Мы существуем

Часть 3. Без тебя нет меня

Кир

— Тем и окончилась сия трагическая история о любви. Село выгорело дотла, и на пепелище вскоре проросли молоденькие березы. — Веня пощелкал челюстью, утомленный долгим рассказом. — Дом Златы и Александра сровняли с землей, дабы ничто не напоминало ученику хранителя о былом.

— Это были мои родители, да? — тяжелым шепотом спросил Кир. — Кирюша — это я? Правильно?

В затылке чесалось, будто важная мысль, единственно ценное воспоминание рвалось наружу, но Кир не мог словить его за хвост. Оно ускользало, насмехаясь, мельтешило перед самым носом. Он почти услышал звонкий смех матери — как перелив колокольчиков — и голос отца с хрипотцой. Почти вспомнил их лица.

Но не смог. Саданул кулаком по колену от бессилия. Таша ахнула и зажала рот ладошками. Она переводила взгляд с Кира на понурившегося Веню.

— Они были хорошими. Достойными людьми, — уклонился от прямого ответа упырь, но под тяжелым взглядом Кира продолжил: — Пусть я и не имел чести познакомиться с ними лично, но знавал твою прабабку. Помню тебя маленьким.

— И где они... теперь? — спросил Кир через ком из слез, застрявший в горле.

— Мы похоронили их на том месте, где стоял ваш дом. Мой дорогой друг, услышь главное. Пусть и ценой собственных жизней, но твои родители обуздали темных.

— Которых пробудил я, — с невеселой усмешкой добавил Кир, поднимаясь с отсыревшей лавки.

Таша говорила что-то успокаивающее — быстро-быстро, глотая окончания слов, — теребила за плечо, но он её не слышал.

Если бы не его прихоть, если бы не болезненное желание стать своим лесу, не произошло бы ничего дурного. Не выжгли бы деревню, были бы живы мама с папой.

Мама и папа... Кир долгие годы завидовал детям, у которых были родители. Не мог смириться с тем, что он лишен семьи. Считал это несправедливостью.

Во всем виноват он один.

«Ну что? — поинтересовался Кир у себя прежнего, будто бы Кирилл из прошлого мог ответить. — Сбылась твоя мечта? Побывал и учеником, и хранителем. Стоило оно того?»

Странно, что лес никогда не осуждал его. Никто из тех, кто застал те события, не ткнул в них носом юного духа, не напомнил об его роли в трагедии. Лес был добр к Киру за то, что он сотворил.

— Никого ты не пробуждал! — Таша рявкнула, рассеивая звон в ушах. — Слышишь, эй?!

— Я виноват, как ты не понимаешь? — Кир уставился на девушку, словно видел её впервые. — Я погубил родителей. Я убил всех. Целое село. Сколько в нем жило человек? Сто или двести?

Веня покачал головой, и та легко накренялась и влево, и вправо, как на шарнирах. Таша задохнулась от возмущения:

— В том-то и дело, что не ты. Того парня звали не Киром. Кирилл, Кирюша. У тебя даже имя другое, — выпалила она. — Ты не виноват, как не виноват и Кирилл. Знал бы он, на что соглашается — никогда бы не помог темным. Его обманом заставили пролить кровь. А ты другой, знаешь, почему?

— Нет.

Кир отвернулся. Он не мог смотреть в глаза Таше, которая была готова пожертвовать собой ради него. Ради убийцы и предателя! Лучше бы он окончательно сгорел в том лесном пожаре. Незачем было возвращать его, да ещё давать второй шанс. Ему позволили прожить человеческую жизнь, от которой он добровольно отрекся. Позволили любить девушку, которой был недостоин.

Но Таша тормошила его за плечи, повторяя:

— Потому что ты не болен лесом. Иначе никогда бы не познакомился со мной! В тебе всегда было человеческое! Пойми же ты!

Веня согласно кивнул:

— Очаровательная Наталья, свет моих очей, как всегда права. Не кори себя за то, что совершил иной человек. Лес давно простил его и позволил искупить свою вину, так прости и ты.

— А почему ты не рассказал мне раньше?! — вдруг разъярился Кир. — Столько лет молчал, на мои вопросы пожимал плечами. Я же спрашивал тебя, откуда взялся! О прошлом своем постоянно интересовался. Какой же ты мне друг?.. Мог бы и поделиться этой увлекательной историей как-нибудь при случае. Дескать, не хочешь послушать сказочку о том, как своими руками уничтожил всё, чем дорожил? — Кир задохнулся от негодования, сдавившего грудную клетку. — Мне нужно идти!

