смены; торговцы, во всю раскладывающие свой товар на прилавках магазинов; даже бомжи, с утра пораньше проверяющие мусорные контейнеры.
Все они, независимо от того, кем они являлись, с интересом оглядывали меня. Некоторые закатывали глаза и моя паранойя, разросшаяся уже до огромных размеров, кричала, билась в истерике с мыслью о том, что эти люди знают плохую часть моей биографии или видели меня вчера, что вполне вероятно. Мало ли, какие ещё глупости я выкидывал.
Отхожу от машины, и порыв холодного весеннего ветерка возвращает меня к жизни, выветривая паранойю прочь из моей головы. Вдыхаю поглубже запах сырости, выхлопных газов и лёгкие нотки цветущих в парке яблонь. Как мне этого не хватало. Одержимый чёртовой местью и возвращением Миланы, я совсем забыл о прекрасном, которое представляет собой безмятежная жизнь.
- Да пошла бы ты к чёрту!
Неожиданно для себя я останавливаюсь, запрокидываю голову и смотрю в небо, прекрасно осознавая, что взгляды людей обращены для меня. Ну и пусть. Пусть они думают что угодно. Мне всё равно.
- Катись к чёрту со своей чёртовой семейкой! – кричу я и начинаю истерически смеяться, давясь этим нездоровым смехом. Вроде бы осознаю, что делаю, а вроде бы и нет.
- Ты просто должен отпустить меня, - говорит она, открывая глаза, но мне всё равно кажется, что она отсутствует в своём теле. Что она где-то там, далеко отсюда и не слышит меня. – Я не могу так жить. Просто не могу.
- Вставай. - Я тяну её за руку, надеясь, что она всё-таки встанет, но Милана упирается.- Ты ведь прекрасно знаешь, что пока я жив, я не дам тебе умереть.- Недолго думая, я ложусь рядом с девушкой.
Крик. Я больше не принадлежу своему телу, а моё тело не принадлежит мне. Теперь это два разных, но одинаково бесполезных отхода.
!!! ПОДЛЕЖУ УТИЛИЗАЦИИ!!!
- Я люблю тебя, - нерешительно, девушка произносит это вслух. Я почти что вздрагиваю, но шок оказывается больше, чем неожиданность.
Потрясённый до глубины души тем, что она это сказала, я поворачиваю голову в её сторону и улыбаюсь:
- Я тебя тоже люблю, - отвечаю, и она улыбается. Я люблю. Я люблю эту девушку, а дальше пусть хоть Земля рассыпается в пыль.
Крик.
Истошный вопль, такой, будто я разрываюсь на части. Крик, больше походящий на рёв раненного животного, смех и плач одновременно. Ненормальный. Нездоровый. Неадекватный – я даже не знаю, как это всё назвать. Но это звучит настолько жутко и больно, что в один момент мне кажется, будто из меня выходит дьявол.
Схватившись за машину, я падаю на колени, и прооравшись, захожусь в приступе кашля. Мне кажется, что из моей глотки капает кровь и её бордовые сгустки.
А люди всё смотрят на меня, вот только некоторые из них попрятались, а некоторые достали телефоны и то ли снимают, то ли куда-то звонят. Ставлю всё, что у меня сейчас есть, на то, что они звонят либо в больницу, либо на телевиденье, либо в зоопарк. И не один из вариантов меня не устраивал. Только один, которого, увы, в этом списке нет – морг.
Я слышу сирену, но не могу разобрать, что за машина приближается ко мне. Мне уже всё равно, что будет после – наденут на меня наручники, или же, смирительную рубашку. Всё равно.
- Я ненавижу тебя, чёрт возьми! Ненавижу!
Кулаки разбиты от бессмысленных ударов по асфальту раз за разом, с диким психом выходящих из меня.
