Моя Свобода

Увидев Гёкче, мирно сидящую на кровати с безупречной осанкой и натянуто дружелюбным выражением лица, я лишь сухо кивнула, подавив в себе рвущееся наружу отвращение. Валлахи, стоило огромных усилий не скривиться.

В комнате еще была Алия. Я поздоровалась с ней как со всеми тетями которые сидят в гостинной и о чем то оживленно болтают

— Как ты, Самия? — спросила Алия, одарив меня лучезарной улыбкой.

— Нормально, если не считать навязчивого желания обернуться осьминогом, — выдавила я, пытаясь пошутить, но тут же осеклась, почувствовав фальшь в собственном голосе.

— Ты всё ещё любишь их?

— Конечно. Они же мои любимые.

Светлые волосы Алии были искусно спрятаны под струящимся светло-бежевым шарфом. Платье, казалось, вторит ему, сотканное из той же невесомой ткани, свободного кроя, ни намека на облегание. Длинные, широкие рукава, взлетая при каждом движении, приоткрывали нежную белизну кистей.

Голубые глаза Алии сияли в обрамлении безупречно чистой кожи. Веснушки, которые она, как мне известно, недолюбливала, лишь добавляли её образу трогательной прелести. Аккуратный вздернутый носик гармонировал с пухлыми губами, а светлые, едва заметные брови лишь слегка оттеняли её лицо.

Гёкче была в джинсовом сарафане, а на голове возвышался небрежный высокий хвост. Она окинула меня странным взглядом и, не церемонясь, произнесла:

— Присаживайтесь уже. Зейнеп скоро будет.

Я неловко улыбнулась и присела на край кровати рядом с ними.

— Эх, сколько же лет прошло с тех пор, как мы вот так собирались, — задумчиво промолвила Алия.

— На свадьбе дяди Ахмеда. Лет, наверное, два назад, — уточнила Гёкче.

— Помнишь, как мы в детстве во дворе шили платья для кукол? Дядя Ахмет приносил нам ткани из своей мастерской, — мечтательно произнесла Алия, словно смахивая пыль с воспоминаний.

— Как такое забудешь, — подхватила Гёкче. — А потом Самия пришла и захотела примерить наши платья на своих куклах.

— И всё порвала, заявив, что наши платья какие-то неправильные, и ушла, — добавила Алия, заливаясь смехом. Я тоже вспомнила этот эпизод, но сожаления не почувствовала. Они всегда дразнили меня, попрекая тем, что я младше и не должна с ними играть. Хотя Алия была моей ровесницей...

— А что? Разве я не права? — усмехнулась я.

— Самия! — воскликнула Алия, шутливо хлопнув меня по руке, на что я лишь хмыкнула.

Наступила тишина, наполненная воспоминаниями. Мы словно погрузились в прошлое, сожалея о минувших днях, которые уже не вернуть.

Прочистив горло, я спросила у Алии:

— Ты всё ещё ходишь в школу?

— Ага. Приходится снимать платок.

— Жаль, — искренне ответила я.

— Да, мне каждый раз неловко и неприятно это делать. Я бы осталась в платке, но ты же знаешь, это почти невозможно. С платком — отчисление. А в твоей школе, я слышала, над такими, как мы, издеваются.

— Но ты стараешься. Жаль, что приходится жертвовать этим ради образования, — поддержала её Гёкче.

— Да... — протянула я, проигнорировав её слова о моей школе и, чтобы прервать повисшую тишину, добавила: — Зато ты теперь как Бэтмен.

Алия рассмеялась, прикрыв рот ладонью, и радостно сообщила:

— Не поверишь, но я на днях смотрела «Бэтмена»!

— Да, ты мне потом мемы про это присылала, — вмешалась Гёкче, улыбаясь.

— Теперь я новый мем создам, Самия, ты не против, если я использую твою идею?

— Нет, конечно. А ты создаешь мемы?

— Да, мне нравится. Иногда меня это захватывает, иногда совсем не хочется.

— Ты как Али, ему тоже сложно сосредоточиться на чем-то одном, — сказала я, на что Алия согласно кивнула.

