Глава 25. Всё или ничего
Но сейчас всё хорошо. Стресс теперь не частый гость, как и головные боли. Всё прошло, необходимо было только время.
* * *
— Ба-а-а-абушка-а-а-а! — захлёбываясь слезами и своим горем, закричал мальчик, вломившись в покои старушки. Тучная женщина замерла. Она косо посмотрела из-под очков на внука и тяжело вздохнула, вновь взявшись за спицы в руках.
— Ник, я тебе уже сотню раз говорила, не бабушка, а Грейс, — её брови поднялись, образовывая морщинки на лбу, а глаза сузились, пытаясь найти потерянную петельку.
— Грейс, — шмыгнул паренёк, — они снова меня обзывают! И обижают!..
Старушка вновь отложила любимое рукоделие и сложила руки на коленях. Она наклонила голову в сторону и сладко улыбнулась. Её крашеные локоны, скрывающие седину, спали на плечи, а глаза потеплели.
— Ну-ну, малыш, ты чего? Ладно уж, иди к своей старушке на ручки.
Ребёнок сел на колени, облачённые в домашние цветастые штаны, легко пропускающие малейший ветерок, и уткнулся носиком в такую же лёгкую кофту.
— А ты всё убегаешь, да? Солнце, не убегай, дай отпор.
Мальчик непонимающе посмотрел на свою любимую старушку и тихо произнёс:
— Как это? Не убегать? Тогда мне будет больно... Бабушка, мне опять будет больно!
Грейс тяжело вздохнула. Женщина понимала, что он пока лишь ребёнок и не понимает то, что она хочет до него донести. Старушка лишь поглаживала ребёнка по его антрацитовым* волосам. По таким мягким и воздушным...
— Поймёшь. Возможно, когда вырастешь, ты поймёшь. Или найдёшь того, кто тебе объяснит это.
* * *
Женщина шла по тусклому коридору учебного заведения. Каблучки громко цокали по мраморному паркету, а тонкие пальчики поправляли завитые кудри русых волос.
Она шла не спеша, будто бы смакуя каждый шаг, каждый вздох пребывания здесь. Ей нравилась эта тишина, обволакивающая страстную натуру.
Маргарет наслаждалась одиночеством, которое дарило ей незабываемые и неизгладимые эмоции, бушующие внутри. Она расцветала, как адонис, растущий в защищённых местах.
— Маргарет?
На хриплый и такой знакомый низкий голос женщина повернулась. Прямо навстречу к ней шёл старичок, чуток прихрамывая на левую ногу. Мужчина, в отличие от женщины, стоявшей неподвижно, упорно направлялся прямиком к цели.
Наконец, увидев, что собеседник поравнялся с ней, она выдала:
— Добрый день, Лео.
— А где моё почтенное «мистер»? — старичок прищурился, будто бы играючи, но ответа дожидаться не стал. — Как дела, дорогая моя Маргарет?
Женщина ухмыльнулась. Не наяву, а мысленно. Глаза её сузились, руки скрестились на груди, а непослушный каблук выдавал нетерпение своей владелицы.
— Она не прошла, Маргарет, — поняв мысли своей собеседницы, ответил мужчина.
Где-то в глубине души даму терзали сомнение, радость, печаль и злоба. «Как так, — думала она, — не прошла?»
— Маргарет, это было моим решением — не пустить её дальше. Моим и только моим.
Мужчина улыбнулся. Вроде так по-доброму, так искренне, но за этим жестом скрывалось нечто большее. Нечто, что не давало покоя осведомлённому человеку.
— Почему не прошла? Мне нужна причина, Лео. Низкий уровень навыков? Большая конкуренция? Что? — изогнув бровь, она посмотрела в тусклые глаза старика.
Мужчина убрал с лица улыбку и заговорил крайне серьёзно. Так, будто бы он отчитывал свою оппонентку.
— Ну пропустил бы я её, а дальше что? Ты бы разрешила ей бросить этот ваш менеджмент и с головой окунуться в мой мир? Мир красок, хаоса и безумия? Марго, милая, увы, я слишком хорошо знаю тебя.
Дама прикусила губу, совсем позабыв о помаде нежно-алого цвета. Морщинки раздражения стали покрывать лоб, а глаза она невольно сощурила.
— У девочки талант. Да, не на уровне учащихся художественного факультета, но, учитывая, что она расписывала холсты втайне от тебя, — Лео специально сделал паузу, акцентируя последние слова, — она свежий и самый твёрдый грифель карандаша, что требует хорошенькой заточки.
