Глава 26. Решение дальнейшего
Тихие улицы Канады и оживлённая атмосфера в местном баре. Паренёк сел на высокий красный стул и небрежно окликнул бармена:
— Эй!
Мужчина проигнорировал неуважительное отношение к своей персоне.
— Может, обратишь на меня внимание?! — не унимался мальчишка.
— Пацан, иди-ка ты восвояси. Малолеткам спать надо, а не алкоголь в себя вливать, — усмехнулся мужчина, повернувшись лицом к заплаканному ребёнку. — Эй-эй-эй! Ну, не в мою смену! Прекращай нюни разводить, — замешкался тот.
Через пару минут работник бара поставил перед брюнетом молоко. На недоумевающий взгляд пары карих глаз Оливер выдал:
— У меня у самого младший есть. Обычно помогает, когда он не в духе.
Немного повертев в огрубевших руках шейкер, он добавил:
— Ну, поделишься своими скребучими кошками, что терзают такого юнца, как ты, в день Валентина?
Мальчишка кивнул, захлёбываясь в собственном несчастье и молоке, которое постоянно вызывало неприятное ощущение и аллергию.
* * *
— И как он отреагировал? — интересовался Алекс.
Как и на других их «свиданиях» они просто гуляли по вечернему Торонто, обходя разные парки и скверы.
— Как отреагировал, спрашиваешь... — Оливия задумалась, состроив умное выражение лица. — Странно как-то. Вроде бы был рад, поздравил, а сам заперся у себя в комнате и вот не выходит от туда уже третий день.
— А ребята что сказали? — юноша не смотрел на свою собеседницу. Он будто бы рассматривал, запоминал эти оживлённые улочки неродного ему города.
Но что он хотел запомнить?
— Они пожелали удачи, — юная особа улыбнулась, а затем опустила взгляд на асфальт. Она была искренне рада, что всё закончилось именно так.
«Кажется, будто бы это сон. Но это не он. Реальность, держащая в своих руках мою дальнейшую судьбу, — девушка увидала на дороге камень и неосознанно пнула его. — Ник постоянно так делает. Ник... Эх, с ним бы ещё поговорить надо».
— Ты уже решила, куда будешь поступать? — прервал её думы блондин.
Он не улыбался в этот вечер, что было очень странно. Парень даже взгляда не поднимал на Оливию, а та в свою очередь уже начала беспокоиться и чувствовать неладное.
— Я не буду поступать здесь, в Канаде. Мама предложила заграницу, и я согласилась, но ещё не определилась, — протараторила она как можно быстрее и продолжила. — А ты? Почему такой грустный?
«На самом деле, я знаю, куда хочу, но не уверена, что стоит сейчас об этом говорить...»
Саша остановился недалеко от парка. Он повернулся к девушке, взял её за руку и повёл к скамейке. Парень выглядел слишком расслабленно и напряжённо одновременно. Будто бы маска спокойствия немного спала и приоткрыла занавес этого лицемерия, мелочности и меркантильности.
— В общем, — он сел на скамью, отчего та скрипнула пуще прежнего, — я улетаю. Домой.
Девушка округлила глаза. Не сказать, что она была удивлена, нет. Кошер прекрасно понимала, что этот момент когда-нибудь да наступил бы.
«Студент по обмену... Конечно, я прекрасно это понимала».
— И когда? — спросила она, рассматривая свои костяшки на пальчиках.
— Через три недели, — безэмоционально и даже как-то монотонно проговорил парень.
«Всё равно ли мне? — вертелось у него в голове. — Нет, не так уж и всё равно, как казалось вначале».
«Три недели... И я через три», — думала в то время русая, сжимая и разжимая ткань тёплой толстовки. Толстовки, которую она благополучно когда-то одолжила навсегда у Ника со словами: «Отдай. У тебя и так много».
— Какой аэропорт? — неожиданно спросила Оливия.
Алекс не ожидал такого вопроса. Он немного помедлил, а затем невнятно сказал:
— Если честно, то оно слишком незапоминающееся. Ну, название.
«Значит, Даунсвью, — ухмыльнулась та. — Плохо поступлю, но так надо».