В дверь постучались, и Гёкче крикнула:

— Кто?

Дверь приоткрылась, и в комнату вошла слегка улыбающаяся Зейнеп. Гёкче чуть не завизжала от восторга. Она моментально сорвалась с места, бросилась к ней и повисла на шее. Они крепко обнялись, словно не виделись целую вечность.

— Задушишь, — проговорила Зейнеп, обнимая её в ответ.

— Мы же видимся раз в три месяца! Можно, — ответила Гёкче и отодвинулась, давая мне возможность поприветствовать её.

Неловко обняв Зейнеп, я поспешно вернулась на своё место, надеясь остаться незамеченной.

— Самия, я о тебе давно ничего не слышала! Ты хоть жива? — спросила Зейнеп, разрушив все мои планы.

— Стараюсь не подыхать, — ответила я, безуспешно пытаясь изобразить подобие улыбки.

Зейнеп подошла к кровати и, устроившись рядом с Гёкче, радостно спросила:

— Ну так, о чём болтали?

Хоть Зейнеп и Алия были сестрами, они совершенно не походили друг на друга. У Зейнеп тёмные волосы и смуглая кожа, как у тёти Зехре. А про Алию говорили, что она вся в отца.

— Я же забыла рассказать, что видела Адама вчера! — начала Алия, мечтательно вздыхая.

Я повернулась к ней, и она продолжила:

— Я тогда из школы возвращалась... Естественно, в платке. Иначе я бы просто умерла от стыда.

— Продолжай... — потребовала Гёкче, жадно внимая каждому слову.

— Короче, я думала, что он меня вообще не узнает. Но он даже поздоровался со мной! А я стояла там, красная, как помидор, и ничего не могла сказать, просто кивала и отвечала «нормально» на его вопросы.

— Детская влюбленность... Эх, были и у нас такие времена, — вздохнула Зейнеп. Наверное, она слышала эту историю уже сотню раз. В конце концов, они же сёстры.

— Тебе всего двадцать, сестра. Не говори так, словно ты древняя старуха, — ответила Алия, шутливо закатывая глаза.

— И что потом было? Он не пошёл к вам домой и не посватал тебя? — спросила Гёкче, улыбаясь и обнимая Алию за плечи.

— К сожалению, нет. У меня же сестра ещё не замужем, — ответила Алия, бросив взгляд в сторону Зейнеп.

Слушая её рассказ, я невольно представила Адама, нежно смотрящего на Алию и предлагающего ей руку и сердце. Я даже забыла о Мерте, пока Зейнеп вдруг не спросила:

— А где Мерт? Он куда-то совсем пропал в последнее время?

— Он с новой одногруппницей Алисой, зависает, — ответила Гёкче, закатив глаза.

— Я видела её, она настоящая стерва, — кивнула Зейнеп, и я полностью согласилась с ней.

— Самия тоже её видела, — поддакнула Гёкче, бросив на меня испытующий взгляд, словно ожидая, что я присоединюсь к их хору порицания.

— — Да... Но я не помню, что говорила тебе, — нахмурилась я, стараясь вспомнить тот случай на "халяльной" вечеринке.

— Ты просто что-то у нее спрашивала, — уточнила Гёкче.

— А-а, ну да, в таком случае, она точно змея, — согласилась я с серьезным видом, будто мы обсуждали теорему Ферма, а не сплетничали о девчонках.

— Мерт недалеко от нее ушел, так что все закономерно, — усмехнулась Гёкче.

— Если ты про тот случай с Самией в детстве, то как его лучший друг, скажу: он не нарочно, — звонко рассмеялась Зейнеп.

Парень, в которого я была влюблена в детстве, разбил мне не сердце, а нос.

Ох... Это была самая комичная трагедия в моей жизни. Когда у меня выпал молочный зуб, а точнее, когда я эффектно выронила его вместе с собой, упав с велосипеда, мне приспичило забросить его на крышу. Мол, это принесет удачу. Отец потом объяснил, что удачу надо просить у Господа, а не у зуба и крыши, но тогда...

