Моя Свобода

После обжигающего стыда, вызванного словами тёти Марьям, мы с Гёкче побрели в её комнату. На прощание я украдкой обернулась к Мерту, надеясь на ответный взгляд. И не была разочарована: наши глаза встретились, словно в мелодраме, и между нами пробежала искра, заставив кожу покрыться мурашками. В тот миг существовали только наши глаза, которые тянулись к обладателям сей красоты.

Но всё хорошее всегда кончается, поэтому нас разлучили. Оглядываясь, я спросила Гёкче, которая сразу села перед зеркалом и стала краситься:

— Ты куда-то собираешься?

— Мы вместе к Зейнеп и Алие идем, — заявила она, кисточкой нанося тени на веки.

— Валлахи, я не пойду с таким носом, — ответила я, отрицательно покачав головой.

Она приостановила процесс нанесения шпаклевки на своё лицо и посмотрела на мой нос, пока я разглядывала ее идеальный макияж. Ее темные глаза казались еще темнее из-за стрелок, которые начинались от века. А ее губы были накрашены в персиковый цвет, подражая этому фрукту.

— Я не могу всё отменить, — промолвила она с сожалением и снова взялась за кисть.

— Ну, тогда иди без меня, — равнодушно ответила я, теребя край своей рубашки.

— Оставить тебя здесь одну?

— Я всё равно хочу домой.

— Ну ладно... — неловко улыбнулась она и, словно ничего не произошло, продолжила краситься.

Через минуту, вероятно, не выдержав, она снова заговорила:

— Можно я кое-что спрошу, только ты не обижайся?

— Что?

— Ну, вы с Мертом... У вас же ничего нет?

Я перебирала в голове все возможные варианты, но никогда бы не подумала, что Гёкче задаст мне такой вопрос. Валлахи, не ожидала. Этим она загнала меня в ловушку под названием «Неловкость». Что ей ответить? Как объяснить, что между нами ничего нет, когда на самом деле всё только начинает обостряться? Я старалась не подавать виду, хотя сердце колотилось в груди, словно я не понимала всей серьезности ситуации.

— О чем ты, Гёкче? 

— Просто... Он смотрит на тебя... по-другому.

Я отвела взгляд, глядя по сторонам, лишь бы не смотреть на нее, но по-прежнему молчала, хотя внутренне успела застенчиво улыбнуться. Поскольку это показывает, что я не выдумываю его внимание. Не выдумываю наши взгляды и прикосновения.

— Ладно, если ответ отрицательный, то это даже хорошо, потому что мы уже спланировали свадьбу Зейнеп и Мерта.

Меня словно пронзило током. Я замерла, превратившись в статую, но в голове роились мысли, отчаянно пытаясь найти хоть какой-то выход. Комната поплыла перед глазами, дышать становилось все труднее, но я сжала кулаки до боли и, придав лицу выражение полного равнодушия, посмотрела на Гёкче, которая теперь подводила губы помадой.

Мне даже удалось натянуть подобие улыбки. Неужели я настолько наивна, что ведусь на его игры, пока он ждет, когда же для него сыграют свадьбу? Или он ожидает, что я стану его второй женой? Или он вообще ничего не знает?

— Самия?

Услышав голос мамы, я по-настоящему вздрогнула и повернулась к открытой двери.

— Заходите, тётя Асия, — сказала Гёкче, и мама полностью вошла в комнату.

— Дорогая, может, пойдем домой? Я, конечно, хотела, чтобы ты пошла с Гёкче, но сейчас тебе нужен отдых, — проговорила она, улыбаясь Гёкче.

Беспомощно опустив голову, я смогла кивнуть, но не смогла улыбнуться в ответ, потому что не хотела притворяться, будто со мной всё в порядке. А в порядке со мной не было. Совсем.

Почему я не могу оставаться счастливой до конца дня?

Хотя бы раз...

***

Как я уже говорила, наш дом был неподалеку от тети Марьям, поэтому мы шли пешком. Мама сопровождала меня, пока папа остался обсуждать глобальные мировые темы с дядей Мехмедом. А Али ушел с Мертом, поэтому его не было, когда мы покидали их дом. 

Всю дорогу мы молчали, мама шагала рядом, пока я, засунув руки в карманы и опустив голову, переставляла ноги. 

— Самия, ты должна быть осторожней. Твое лицо — это твое сокровище, — сказала она, нарушив тишину. 

— Иначе меня не возьмут замуж? 

