Глава 25.
***
23 ноября 2009 года
23:42
Я иду к маленькой комнатке в самом конце узкого и плохо освёщенного коридора, предвкушая тишину и спокойствие, каждый день встречающие меня в ней, что теперь вообще стало самой редчайшей ценностью в моей жизни. Эта комнатка – моя. Моё личное пространство, в которое никто кроме меня не вправе войти и тем более вломиться.
Тесная коморка без окон – не удивительно! Четвёртый уровень под землёй, как-никак, какие к чёрту окна? Чтобы любоваться, как дождевые черви рыхлят землю? – но при этом каким-то чудом вмещающая в себя односпальную кровать с жёстким матрасом, комод с минимумом моей одежды и узкий, примостившийся в углу книжный шкаф. Ещё душ и туалет.
Первое время мне было трудно свыкнуться с мыслью о том, что у каждого работника – а тем более командира! – есть своя комната, свой санузел, свой арсенал оружия в зависимости от того, что ещё может позволить тебе твой ранг, но теперь, спустя несколько, это кажется мне самым обыденным делом. Это есть у каждого гондоловца.
Нажимаю на выключатель, и коморка заполняется мягким желтоватым светом, так напоминающим естественное дневное освещение, что я даже забываю о том, что тут нет окон.
Сбрасываю куртку, футболку, оставаясь только в одних джинсах и, раскинув руки, падаю на маленькую и жесткую, но уже ставшую родной и привычной кровать.
Тишина и спокойствие. Никаких тебе «Восьмых», никаких криков, крови, разборок... никаких учений и лекций, никаких обязательств, лишь только я наедине сам с собой, и это то, в чем я нуждаюсь постоянно. Лишь только тут я могу чувствовать себя относительно свободным.
Кто я? Не знаю, я запутался. Вроде бы я и человек, вроде бы я защищаю своих людей, а вроде бы и злобное чудовище, уничтожающее других. Я бесповоротно запутался. Я сын своего отца, восемь лет назад насильно затащенный сюда, четыре года бывший воспитанником, затем подчинённым-неофитом, а два года назад ставший командиром «Восьмых» «Гондолы».
«Восьмые» - это не простые солдаты, это настолько трудные люди, что их пришлось «выпотрошить» для подчинения. Самый буйные, самые опасные и самые жестокие из наших рядов. Они способны убивать не моргнув. Их психику подвергают экспериментам, заставляют путать реальность и галлюцинации, при любом раскладе действий в которых они умирают, а просыпаясь в реальности, думают, что воскресают. Так повторяется раз за разом. Некоторые умирают по-настоящему, а тем, которые выживают, внушают выгодное «Гондоле». Они становятся монстрами. Неуправляемые, ненасытные безумцы, жажда крови и смерти для которых – замена кислорода.
И ирония в том, что меня поставили во главу этих людей. Я – их альфа, только в отличие от них здравомыслящий и с нетронутой «Гондолой» психикой, если не считать травмы, нанесённой мне отцом. Но он мёртв и это то, ради чего я держался все эти годы, ради чего цеплялся за жизнь, дышал, терпел, пытался жить и защищать родных. Ради чёртовой свободы.
А теперь что? Ника где-то здесь, но мне упорно отказывают в просьбе увидеться с ней, и я начинаю подозревать, что мою любимую сестру, мой маленький лучик света убили. Уничтожили. Использовали как расходный материал.
Пётр заверил меня, что мать и Артём мертвы. Он показывал тела, обезображенные якобы после «несчастного случая» с машиной. Будто тормоза отказали и они перевернулись. Тела обезображены из-за стёкол и из-за того, что машина несколько раз перевернулась перед тем, как встать на крышу, и тело Артёма вылетело, неудачно приземлившись. На фотографии я узнал его футболку – когда мы ещё жили вместе, она была его гордостью – фотография Кипелова, в момент исполнения песни «Беспечного ангела».
Теперь эта песня почему-то стала одной из моих любимых, и я мог часами слушать, ставя её на повтор и растворяясь в более-менее хороших воспоминаниях родом из детства. Например, когда Ника только родилась – мне было три года, и воспоминания как в тумане, но я все разно помню отрывки – был самый хороший Новый год в истории нашей семьи. Это вообще был самый лучший день в истории нашей семьи, потому, что никто не ругался целый день, никто не спорил и не материл друг друга на глазах у детей, а в воздухе витала добрая и дружеская (пусть немного напряженная) атмосфера. Тогда это всё чётко отпечаталось в моей маленькой, ещё несмышленой головке.
Сквозь тишину я чётко слышу приближающиеся шаги по коридору, тихий стук в дверь и нежный женский голос:
- Стас? – Девушка приоткрыла дверь и просунула в образовавшуюся щель голову. - Можно? Я прокралась, а ты пока что в этом корпусе один, потому что остальные тренируются.