Тогда я была маленькой, а крыша казалась неприступным Эверестом. Стояла, обдумывала стратегию. Али был в школе, но мимо проходил Мерт. Я остановила его и попросила забросить зуб.

Мерт, загоревшись идеей, подхватил мою «удачу», замахнулся... А я, наивная душа, не знала, где именно нужно стоять, чтобы не мешать процессу. В общем, в момент замаха я встала прямо за ним. Итог: его сжатая в кулак ладонь прилетела мне точно в нос, вызвав хруст и адскую боль. Последовали извинения Мерта и подарки от его родных, мол, им очень неловко. Хотя я видела, как они с родителями давились от смеха, вспоминая этот случай. Ну и, конечно, весь район целый год не забывал об этом фееричном событии.

— Да, помню, как Самия дышала, как выброшенная на берег рыба, — проговорила Алия, прикрывая рот рукой, чтобы не расхохотаться в голос.

— Ага, и прожигала Мерта гневным взглядом, — добавила Гёкче.

— А тетя Зехре потом читала надо мной молитвы, утверждая, что меня сглазили, — закончила я.

Зейнеп и Алия прыснули от смеха.

— Как домой придем, над нами тоже будут читать молитвы, потому что мы такие красивые, что нас нельзя не сглазить, — театрально покачала головой Зейнеп.

И мы верили в сглаз, потому что это часть нашей религии.

— Кстати, я же обещала тебе дать почитать одну книгу? — вдруг вспомнила Гёкче.

Нет, не помню. Но я усвоила: лучше молча соглашаться.

— Да, я как раз хотела напомнить, — ответила я.

— По-моему, брат взял ее почитать и не вернул. Пойдем к нему в комнату.

Валлагьи, у меня сердце в пятки ушло. Что она задумала? А вдруг там сам Мерт?

Гёкче наклонилась и вытащила из-под прикроватной тумбочки какой-то журнал.

— Мы быстро, возьмем книгу и уйдем, — успокоила Гёкче девочек.

— Конечно, — ответила Зейнеп и тут же схватила модный журнал.

Алия попыталась его вырвать, но получила строгий взгляд старшей сестры и смиренно уткнулась в телефон.

Гёкче взяла меня под руку и потащила в коридор, к комнате Мерта. По дороге мне казалось, что мое сердце сейчас остановится.

Что? Это слишком волнительно.

— А Мерт в комнате?

— Нет, — как ни в чем не бывало ответила она и открыла дверь.

Я вошла и сразу почувствовала аромат мужского парфюма. Он обволакивал, заполняя собой все пространство.

— Фу, зачем так обливаться духами? — скривилась Гёкче, а я, напротив, наслаждалась одеколоном Мерта.

Да, я немного странная.

Окинув взглядом книжные полки, я заметила плакат над кроватью, во всю стену. На нем было простое изречение: «Разум бессилен перед криком сердца».

Мерт, оказывается, романтик.

Не знаю, как это объяснить, но мое сердце словно ждало этого электрического разряда. Я будто заглянула в душу Мерта. Однажды я уже была здесь, лет пять назад, но тогда это не произвело на меня такого впечатления.

Конечно, в комнате были и другие плакаты, более приземленные, демонстрирующие его безграничную любовь к футболу. Среди них выделялся плакат с изображением турецкого нападающего Месута Озила.

Тут же валялись мячи – напоминания о районных баталиях. У Али тоже так: в комнате два мяча с последнего турнира.

Шторы на окнах были легкими, почти прозрачными. Кровать, напротив, темная, с подушками в тон. Полки ломились от книг, и каждая будто шептала: «Прочти меня». Хотя я предпочитаю электронные книги. На стене висели часы, показывающие семь вечера.

Пока Гёкче осторожно закрывала дверь, я успела все проанализировать и повернулась к ней, стараясь скрыть восторг, с которым изучала комнату ее брата.

— Самия, мне нужно с тобой поговорить наедине. По телефону не хотелось.

— Что случилось?

— Насчет халяльной вечеринки...