* * *
Что такое депрессия? Каждый человек характеризует это унылое слово по-своему: «расстройство», «поникшее состояние», «слёзы, льющиеся сначала из-за чего-то, а потом и вовсе просто так»...
— Ребят, что такое «депрессия»? — мешая трубочкой любимый ванильный коктейль и смотря в одну точку, тихо-тихо спросила Оливия.
Друзья переглянулись.
Вечерняя атмосфера, шум дороги за окном и любимое кафе поодаль от университета разнились с таким мрачным, угнетающим и гнилым словом. Говорить об этом сейчас — это как лить самое горючее масло и в без того полыхающее пламя.
— Депрессия? — Саша издал смешок. — Это строки Шекспира. Его видение жизни, моральные устои и произведения, оставляющие тлеющие эмоции в глубине человеческой натуры.
Девушка с медовыми глазами поспешила перенять эстафету своими умозаключениями:
— Отсутствие самого важного и дорогого в жизни каждого. Семья, друзья, любовь. Да даже завышенная цена на новую сумочку — депрессия! — рыжая вскинула руками, чуть не опрокинув на себя свой же американо со льдом.
— Когда у вас есть младшие, то не хватает времени на это глупое занятие, как депрессия, — чуть улыбнувшись, мягко сказал Миллер.
— Одна из стадий пьянства. Это тот момент, когда ты невольно прокручиваешь самые гнилые воспоминания своей жизни. Ты почему-то думаешь и думаешь, находясь в пьяном угаре. Тебе и так плохо, а ты всё вспоминаешь и вспоминаешь. Словно само подсознание глумится над тобой, смеётся, — высказался Ник, недовольно приподняв краешек губ.
Кареглазый несколько раз хрустнул суставами длинных пальцев. Ему нравилось это мимолётное ощущение ломкости. Оно будто успокаивало его.
Русая встала, оперевшись ладошками о стол, и встряхнула головой.
— Я пойду. Проветрюсь.
Девушку никто не остановил. Она спокойно вышла из уютного кафе и поплелась в сторону многоэтажек.
— О'кей, ладно мы, друзья, не остановили её. А ты, наш самопровозглашённый парень, чего ж не соизволил хоть как её... Остановить, успокоить? — с презрением и ноткой укора спросил Харрисон.
Он был разждражён и удручён сложившейся ситуацией.
— Лучше оставить её наедине с самой собой. Хуже не будет.
И тут у Ника что-то переклинило там, внутри. Будто бы по щелчку пальцев его тело окоченело, как на тридцати градусном морозе, а сердце запылало синим пламенем. Самым горячим и самым холодным одновременно. Ему было больно. Ему было обидно. Ему было невыносимо грустно. И радостно. Да, очень. Настолько, что не будь здесь людей, он бы прыгал от своего нескончаемого счастья.
«Странное какое-то противоречие».
Парень крепко стиснул зубы. Его лицо напряглось, а скулы стали выступать сильнее обычного. Но он оставался спокойным.
— Знаешь, один раз я так оставил дорогого мне человека «побыть наедине с самим собой». И знаешь что? Он умер, переборщив с наркотой, — Ник недовольно хмыкнул и встал со своего нагретого и удобного места.
Питер и Мэдисон пребывали в неком замешательстве, но ввязываться не собирались. Они отчётливо понимали, что с ними будет уже перебор в этом и так запутанном клубке интриг, загадок и лжи.
Не дождавшись какого-либо ответа со стороны Саши, Ник выбежал из заведения.
«Как будто бы я виноват в том, что всё закончилось этой дрянью», — пронеслось в голове у блондина, который в ту же секунду смял бумажный стаканчик с эспрессо. Горячая жидкость стала стекать по руке, но боли юноша не ощутил.
А когда мы не чувствуем боли? В каких-то определённых ситуациях? Нет. Тогда, когда мы просто-напросто не хотим её хоть как-то ощущать.
— Стой! — на всю улицу кричал брюнет, догоняя свою подругу.
Девушка тут же остановилась. Её хрупкие плечики были укутаны в лёгкий кардиган, а голова опущена. Тусклый месяц освещал чуть завитые девичьи локоны, что переливались и искрились шёлком.
— Догнал! — Ник схватил Оливию за локоть и развернул к себе лицом. — Эй-эй-эй! Ну, чего же ты ревёшь?
