Глава 11.
***
Три недели спустя...
- Милана, ты готова ехать домой? – я поняла, что он вошел в палату, но не видела его. Звук шел, как будто из-под воды, возможно, из-за того, что я переключилась на что-то другое, и просто-напросто не присутствовала в палате. Фактически, я была там, но была погружена в мысли.
Чтобы понять, что пришел Стас, мне хватило лишь резкого, но приятного запаха его одеколона, который в отличие от звуков я хорошо чувствовала.
Я стояла возле окна, глядя куда-то далеко, потерявшись в своих мыслях и сложив руки на груди. Думаю, каждый уже успел привыкнуть к такому моему состоянию, потому что уже на протяжении нескольких дней я почти всё время то сидела, то я стояла у большого окна, выходящего на сухое заснеженное поле, за которым чёрной полоской расположился лес.
Стас подошел ко мне, обнимая за плечи. Я содрогнулась, и посмотрела на парня через плечо. По озорным искоркам в его глазах, можно было понять, что сегодня у него приподнятое настроение.
- Всё хорошо? – поинтересовался он, гладя меня по плечам.
- Всё нормально, - ответила я, и, внимательно посмотрев на Стаса, чмокнула его в кончик носа, улыбнувшись. – Теперь всё хорошо. Ты говорил, что пора ехать домой? Отлично, я готова, - я улыбнулась, словно Чеширский кот, и выбежала из палаты. Ему ничего не оставалось, как взять мою сумку и выйти следом.
На выходе меня остановила медсестра, попросив расписаться в каких-то бумагах. Не глядя, что написано в бланках, я поставила свою подпись в тех местах, где показала девушка, лишь бы быстрее уехать их этого места, ужасно пахнущего хлоркой и лекарствами. Последние несколько дней я перестала чувствовать эту вонь, потому что она настолько приелась мне.
Выйдя на свежий воздух, я облегчённо вдохнула полной грудью, приводя мысли в порядок. Чёрный джип Стаса было трудно не увидеть на больничной парковке, среди машин докторов и других пациентов. Машина выделялась на фоне красных, синих и серебристых «Ауди» и «Жигулей», стоя в гордом одиночестве на самом удобном месте для последующего выезда. Возле машины стояли Ирина, о чем-то разговаривающая с Евой, буквально неделю назад появившейся из ниоткуда. И моя мать, которую выписали всего несколько дней назад. У неё чуть не случился ещё один приступ, когда она узнала, что среди пострадавших при нападении была и я.
Ева и Ира о чем-то оживлённо говорили, облокотившись на капот, а мама в сторонке говорила по телефону, терпеливо объясняя что-то, что её явно раздражало. Скорее всего, с кем-то по работе.
- Наши Барби подружились, - я показала подошедшему Стасу на блондинок. Увидев меня, Ирина просияла, а Ева помахала рукой. Я помахала в ответ.
- Ага, - усмехнулся он. - Зато голубоглазый Кен куда-то смотался, но не сказал куда. А хотя должен был.
- Ты их альфа? – я вопросительно выгнула бровь.
- Да! – хмыкнул Стас. – Обаятельный, влиятельный и жутко сексуальный альфа! – Я лишь фыркнула, и стукнула его кулаком в плечо. Он засмеялся.
- Смотрю, вы подружились, - улыбнулась я, подходя к машине. Ева быстро встала с капота, как только увидела Стаса, в то время как Ирина осталась сидеть, а мама, закончившая разговор, подошла и обняла меня сзади.
Я представляла выражения лица Ольги при виде Стаса. И Евы. Она совершенно не знала, кто это такие, и что им нужно, поэтому держу пари, что мне придётся это объяснять, стоит нам с ней остаться наедине.
- И тебе привет, - помахала рукой Ирина. - Да, мы подружились. Оказывается, у нас с Евой много общего.
- Правда? – заговорил Стас, открывая багажник, чтобы положить мою сумку. - И что же? Цвет волос и любовь к Диме Билану? – выгнул бровь он. Я прикрыла рот кулачком, от души смеясь над забавной перепалкой.
- Кто бы говорил, - Ирина открыла правую заднюю дверь машины, и договорила уже оттуда: - У тебя «Сникерсы» не пропали, Винчестер? – и захлопнула дверь.
Вот теперь я не пыталась сдержать смех. Каждая клеточка моего тела смеялась над действительно забавной ситуацией: фанатка Билана ругается с Дином Винчестером. Мы с мамой переглянулись, и её тоже пробрал смех.
***
Прошло несколько часов с того момента, как Стас привёз меня с больницы. Домой... это так чертовски приятно, не чувствовать запаха хлорки, не слышать бесконечных криков больных и назойливых медсестёр.