- Ты добила меня своим появлением в моей жизни! Да лучше бы ты сдохла! – Ярость чёрной пеленой застилает всё перед глазами. Свет, звуки – всё бьёт по мне, словно огромный молот, заставляя кричать и биться, извиваться ещё сильнее.
Это безумие. Так не должно быть. Не должно! Всё это больше походит на огромный кошмар, чем на реальность. Да! Это всё нереально! Я – взрослый, здравомыслящий мужчина, которого немало потрепала жизнь, но при этом никогда не расклеивающийся по таким пустякам и тем более не доводящий себя до нервного срыва. Просто нужно проснуться, чтобы всё это кончилось!
Стас, проснись, давай же, проснись!
Но я не просыпаюсь. Я просто продолжаю кричать, уже даже успев позабыть причину этого крика. Просто кричать, уже от физической, а не от моральной боли.
- Молодой человек, - я слышу голос, доносящийся откуда-то извне, из темноты, но он чем-то напоминал путеводную нить, по которой я смогу выбраться отсюда. Из темноты. Подняться с этого дна. – Молодой человек! Вы меня слышите? Ответьте же что-нибудь?!
Открываю глаза, и мой взгляд упирается в мужчину, сидящего рядом со мной. Доктор. Он облегчённо выдыхает, радуясь тому, что я тут, и я его слышу, тому, что я реагирую на его просьбы... но он в ужасе отшатывается назад, увидев во мне что-то страшное, то, что его напугало.
- Убейте меня, - хрипло шепчу, чувствуя на языке терпкий вкус крови. – Я чудовище.
***
«Я жив. Я всё ещё жив!» - первая мысль, которая приходит ко мне в голову, стоит мне только прийти в сознание. Я всё ещё жив. Мне радоваться, или переживать из-за последствий вчерашнего дня? Или сегодняшнего? Когда, чёрт возьми, всё это происходило?! Не знаю. Не понимаю. В голове одна сплошная каша, липкая и вязкая, не дающая ни думать, ни сосредоточиться.
В глаза ударяет свет. Непомерно яркий. Какой-то идиот додумался включить флуоресцентную лампу прямо надо мной. Я открываю глаза.
Белый потолок. До тошноты стерильный. Две такие же стены, на которых кое-где прорисованы бледно-голубые полоски, непонятно для чего портящие собой долбанную перфекционистическую картину палаты, и одна зеркальная. Я вижу своё отражение и мне не легче от увиденного. А если продолжу разглядывать стены – получу второй нервный срыв. Загремлю в психушку. Или...
Приподнимаюсь так, как только могу, и окидываю пляшущим взглядом множество маленьких и тоненьких проводков, окутывающих почти каждый сантиметр моего тела. Все они исходят от большого гудящего аппарата, стоящего прямо напротив кровати. Как эту штуковину сюда умудрились занести?!
Мои руки перебинтованы, на мне белая больничная пижама, а ноги онемели. Я жалкое существо. Грёбанный комнатный фикус. Поднимаю взгляд и смотрю в глаза своему отражению. Лицо в синяках и кровоподтёках, взгляд нечёткий, рассеянный. Жалкое зрелище. Не представляете, насколько жалкое, и насколько противно осознавать, что ты грёбанный псих, которому нужен постоянный контроль и смирительная рубашка, а лучше – смертельная инъекция.
- Я обещаю стать лучше, - я запрокидываю голову, и говорю это потолку хриплым, севшим голосом. – Слышишь? Я исправлюсь, честно, только верни мне её, пожалуйста. Я больше никогда ни о чём тебя не попрошу, только помоги ей. - Закрываю глаза и замолкаю, в надежде услышать ответ. Но, ни единого звука, кроме гудения аппарата не слышу.
Я схожу с ума. Я просто-напросто иду ко дну. Это всё. Для меня это будет концом. Моим концом. И я ничего не могу с этим поделать, кроме как надеяться на то, что у неё будет всё в порядке. Она должна жить. Она обязана жить. Хотя бы после моего конца.