— Что? — переспросила мама, словно не расслышала меня. 

— Если я стану некрасивой, меня никто не захочет в жены? Ты этого боишься, мама? – выпалила я, глядя в землю, лишь бы не видеть ее лица, предчувствуя гнев, а может, разочарование...

— Самия, о чем ты говоришь? Разве я сказала, что хочу выдать тебя замуж? 

Я усмехнулась, не отрывая взгляда от дороги.

— Ты делаешь все, чтобы это случилось. Без моего ведома усаживаешь с Гёкче и другими девицами. Теперь, не спросив, решаешь, что я пойду к Зейнеп? Ты ведь этого хотела? – Она молчала, а я гадала, какое сейчас у нее выражение лица, не решаясь взглянуть. – Прости, если мой нос разрушил все твои планы.

— Самия, мне не нравится твой тон, придержи язык, – отрезала мама, и я еще ниже опустила голову, поняв, что в ней сейчас больше злости, чем разочарования.

Обида и боль клубились внутри, подпитывая мою несправедливую злость на маму. Да, я чувствовала вину, но она тонула в этом бурлящем гневе, направленном, в первую очередь, на саму себя. Замкнутый круг.

Сама все порчу, а потом жалуюсь, нарываясь на обиду в ответ.

Почему все так сложно? Неужели Мерт не может просто сказать, что хочет жениться на мне? Не сейчас, конечно, а после учебы.

Мама ускорила шаг, оставляя меня позади, а я, прикусив губу до крови, почувствовала, как горячая слеза предательски скатилась по щеке.

В этот миг больше всего хотелось сесть прямо на мокрый асфальт, обхватить колени руками и разрыдаться, выплакать всю эту боль до последней капли. Но я знала, что это не конец моим бедам, потому что слезы никогда не исцеляют душу, они лишь свидетельство ее ран.

И все же я продолжала идти, и каждый шаг казался непосильным трудом.

Едва переступив порог дома, я взбежала наверх, заперла дверь своей комнаты и, не раздеваясь, рухнула на кровать. Рядом лежал плюшевый осьминожек, и я крепко прижала его к себе.

Вот и конец самого счастливого дня.

Но, Альхамдулиллях, завтра воскресенье.

***

Стрелки часов давно перевалили за два ночи, а я все крутилась в кресле, пытаясь доделать уроки. Но самое комичное — делала я это в утро воскресенья. Причина у меня была: мне надоело тоскливо лежать в постели, уставившись в потолок в тщетных попытках заснуть. Иначе я бы не жертвовала своим сном ради уроков. Никогда в жизни. 

Уже собираясь убрать тетрадь на полку, я вдруг поймала себя на желании написать Николасу. Подробно рассказать ему об Исламе. Ведь он этого хотел, разве нет? Конечно, не в два часа ночи, но какая разница?

Схватив телефон, я прищурилась от яркого света, тут же убавила яркость и взглянула на время. 2:13. А я решила написать Николасу после выполненных на двойку домашних заданий по математике. Просто отлично.

Самия: Мне нужна помощь по математике. А я взамен расскажу про Ислам от лица «жертвы».

Он не прочитал сообщение, и я выключила телефон, будучи уверенной, что он просто спит.

Я опустила голову на предплечья, и, когда мои глаза слипались, мой мобильник решил, что мне не нужно спать, поэтому громко завибрировал возле моего уха. Я резко подняла голову и снова включила телефон, не забывая при этом возмущенно вздыхать.

Николас: Я не просился помогать тебе посреди ночи.

Самия: Хочешь чтобы я рассказала про Ислам? Если и дальше будешь вести себя так грубо, то не услышишь ни слова.

Я написала ему первой в два часа ночи, а еще посмела шантажирую его. Моя гениальность просто зашкаливает. Но я не чувствую вины, потому что он исламофоб. Наша ненависть взаимна.

Николас: То есть ты шантажируешь меня? Теперь я буду думать, что все мусульманки – шантажистки. И всё из-за тебя.

Самия: Ты ведь сам недавно шантажировал меня. Тогда я подумаю, что все Николасы — шантажисты. Но я все равно благодарствую, потому что научилась у тебя.

Николас: Ты не на моем уровне.

Я саркастично рассмеялась, конечно, в беззвучном режиме, чтобы моя семья не проснулась от звука, похожего на крик умирающего гуся, который просит убить его и покончить со страданиями. Но он все равно не смог бы этого услышать, поэтому я отправила ему стандартный ответ: «Ха-ха».