Сейчас я просто сидела на кровати, накрывшись пледом, прижимала коленки к груди и раскачивалась в разные стороны, пялясь в пространство. Рана под ребром срасталась, и не болела, но неистово ныла под повязкой, которую я теперь была обязана менять два раза в сутки.
Мама куда-то ушла. Сказала, что на работу, и скоро вернётся, но что-то подсказывало, что дело было не в работе. Ольга была обеспокоена и в её глазах читалась печаль. Что-то было не так.
- Милан, ты дома? – Ира вошла в мою комнату без стука и, увидев меня, сидящую на кровати, улыбнулась, присев в кресло напротив. – Как ты?
- Вроде бы в норме. Не знаю, - я пожала плечами, внимательно смотря на руку, на которой остались следы от иголок. Теперь она казалась мне страшной, серой и костлявой рукой, а через кожу просвечивалась сине-зелёная сетка вен. Мне стало противно.
- Возможно, ты не знаешь, но в городе ввели комендантский час. Десять вечера. Управление боится, что те ребята, которые обстреляли кафе, вернутся.
Вернутся. Разумеется, они вернутся! Им ведь нужно закончить вербование. Скольких они забрали? Скольких заберут ещё? Никто не знает. И это пугает. И для чего им я? Для чего им самый обыкновенный подросток? Они же не думают, что я стану такой же, как эти... роботы-убийцы? Что они, чёрт возьми, делают с людьми?!
- Думаю, не только управление боится, - я повернула голову в сторону подруги, - боится весь город. Думаю, в такой ситуации бояться свойственно, - я вновь пожала плечами.
Ирина ушла, пообещав скоро вернуться, а я легла, и попыталась уснуть, с головой накрывшись пледом. В голову лезли дурные мысли, и как бы я их не заглушала, они пробивались через мою броню. Все мои страхи вырвались из потайной комнаты в моей голове, в которой я держала их за множеством замков. Чтобы не слушать их крики, я заткнула уши, повторяя «Пожалуйста, замолчите, пожалуйста». Меня бил озноб. Я схожу с ума, да? Я ударилась головой, и теперь я схожу с ума?!
- Эй-эй, Милана, - кто-то бьёт меня по щекам, и я резко открываю глаза, жадно глотая воздух. - Ты тут. Всё в порядке. – Ирина, сидевшая передо мной, выглядела взволнованной, и внимательно осматривала моё лицо.
- Не всё в порядке. Я схожу с ума, - шмыгнула носом я. – Я разговариваю с демонами в своей голове. Они появляются, стоит мне закрыть глаза.
- У тебя просто не до конца прошел шок после выстрела. Это пройдёт. Вот увидишь, - девушка успокаивающе погладила меня по руке. Я слезла с кровати и села на пол рядом с подругой, облокотившись спиной о предмет мебели, на котором только что находилась и откинула голову назад. Мне стало стыдно и противно за саму себя.
В последнее время за мной постоянно нужно было ухаживать, следить, чтобы у меня не случились глюки, чтобы я не натворила чего-нибудь, о чём потом буду сожалеть. В конце концов, чтобы я осталась в живых. И мне противно.
Всего полгода назад мне не нужен был никто. Я была самым обычным подростком, училась в школе, у меня была счастливая семья... у меня было всё, и я была счастлива. Я любила эту жизнь. А теперь не осталось ничего.
Человеческое счастье – хрупкая штука. Оно как бабочка в твоих ладонях. Как бы ты не пытался сберечь её, придёт момент, когда ты споткнёшься и, упав, раздавишь её. А поймать новую проблематично, ведь ты будешь бояться, что с ней произойдёт то же что и с предыдущей.
Назойливый звон мобильника прервал мои размышления. Папа. Наверное, хочет убедиться, что Стас довёз меня домой в целости и сохранности, не высадив где-нибудь в лесу.
- Привет, пап, - оптимистично поздоровалась я, прочистив горло.
- Милана? Ты где? – его тон был серьёзным и крайне обеспокоенным. Эта обеспокоенность передалась и мне.
- Д-дома, - с запинкой ответила я. – Что случилось, пап?
- Случилось страшное, - тихо сказал в трубку мужчина. Я насторожилась.- Это касается Ольги... Она покончила с собой два часа назад, - после недолгой паузы, всё-таки озвучил папа.
И не было никакой истерики. Не было слёз в первое же мгновение, не было удивления, панических атак. Просто я ослепла. Оглохла. Потеряла способность что-либо чувствовать. Лишь холод. Холод, пронизывающий каждую клеточку моего тела. С головы до пят. Холод доходил до кончиков пальцев и умирал на них, в то время как в глубине тела рождался новый его поток ...
И так повторялось раз за разом.
- Её нет. Она умерла, - отрешенно пробормотала я, не узнавая своего голоса.
- Милана? Милана, ты здесь? – в трубке послышался обеспокоенный голос отца. Я убавила звук до минимума, и телефон, выскользнув из моей вытянутой руки, с глухим стуком упал на пол.