Из прекрасных зелёных глаз маленькими капельками посыпались прозрачные бусинки. Девушка не вытирала их своими нежными ручками, не пыталась их хоть как-то скрыть от друга. Она и сама слёзы свои вовсе не замечала. Оливия посмотрела на Ника непонимающим взглядом, а потом, приметив пелену перед собой, спохватилась и начала елозить руками по лицу.
Ник не знал, что ему делать, что ему говорить. «А надо ли хоть что говорить?» — думал он. Парень просто хотел обнять её, такую хрупкую и маленькую. Но он не сделал этого. Не имел права.
— Так, слушай меня сюда, — он по-дружески положил руки на её плечи, — прекращай. Вот эту фигню с «я потерплю, и всё будет хорошо». Нет, не будет.
Девушка ошарашенно посмотрела на друга.
— Лив, хватит. Это... плохо кончится. Ты же и сама прекрасно знаешь. Просто возьми и выскажись ей. Ну? — он исподлобья посмотрел на неё, всю заплаканную и дрожащую. — Хватит терпеть.
«Высказать всё в лицо? Ей?.. Это даже звучит смешно и глупо!»
* * *
— Я... Я! Хочу заниматься тем, что нравится мне! И ты меня не остановишь... Да, так! — чуть ли не задыхаясь от недостатка кислорода, кричала зеленоглазая.
Её волосы, влажные от пота, прилипли к румяным щёчкам. Брови образовали морщинку над переносицей, а ногти крепко вцепились в нежную кожу ладони. Глаза она все выплакала по дороге сюда. Так, что нити образовали красную паутину из лопнувших сосудов.
Маргарет стояла на пороге дома в том же лёгком шёлковом халатике. Её мешки под глазами нельзя было сравнить и с Марианской впадиной. С одной стороны, она недоумевала происходящим, но с другой, явно ждала этого спонтанного визита. Женщина отошла, как бы пропуская внутрь свою гостью. И девушка зашла, расположившись на излюбленной мягкой софе, что привлекала своим удобством.
В доме не пахло. Это было странно и непривычно. Ни резких запахов масла, ни ванильного аромата. Ни-че-го.
«Она проветрила весь дом? Никогда раньше этим не занималась же».
Тряхнув головой, Оливия сосредоточилась на своей первоначальной задаче, которую она поставила, целенаправленно шагая сюда.
— Мне надоело. Надоело терпеть. Это моя жизнь, и я сама вправе решать, что будет лучше для меня. Почему ты всегда решала всё за меня? Мама, нет, хватит. Прекрати! — девушка смотрела на стеклянный столик, не отводя взгляда от книжки, что покоилась на поверхности. Она не смела оторвать взгляд.
Не смела или не хотела? И то, и другое.
— Хочу... Рисовать. Понимаешь? Да, я провалила наш спор. Да, я сейчас нагло требую то, что не должна. У меня есть гордость, и я понимаю, что поступаю опрометчиво, неправильно и по-хамски. Но, но...
Женщина не садилась напротив дочери. Маргарет ходила из стороны в сторону, поглаживая гладкую эмаль кружки, в которую она постоянно наливала очередную порцию растворимого кофе. О чём она думала? Что творилось в её зрелой голове? А творилось ли?
— Надоело мне терпеть. Всю жизнь делать что-то одно и то же жутко надоедает, выматывает и выжимает все соки. Устала-а-а-а... — Оливия схватилась за голову, вцепившись в кожу головы острыми ногтями. Она настолько крепко зажмурила глаза, что перед ней предстали чёрные блики и разводы. Именно те разводы, которые появляются при долгом рассматривание солнца.
— Оливия, всё, хватит, я поняла.
Но дочь не унималась:
— Нет, выслушай меня! — зеленоглазая стремительно встала с мягкой софы и повернулась к туда-сюда ходящей матери. — Я пришла не для того, чтобы мне заткнули рот. Опять!
— Оливия...
— Просто выслушай меня! — кричала она, притопывая ногой, как ребёнок.
— Я поняла. Я сделаю так, как ты хочешь.
— Тогда слушай меня! Хоть раз, пожалуйста...
— Я не об этом. Хочешь рисовать? Хорошо, я отправлю тебя туда, куда ты захочешь.
— Да ты же меня даже не поняла, да? Как всегда, слышишь только то, что ты... — она замерла, боясь сделать хоть вдох.
Маргарет поставила пустую чашку на стол и поравнялась с дочерью.
— Что? Стой, нет, нет, нет, повтори?..
__________
*Примечание:
Антрацитовый — чёрный.