Недалеко от скамьи она приметила красивый цветок, проросший сквозь асфальт. Он был весь мятый, с опавшими лепестками, но стойко сражался за своё место быть в этом жестоком мире.
— Немного осталось мне гулять с вами, ребята.
И парень улыбнулся. Да, он первый раз за вечер поднял уголки этих обветренных губ и засверкал неживыми ямочками. Так неестественно. Фальшиво.
— Перестань. Пожалуйста, Алекс, хватит, — зеленоглазая устало посмотрела на своего собеседника, а потом вновь начала пристально рассматривать цветок алого цвета.
«Какой сильный и красивый, — думала она. — Почему мы не можем быть такими?»
— Ты о чём? — юноша растерянно захлопал ресницами, что в обычных ситуациях оставались неподвижны.
Но какова же сейчас причина этого неестественного и несвойственного ему поведения?
— Хватит улыбаться. Не надо. Не улыбайся, когда ты этого не хочешь, когда тебя всё раздражает, когда ты хочешь закрыться ото всех, спрятаться за маской полного счастья.
«Неужели так сложно не улыбаться? Наверное, также, как и не терпеть».
Саша невольно распахнул глаза как можно шире. Ему никогда не предъявляли такого рода высказывания.
«Не улыбаться? Мне?.. Как это — не улыбаться, когда все только этого и ждут?»
Девушка холодной рукой обхватила разгорячённое запястье парня. И улыбнулась. Нежно и красиво, но грустно.
— Видишь? Улыбка может выражать как радость, так и грусть. Но она не должна быть лишена абсолютно любых эмоций. Улыбайся, когда хочешь сказать больше, чем можешь это сделать словами, — девушка облегчённо вдохнула сентябрьские клубы воздуха, что обволакивал эту скромную площадку. — Порой нам хватит и одного взгляда, чтобы понять истину, скрытую под семью печатями тусклой души.
Пару минут побывав в таком состоянии полного молчания и безэмоциональности, девушка отпустила руку блондина. Она встала с нагретой скамейки и без слов направилась в сторону тлеющего фонаря.
— Оливия, ты полетишь со мной?
* * *
В квартире не горел свет. Телевизор не был включён на любимых каналах, а на кухне не пыхтел чайник. Тихо. Смертельно тихо.
Девушка аккуратно сняла кроссовки и прошла вдоль коридора, прислушиваясь к малейшему вдоху за стеной. Встав напротив запертой двери, она постучала характерные три раза.
Один. Ничего.
Два. Послышался скрежет половиц.
Три. Из-за двери вышло немного грубое: «Чего?»
— Нам поговорить надо. Я же знаю, что ты обижен.
— Когда я сказал, что ты должна высказаться, я никак не предполагал, что всё выльется в это, — с иронией произнёс низкий голос.
— Значит, ты не рад, что я наконец осуществлю мечту?.. — тихо вымолвила она.
Ответа не последовало. Только томный вздох.
Парень скатился вниз по двери и сел, откинув голову назад.
— Я рад... Ну, садись, поговорим.
Оливия обрадовалась такой незначительной ответной реакции со стороны собеседника. Она прекрасно понимала, что это большее, что он может себе позволить.
— Решила, куда полетишь?
Юная особа прикрыла глаза. Наверное, это единственный вопрос, на который она не хотела отвечать.
— Алекс позвал меня с собой на Родину.
— Понял. Не будем об этом, — он издал смешок, смешанный с горечью поражения.
— Моя очередь задавать вопросы. Как ты познакомился с Оливером? — прошептала девушка.
Парень наклонил голову вбок и усмехнулся, не спеша прикрывая глаза и всё также опираясь на дверь спиной. Позвонки будто бы желали сильнее вдавиться в деревяшку.
— Три года назад, на День святого Валентина... Помнишь, когда я не дождался тебя из школы и сбежал?
Оливия сглотнула тугой узел, образовавшийся в результате переживаний. Она помнила тот день. Ту обиду и разочарование от потерянного времени на этот «дурацкий», как она думала, шоколад, что был приготовлен собственноручно. Но отдать возможности не выпало. Парень не появился в тот день в её поле зрения.