Её нет. Она покончила с собой.
- Милана, ты готова? – я услышала шаги, а вскоре и увидела обладательницу звонкого строгого голоса. Маму. Она уже собралась на работу, и на бегу засовывала в сумку кучу каких-то бумаг и практически пол-аптечки таблеток. В основном сердечные, из-за слабого сердца. – Тебя подвезти? На улице дождь, и...
Как она могла?! Как она могла это сделать? Нет! Она жива! Отсиживается где-нибудь со своим начальником, чай пьёт. Ждёт, пока я позвоню.
Как она это сделала? Вскрыла вены? Повесилась? Наглоталась таблеток? Как?!
- Вашей матери осталось совсем немного. Пересадка сердца тут, увы, не спасёт... ещё пара приступов, и всё. Около месяца или двух, больше дать не могу. Организм молодой, но сердце – слабее некуда.
- Милана! Милана! Боже мой! – ворвавшийся в моё сознание голос Стаса, заглушил голос из прошлого. – Что с тобой такое! Очнись! – он тряс меня за плечи. Я не видела его, хотя глаза мои были открыты, и я не моргала. Не видела. Или просто не хотела. В моих глазах была кромешная, всепоглощающая темнота. – Посмотри на меня! – но я не реагировала, а лишь отключилась, и позволила голосам из прошлого завладеть своим сознанием.
- Я люблю тебя, мамочка!
- Я тоже люблю тебя, моя принцесса, - мама поцеловала меня в висок и прижала к себе.
***
Я тихо стояла в углу гостиной моей квартиры, подальше от целой толпы скорбящих. Я не хотела быть здесь. У меня морально не хватало сил выслушивать то, какой она была хорошей, какой она была замечательной матерью, дочерью и сестрой. Потому что это до жути больно.
Я хотела сбежать от перешептываний, соболезнований, слёз и завешанных чёрной тканью зеркал. Мне было противно тут находиться, но я должна была изобразить примерную дочь. Должна была сказать первое слово на поминках. Но сил у меня практически не оставалось. Мне хотелось лечь где-нибудь, где не было никого, кто знал бы меня, и плакать. Не из скорби, не от чувства потери, а от бессилия.
Похороны организовывали папа и тётя Света, мать Ирины, любезно согласившаяся помочь. Я знала, что папе было неприятно, что последние полгода они провели в волнении, соперничестве и безграничной ненависти к друг-другу, но ведь когда-то он любил её. Верно? Возможно, где-то в глубине души, под дюжиной замков, у него заточена любовь к этой женщине, теперь разлагающейся в гробу, стоящем в коридоре и готовом к транспортировке на кладбище.
Стас должен был вот-вот появиться. Он обещал. Как и Ирина, которая сейчас была где-то в доме с моим отцом, вместо тёть Светы, которая не могла прийти, так как сидела с Женей. Скорее всего, они были в коридоре, но я не хотела проверять.
Вы знаете, она ведь повесилась в подвале собственного дома! Оставила дочь на божье попечение.
Я сжала челюсти и сложила руки на груди, облокотившись на стену. Мне так хотелось закричать, чтобы все они заткнулись, хотелось, чтобы всё это исчезло. Возможно, многие удивляются тому, что я не плачу и не скорблю со всеми, а лишь отрешенно смотрю на всех, пришедших сегодня в наш дом. Я хотела исчезнуть. Почему? Потому что я была опустошена. Мои чувства и эмоции на этот счёт исчерпались, когда папа сообщил мне новость.
Она повесилась. Привязала веревку к железной балке в подвале и прыгнула. Её обнаружил один из жильцов нашего дома, убирая велосипед в подвал. Позвонил в полицию, а те в свою очередь оповестили отца.
На полу возле неё нашли адресованный мне конверт, но я пока его не вскрывала. Я не знала, что она написала, но пока что я и не хотела этого знать.
Представляете, привязала веревку к балке и прыгнула. Странная она была, ей богу! Но чтобы самоубийство...
Я увидела его в толпе. Увидев меня, Стас стремительно направился в мою сторону.
- Привет, Мышка, - я отклеилась от стены и обняла его. Он ответил на мои объятия, потом отстранился, и посмотрел на моё лицо, с залёгшими от нескольких бессонных ночей чёрными кругами вокруг глаз. – Ужасно выглядишь.
- Приму это за комплимент. Я так боялась, что ты не приедешь... - он взял меня за руку. Его руки были тёплыми, в отличие от моих. Мои по температуре были сравнимы со льдом.
- Я тут, ты же видишь меня, да? – я подняла на него глаза и слабо кивнула. - Я всегда выполняю свои обещания.