Я приподнялся на локтях и соблазнительно улыбнулся, зная, что она буквально тает от такой улыбки. Девушка облизнулась – Господи, ну почему она настолько похотливая?! – и, прикрыв за собой дверь, прошла в комнату. Легла на меня сверху, обняв, словно ребёнок.
Её тёмно-каштановые волосы уже начали белеть. Процесс альбинизма запущен. Скоро её волосы станут белыми, а глаза – красными, но потом их тоже перекрасят в белый цвет. Она станет другой. Совсем другой. В свои пятнадцать с половиной эта девушка станет уродом.
- Ста-ас?
Девушка обняла меня за шею и притянула к себе, прижавшись своими губами к моим. Желания не было. Я слишком устал сегодня, разнимая отчаянную драку двух «Восьмых»-неофитов во время тренировки.
- Нет-нет, Лиз, даже не думай об этом, - начал отнекиваться я и, разомкнув кольцо рук девушки, плотно обвивших мою шею, аккуратно встал с постели, чтобы не уронить её. – Я слишком устал. Не сегодня. В следующий раз.
- Ну вот... - она надула губки и сложила руки на груди. Совсем как ребёнок. – Ради этого я кралась через весь корпус. Ну хотя бы...
- Нет, - со смехом обрезал я. – Я же сказал.
Чтобы не дразнить Лизу, я подошел к комоду и, достав оттуда чистую чёрную рубашку, быстро накинул. Очень вовремя, ибо в это время до меня донеслись тяжелые быстрые шаги по коридору. Девушка мгновенно притихла и без промедления тихо прошмыгнула в ванную комнату. Ей нельзя тут находиться. Это против правил.
- Станислав? – позвал комиссар.
Он нечасто появлялся в жилых корпусах (кроме своего, разумеется) и для некоторых это было данью почёта, но только не для меня. Появление комиссара в моей комнате говорило о неприятностях. Сулило их.
- Да, я тут. Вы можете войти, комиссар, - я пригласил его, покосившись на дверь ванной. Если он поймёт, что Лиз тут, он сделает «Восьмыми» нас обоих.
Он уполномочен сделать лично со мной всё, что придёт ему в голову, и я знаю, что он выберет, ибо знаю, что он ненавидит меня всей той чёрной дырой, которая у него в груди вместо сердца.
- Станислав, - обратился он деловитым тоном, прошагав в середину комнаты и встав прямо передо мной. - До меня дошла информация о том, что минувшим вечером две неофитки покинули свой корпус. Если мне не изменяет память, то это обязанность твоих людей и тебя – охранять корпус неофитов. Спрашивается: как они могли выйти из корпуса под твоим пристальным вниманием?
- Не знаю, комиссар, - спокойно пожал плечами я, ничем не выдавая своего напряжения. Он словно пёс, чующий страх, очень, очень чувствителен ко лжи. – Если бы девушки покинули корпус, мои люди непременно доложили бы об этом мне, но никакой информации не поступало. Следовательно, вам стоит лучше проверить достоверность информации, дошедшей до вас.
Он буквально задохнулся от такой дерзости в его сторону. Никто, кроме меня, не смел ему перечить, и он привык получать полное подчинение ото всех, кто бы то ни был, кроме Александра и его сына. Он невзлюбил меня ещё мальчишкой, когда я бегал по коридорам и отказывался слушаться, а сейчас он и подавно конкурирует со мной.
Что ж, это игра была рассчитана на двоих, верно?
- Ну смотрите, Станислав, если я засеку – а я непременно засеку! – хоть одну девицу-неофитку в коридоре посреди ночи, то вам несдобровать – вы станете таким же жалким, как и ваши люди. - Вот, что я и говорил, этот чувак пытается взять меня угрозами. Увы, это дохлый номер, потому что в детстве я натерпелся стольких пыток, что теперь подобная угроза может меня только рассмешить до коликов.
- Да? – вздёргиваю бровь. - И как же вы собираетесь их засекать? Неужели наденете костюм женщины-кошки и будете сидеть под моей дверью, рассчитывая на то, что вас примут за кота? – Я издаю сдавленный смешок и, немного подумав, отступаю назад, чтобы скинуть рубашку. Чего-чего, а того, что при нём кто-то позволит вести себя как у себя дома он не потерпит.
- Смейтесь, пока можете, Майоров. Дальше будет не смешно. По крайней мере, вам.
Комиссар, высоко вздёрнув подбородок, разворачивается, и размашистым шагом, больше похожим на строевой марш, направляется к выходу. На моё лицо постепенно приходит усмешка победителя. Он ушел. Он сдался.
Ха!
- Лиз. - Проверив, точно ли ушел комиссар, или ещё стоит под дверью, я аккуратно постучал по двери в ванную. - Он ушёл, можешь выходить.
Дверь приоткрылась, и я отошел на шаг назад. Девушка высунула голову и круглыми от страха глазами быстро, но тщательно осмотрела комнату. Облегчённо выдохнув, она вышла и плюхнулась:
- Они ищут меня и мою соседку, - сообщила девушка, и меня эта новость ни капли не удивила: Лиза часто нарушает правила. Она другая – бунтарка, этим-то меня и зацепила. – И чувствую, когда он вычислит, кто эти сбежавшие неофитки, то накажет нас.