— Я тогда подслушал ваш с девчонками разговор в классе. Ну, про мальчишек, — юноша вздохнул, пропуская воздух через подрагивающие губы. — Представляешь, именно в тот день я хотел признаться тебе. Но не сделал этого. Ведь ты сказала, что я не больше, чем брат.
Ник горько посмотрел в окно, обхватив колени сильнее. Чтобы было больно, чтобы заглушить неприятные воспоминания.
— Ты... Ты же понимаешь, почему я это сделала? — с другой стороны двери раздались всхлипы и плач, перебиваемые сбитым дыхании в ладошку. Девушка не выдержала. Она вспомнила тот ужасный день и несбывшиеся надежды.
Да, она могла признаться и в другой день. Но что есть детская, неокрепшая подростковая психика? Она ставит им преграды, стены, которые они либо перешагивают, ломают, либо оставляют нетронутыми. Подростки остаются по ту стороны своих желаний.
В тот раз Оливия не сломала свою стену, упустив, как она считала, возможность.
— Сейчас понимаю. Тогда не понимал. Убежал после твоих слов, как трус, и начал вливать в своё неокрепшее шестнадцатилетнее тело алкоголь. Помнишь, я на следующий день заявился под утро с аллергией?
— Помню... — сквозь мимолётный смешок протянула зеленоглазая.
— Так это меня Оливер, один-единственный из всех, напоил не спиртным, а молоком.
Ник замолчал, вспоминая детали той бессонной ночи.
— Он выслушал меня. И про родителей, про мои подростковые заскоки, про тебя. Он всегда меня слушал, — Харрисон нервно рассмеялся. — Когда я осознал, что он умер, то не поверил. Ну, правда, как так? Конченый оптимист и слуга народа?
По лицу скатилась слеза, «неподобающая» для мужчин, как думал брюнет. Но не сейчас. Сейчас можно всё. Сейчас это просто необходимо. А как иначе?..
— А когда понял, что люблю тебя?
Парень помедлил, усмехнувшись собственным воспоминаниям.
— Всегда знал. Да, тот «праздник» пошатал мою уверенность, но я всегда это знал. Да и ты недавно сама об этом рьяно заявила, — Оливия округлила глаза.
«Я? Сама? Не помню, чтобы я пила в последнее время, так когда..?»
— Когда ты заболела, — прервал мыслительный процесс кареглазый. — Я пересёкся с Мэдисон в аптеке тогда и сказал ей топать к беспокойному и нервному Миллеру.
— Я несла бред? — издав короткий смешок, Оливия ударилась головой о стену.
— О-о-о да-а-а, Лив, ещё какой!
По квартире прошёлся искренний смех двух глупых подростков, зарывшихся в чертогах своего прошлого.
Но они оба сейчас думали, как же хорошо просто разговаривать по душам. Именно сейчас, именно с этим самым человеком.
— А... почему ты... — она не знала, как спросить то, что мучило её без малого десять лет.
— Почему относился к тебе пренебрежительно? — со стороны послышался лёгкий смешок. — Защитная реакция. Думал, перестану чувствовать эти цепи на сердце. Да и ты, будь умнее, тоже одумалась бы. «А нужен ли мне такой не заботливый парень?»
«Нужен...»
Была ещё уйма вопросов, которые каждый хотел задать.
«Что была за идея с тем горшком в девятой аудитории? Сколько девушек было в том самом кабинете? Почему никогда не рассказывал об Оливере?»
«Насколько улетаешь? Когда вернёшься? А вернёшься ли?.. И что же будет дальше?»
Такие глупые, но очень важные вопросы они решили не озвучивать. Только он хотел получить последний, на данный момент, ответ:
— Сколько времени...
«Спросишь, сколько у нас времени осталось? Что ещё за "нас", Ник? Идиот, "нас" ведь нет. И Оливия это понимает...»
— Когда ты улетаешь? — исправился тот.
Она помедлила с ответом, не хотела прерывать эту идиллию, которую давненько не испытывала в этих квадратных метрах. Но всё же горько выдала:
— Три недели. Через три недели...
* * *
Иногда нам сложно что-то сказать,
а умолчать об этом — ещё сложнее.
Но люди упорно продолжают это делать,
надеясь на лучшее.