Я увидела отца. Он направлялся прямо в нашу сторону. Дойдя, он пожал Стасу руку и кивнул нам на выход:
- Пора ехать, ребята.
***
Кладбище расположено в лесу в получасе езды от нашего дома. Наша машина была первой из вереницы насчитанных мною семи машин, не считая грузовика с гробом, отъехавшего на пять минут раньше нас. Папа и Стас сидели впереди, я и Ирина – сзади. Она знала, каково мне сейчас. И она понимала, что этого не знает больше никто.
- Всё в порядке? – поинтересовалась девушка, тронув меня за предплечье. Я содрогнулась.
- Да... всё хорошо, - заверила я, и отвернулась к окну.
Показались первые могилы, выходящие за пределы леса. Мы подъезжаем.
***
Гроб погрузили в заранее вырытую яму, и каждый из присутствующих бросил по пригоршне земли. Я делала это на автомате, находясь в каком-то непонятном трансе. Всё это казалось мне сном. Бредовым, чёртовым сном. И я хотела проснуться. Всё как в тумане. Всё. Даже каждая мелочь.
При нас установили крест с тире между двумя датами, положили на могилу цветы, венки, и теперь направлялись снова в наш дом, чтобы помянуть Молчанову Ольгу Васильевну – дочь, мать и жену (пусть и бывшую).
***
- Милана, сочувствую твоему горю, - ко мне подошла полная женщина средних лет. Неимоверным усилием мне всё же удалось сложить губы в подобающую случаю улыбку. Она обняла меня, и я невольно напряглась.
- Я работала вместе с Ольгой. Она всегда казалась такой счастливой, была душой компании. Нам всем будет её очень не хватать.
-Спасибо, - рассеянно ответила я.
Стас стоял рядом со мной, подбадривающе обнимая меня за плечи, и кивал подходящим ко мне людям. Они с жалостью смотрели на меня, потом переводили взгляд на моего сопровождающего и оценивающе оглядывали его.
За время нашего знакомства я всё больше и больше убеждалась, что на людей Стас производит впечатление, равносильное тому, что производит Джонни Дэпп или Эдвард Каллен.
- Милана, ты сегодня хоть что-то ела? – сквозь толпу к нам проталкивалась Ирина. Конечно. И не нужно было спрашивать, чтобы догадаться, что нет.
- Как же, поест она, - ответил за меня брюнет. - Она со вчерашнего утра ничего не ела.
- Ты должна поесть. Иди на кухню. Там мама с Натальей тебя накормят, - настаивала блондинка. – Посмотри на себя, ты на привидение похожа!
- Я поем вместе со всеми. Я не особенная, - отнекивалась я.
- Особенная. Нормальные люди не морят себя голодом несколько дней подряд, - подруга укоризненно посмотрела на меня. Я повернулась, ища поддержки со стороны Стаса, но он кивнул словам Иры.
Я посмотрела на накрытый в гостиной стол. Живот предательски заурчал, но в шуме, исходящем от пятидесяти человек никто кроме меня этого не услышал.
- Нет. Я буду есть со всеми. Это моё окончательное решение, - твёрдо сказала я. Ирина вздохнула, и ответила:
- Что ж, тогда попрошу маму поторопиться, потому что есть ты не хочешь, а по твоему виду вот-вот упадёшь в обморок. - Дальше блондинка просто развернулась, и принялась протискиваться через толпу обратно на кухню.
***
- Миланочка, ты не против начать? На правах единственного ребёнка? – поинтересовалась какая-то женщина, которая, по-моему, сегодня уже раза три подходила ко мне, и выводила меня «Миланочкой».
- Конечно. Я начну, - сглотнув, согласилась я.
- Я не буду распинаться о том, - начала я, встав, и потянулась за рюмкой водки Стаса, - какой хорошей матерью была Ольга. Потому что это слишком больно. Она была замечательной матерью, и я совершенно не понимаю, почему она это сделала. Я любила её, и люблю. Да сих пор, в настоящем времени. А как иначе? Каждому ребёнку положено любить свою мать, какой бы она не была. Живая или мёртвая, больная или здоровая, богатая или бедная, престарелая или молодая... Я не изменила своей позиции о любви к ней, уже умершей, но я ненавижу её поступок. Её решение. Я никогда не понимала, как можно любить и ненавидеть одновременно. Возможно, потому, что никогда раньше с этим не сталкивалась. И сейчас я признаю, что лучше бы и дальше не понимала, потому что это неприятно. Я чертовски сожалею о её смерти, смерти самого дорогого и близкого для меня человека и прошу вас выпить, дабы почтить память Ольги, - не дожидаясь, пока люди поднимут свои рюмки и бокалы, я опрокинула в глотку прозрачное содержимое рюмки, которую стащила у Стаса. Рот сразу же наполнился горькой слюной, а желудок словно обожгло. Но мне это понравилось.
2c&W