Несколько минут назад эта девушка была свободной, её переполняло желание, переполняло счастье, а сейчас до краёв наполняет страх. Страх за свою жизнь.
- С вами ничего не случится, - твёрдо заверяю я, садясь рядом с ней и успокаивающе сжимая плечо девушки. – Я не допущу этого, и ты это знаешь.
- Знаю, - вздыхает Лиза и прижимается ко мне, как маленький ребёнок. Я обнимаю её в ответ и глажу по спине, поцеловав в макушку и шепча на ухо что-то успокаивающее.
***
24 ноября 2009
15:23
Очередной день.
Очередные бои, очередные непослушные неофиты, которых я вынужден усмирять и очередные мысли о том, чтобы покинуть «Гондолу». На моих руках кровь более сотни людей, причём не всегда виновных.
Когда я был неофитом, меня заставляли убивать. Много. Учили, как правильно свернуть шею, застрелить, в некоторых случаях даже вырвать сердце человеку, даже не моргнув. Пытались сделать из меня монстра, и теперь я понимаю, откуда у моего отца было столько способов причинить боль – теперь я просто-напросто знал их все так же, как и знал он. Но единственным отличием осталось то, что я не хотел их применять без необходимости.
Раньше, до того, как я стал альфой у «Восьмых», я мог справляться со всем этим, часами прячась в тренажерном зале и вымещая всю злость на груше. Но сейчас я просто не имел на это времени, и при необходимости мог лишь выместить злость на каком-нибудь чересчур буйном неофите, для примера боя вызвав его на ринг. Сейчас я стал чем-то большим, чем просто жалким крысёнком, недостойным внимания и доверия – стал личностью.
«Личностью? – покатываясь, смеется подсознание. - Да ты и гроша ломанного не стоишь! Стелешься под гондоловцев, пытаешься им угодить! Какая же ты после этого личность?».
- Так, - громко заявляю я, звонко хлопая в ладоши несколько раз для привлечения внимания. - Панов, Артемьев – на ринг. Дерётесь до тех пор, пока один не вырубит другого. С тем из вас, кто вырубится, возобновят эксперименты. Так что давайте, это бой на выживание. – Вновь хлопок в ладоши – подача сигнала. - Начали!
Иногда отрывая взгляд от отчаянно дерущихся на ринге парней, которые едва младше меня, я мельком оглядываюсь по сторонам, ища Лизу в толпе неофитов. Безуспешно.
Когда она вчера ушла было уже далеко за полночь, и на дежурство заступили те из моих людей, которым я особо доверяю, поэтому с ней ничего не должно было случиться. С её соседкой тоже.
Наконец замечаю двуцветные волосы в толпе неофиток на втором ярусе и внимательно вглядываюсь в их обладательницу. Лиза. Но волосы даже ещё белее, чем я помню со вчерашнего вечера. Теперь они пепельно-белые, словно седые от корней и чуть ниже середины, и лишь на кончиках осталось ещё чуть-чуть поблекшего каштанового цвета, которого, возможно, к завтрашнему дню не станет совсем.
Незаметно отделяюсь от своего напарника, внимательно следящего за происходящим на ринге и не заметившим моего исчезновения, я пробираюсь к лестнице, поднимаюсь, и пройдя в конец толпы, грубо хватаю Лизу за локоть, оттаскивая в сторону. Она и её подружки разом замолкают, но Лиз это делает только для представления – она знает, что это всего лишь спектакль. Как вы думаете, мне бы позволили крутить роман со своей пятнадцатилетней подчинённой?!
- Тебя вчера никто не засёк? – тихо спрашиваю я. Девушка отрицательно качает головой. – Замечательно. - И я отпускаю её. Это выглядело странно, и я чувствовал на себе любопытные взгляды неофитов.
Я останавливаюсь и вдавливаюсь в перила, смотря вниз. Мне нравится наблюдать за боем сверху: это словно наблюдать за действиями в фильме или реалистичной видеоигре, но при этом понимать, что всё по-настоящему.
Возможно, некоторые сочли бы меня бездушным монстром за то, что мне безумно нравится наблюдать за тем, как неофиты калечат, вырубают и даже иногда убивают друг друга на ринге. Это успокаивает и расслабляет, словно хорошая книга, и заставляет блаженную улыбку появиться на лице.
- Стас! – Макс, мой шестнадцатилетний напарник, машет мне рукой снизу. - Помоги его унести, - он поворачивается и указывает на безжизненное тело одного из бойцов на полу. Другой же пытается отдышаться, хватая воздух ртом, и одновременно остановить кровь, текущую из носа.
Я киваю и спускаюсь вниз и, подхватив Артемьева под левый локоть, я жду, пока Макс проделает то же самое только со своей стороны, и я выполняю свое обещание, таща его не в травмпункт, а в специализированный кабинет.