Затем я получила от него фото его среднего пальца. Посмотрев его, я поняла, что он вообще не дома, потому что обстановка вокруг пальца была похожа на вечеринку.

Какие абсурдные слова в два часа ночи.

Я улыбнулась и стала печатать.

Самия: Ты не дома?

Николас: ?

Самия: ?

Николас: Что значил твой вопрос? Даже моя мать не контролирует меня так.

Самия: Пошел ты, я просто спросила.

В ответ он снова прислал фото среднего пальца. Я в отместку отправила ему фото своего безымянного вместо среднего, чтобы не было совсем уж харамно. Изогнуться так оказалось нелегко, мой мизинец упорно следовал за безымянным.

Вскоре он просто вышел из сети. Я зевнула и потянулась всем телом. Подошла к зеркалу и принялась расчесывать волосы. Кудрявые, но не настолько непослушные, как хотелось бы иногда.

Затем, накинув одеяло на голову, прикрыв им почти все тело, я подошла к окну и села на подоконник. Прислушалась к ночным звукам. Для двух часов ночи на улице было довольно шумно. Визг шин, гудки машин. Но в какой-то момент все стихло, и я стала наслаждаться тишиной, умиротворяющей и приятной. Луны не было видно сквозь облака, но я чувствовала ее присутствие по серебристому сиянию на их краях. Подул прохладный, свежий ветерок, такой отличный от дневного зноя, успокаивающий и манящий.

И в этот момент мой телефон снова завибрировал, заставив меня обернуться. Вздохнув, я поплелась к столу.

Сообщение от Николаса. Вернее, какая-то фотография. С любопытством разблокировав телефон, я уставилась на селфи Николаса, Лендена, Ларса и Лауры – девушки Николаса.

Они были в красно освещённой комнате, и все сидели на диване.

Николас: Сможешь так же?

Самия: Как? Выглядеть как бомжи? Нет, это можете только вы.

Николас: Ты не можешь посещать такие места, в отличие от нас. В отличие от Лауры, которая не носит платок. И ты утверждаешь, что в твоей религии есть свобода выбора?

Он начал серьезно, но я слушала подкасты Закира Найка*, поэтому дискуссии с исламофобами меня не особо пугали.

Самия: Если так, то я могу сказать то же самое. Ты не можешь прекратить посещать такие места, потому что ты зависим от эмоций, которые они вызывают. То есть ты тоже не имеешь свободу выбора в своих страстях. А я могу, но в конце буду чувствовать себя ужасно, потому что совершила грех. Но не суть, главное, что могу.

Николас: Мы говорим не обо мне, а о тебе.

Самия: Ладно, я посещала такие места.

Один раз и никогда больше. Не очень хочется повторять тот опыт.

Николас: И ты совершила то, что тебе было не дозволено религией. Поэтому в твоей религии имеются неразумные запреты. Признай это.

Самия: Повторюсь: я посещала такие места. И ответила на твой вопрос.

Николас: Но ты чувствовала себя ужасно после этого, и главная причина — эта твоя религия, которую ты защищаешь.

Самия: Мы не говорим о моих чувствах, мы говорим о моих действиях, и я сообщила тебе уже третий раз, что посещала такие места.

Долгое время он вообще не печатал, а через минут две он просто написал:

Николас: 0:1.

Я победно улыбнулась. Положив телефон на стол, радостно сжала кулаки и подняла их вверх, празднуя свою победу. Я рада, что он признал свою ошибку. Я уважаю его за это, ведь нечасто встретишь человека, способного на такое.

Теперь стало понятно, что он не такой, как Ленден, который, по его мнению, всегда прав.

Николас: Это лишь начало, не радуйся раньше времени.

В ответ я отправила его же фотку среднего пальца, в ответ получив «Ха-ха».

Потом я легла в кровать и обняла своего плюшевого осьминожку, мягкого, как облачко с щупальцами. Так и заснула, не заметив, как это произошло.

—— — — — — — — — — — — — — — — — — — —  

*Закир Найк, известный также как Закир Абдул-Карим Найк, родился 18 октября 1965 года в Мумбаи, Индия. Он является индийским исламским проповедником. Он имеет образование врача-хирурга и активно пропагандирует ислам. Его подкасты оказали значительное влияние на людей, не являющихся мусульманами, и помогли им принять ислам. Многие его дискуссии записываются и широко распространяется в средствах массовой информации и в Интернете.