Он побежал прочь от кладбища, не различая дороги. Теряясь меж высоких сосен. Без оглядки. Без желания возвращаться. В глубине чащобы, куда не дотягивались солнечные лучи, Кир уперся лбом в шершавый ствол вековой ели и стоял, прикрыв веки и вслушиваясь в звук своего — человеческого — сердца, недостойного биться.

Он стоял, смятый отчаянием, долго-долго. Закусил губу так, что по подбородку потекла струйка крови. Думал. Силился вспомнить. И натыкался на барьер, перешагнуть который не мог.

Чьи-то руки обняли его со спины. Аромат перечной мяты и солнца оказался совсем рядом. Пушистые волосы защекотали шею.

— Мне всё равно, что натворил тот Кирюша! — уверяла Таша, привстав на цыпочки. — Важен только ты. Не вини себя. Ты не мог знать, к чему приведет помощь темным духам. Не ты убил мать и отца. Нет. Но именно ты можешь спасти лес сейчас.

— Разве могу?.. — переспросил Кир, не верящий ни себе, ни в себя.

— Да! — подтвердила Таша и прижалась к нему ещё крепче. — Твоя мать успокоила темных силой своей любви, и ты обязательно придумаешь что-то, что вернет их под землю. Ведь ты — её сын.

Она коснулась ладошкой его груди там, где стучало, обливаясь кровью, сердце.

— Я не помню их лиц, — вдруг пожаловался Кир, оборачиваясь и склоняя голову на плечо Таше. — Будто их вообще не было. То есть я должен испытывать боль, но мне... не больно. Недостаточно больно.

Тонкие пальчики вплелись в его волосы, поглаживая.

— Боль придет, — сказала она, стирая с его губы кровь. — Когда ты погиб, я то тонула в ней без остатка, то не чувствовала ничего. Знаешь, словно перерезали нервные окончания. Я ненавидела себя за то, что смогла жить дальше, без тебя, — подумала и добавила: — Кир, пообещай мне одно: когда тебе станет так больно, что боль вывернет наизнанку — не молчи. Вдвоем выживать легче.

— Обещаю, — бросил Кир.

Себе же он поклялся, что не станет беспокоить Ташу. Ведь это его память. Исключительно его боль, и ничья более. Потому и пережить её он должен в одиночку.

Они выходили из леса, а тот не шумел возмущенно и не выпроваживал. Был безмятежен как никогда. Пусть хранители и ненавидели Кира за то, что он вновь стал человеком — ещё бы, ведь его обращение духом дорого им обошлось, — но позволяли нагореваться вдоволь.

А у калитки их дожидалась престранная парочка. Ася и Дима, причем ребята так загадочно хихикали, обсуждая что-то, что казались давними друзьями. Ася скорчила рожицу, а Дима легко подхватил её на руки и крутанул так, что девушка завопила и вцепилась ногтями в ворот его куртки.

— У нас намечается новая история любви? — полюбопытствовала Таша. — Дима рассказывал мне, что подружился с ней. Но не говорил, насколько сильно.

— Асе достанется, если хранители узнают про связь с человеком, — заметил Кир и добавил громче: — Привет!

Дима моментально опустил девушку, а сам скрестил руки на груди, изображая хладнокровие. Ну-ну, будто бы не хохотал минуту назад на всю улицу.

— Я знаю про пожар! — Ася кинулась к Киру и принялась ощупывать, словно надеясь отыскать дыры от огня. — Всё в порядке?

— Да, — подтвердил Кир осипшим голосом. — В полнейшем порядке. — Таша стукнула его локтем в бок, и он продолжил: — Темные духи пробудились, слышала?

Ася нахмурилась, а Дима непонимающе уточнил:

— Кто-кто?

— Их можно усыпить, — сказала Таша уверенно. — Мы что-нибудь обязательно придумаем, но нужно быть осторожными. Здесь сейчас опасно.

— И не только здесь. В лесу пока лучше не появляться, — уточнил Кир, сурово глянув на Асю. — Особенно на ничейных землях. Особенно тебе.

— А чего мне-то?! — подбоченилась Ася.

— Догадайся. — Кир мотнул подбородком в сторону Димы.

— Не знаю, что у вас за духи и тайны, — влез тот, — но Асе негде ночевать. Ей нужен дом. Из леса её, кстати, уже прогнали, потому можете не волноваться: туда она не сунется.

Русоволосая тотчас смутилась и понуро надула губы, принявшись ковырять носком кроссовки траву. Не расплакалась, но шмыгнула курносым носом.

Девушки посмотрели на Кира тем самым взглядом, который означал: «Вся надежда на тебя одного».

— Есть одно место, — решился Кир, потерев ноющие виски. — Всё будет хорошо.

— Всё будет хорошо, — эхом отозвались Таша с Асей, а Дима изогнул брови, ожидая конкретики.