— А-а, — протянула я равнодушно и отвела взгляд, всем своим видом показывая, что не хочу это обсуждать.

— Мне жаль, что так вышло. Но, пожалуйста, не говори маме с папой.

— Знаю. Если бы хотела, давно бы рассказала.

— Валлагьи, как ты умеешь успокаивать, — с сарказмом ответила она. Я неловко улыбнулась и сказала:

— Не волнуйся, не скажу. Иначе я сдам почти всех.

Она радостно кивнула и огляделась. Затем подошла к книжной полке, взяла книгу и протянула мне.

— Зачем это?

— Мы что, к девчонкам с пустыми руками пойдем? Обидятся ведь, узнав, что я их бросила, чтобы с тобой наедине поговорить.

Глубоко вздохнув, я взяла в руки книгу. «Грозовой перевал».

Серьезно? Роман?

— Мерт читает романы? — вырвалось у меня, и я скользнула пальцами по мягкой обложке.

— А ты не знала? Да ее только ленивый не читал.

— А-а, — протянула я, и мы вышли в коридор.

Комнату Мерта я покидала, словно выныривая из чарующего омута, пропитанного его ароматом, и внезапно накатила волна разочарования. Отчаянно хотелось его увидеть.

Но его все не было. И больше всего я боялась, что он просто избегает меня. Но зачем? Хотя... ответ терзал сознание своей очевидностью.

— Ты идешь вообще? — Гёкче окинула меня странным взглядом.

С трудом выдавив улыбку, стараясь скрыть бурю, бушующую внутри, я поплелась за ней. Мы шли, словно ничего не произошло, словно его и вовсе не существовало.

Хотелось увидеть Мерта, но в то же время я отчаянно этого боялась.

Вернувшись к Зейнеп и Алие, я поймала на себе подозрительный взгляд старшей сестры. Но, гордо вздернув подбородок, я продемонстрировала книгу, словно оправдываясь за наше отсутствие, и поспешно спрятала ее в рюкзак.

Вскоре мы снова болтали о пустяках, в основном шутили о платьях, которые наденем на свадьбу Зейнеп.

Я с облегчением отметила, что никто не заикнулся о ней и Мерте. Однажды Али, заметив, как я скрежещу зубами, словно собираюсь стереть их в порошок, доверительно сообщил, что в детстве они пообещали пожениться, когда вырастут. Они были лучшими друзьями и, наверное, остаются ими до сих пор. Но хуже всего будет, если Мерт захочет сдержать слово.

Я уже почти потеряла надежду увидеть его сегодня, как вдруг раздался стук в дверь. От неожиданности я вздрогнула, а Гёкче удивленно спросила:

— Кто там?

Дверь распахнулась, и прежде чем мы успели увидеть вошедшего, знакомый голос прозвучал:

— У вас тут что, закрытая вечеринка?

Это был Мерт, и от глубины его голоса сердце предательски рухнуло куда-то в пятки, готовое пуститься наутек. Но я усилием воли попыталась его удержать, убеждая себя, что бежать еще рано.

— Мерт! — радостно воскликнула Зейнеп и, вскочив с места, бросилась к нему.

Он одарил ее искренней улыбкой и приобнял. На меня даже не взглянул. Значит, все-таки избегает...

Алия, смущенно зардевшись, поздоровалась:

— Давно не виделись, Мерт.

— Да, как ты?

— Нормально, в школу хожу.

Затем его взгляд скользнул по мне. Я лихорадочно пыталась усмирить сердце, которое все еще рвалось на волю.

— Сами, — сухо бросил он, пронзая меня взглядом своих темных глаз. Я неловко улыбнулась в ответ, чувствуя, как все тело напряглось в ожидании неминуемой глупости, которую я вот-вот могла совершить.

Конечно же, я спрятала свои носки с идиотской надписью. Утром я долго выбирала между носками с надписью «Вуман» и другими, еще более нелепыми. И теперь гадала, какие бы здесь смотрелись хуже.

Затем, словно между нами ничего не произошло, он снова повернулся к Зейнеп.

— Где ты пропадал? Даже Осман сказал, что ты исчез.

— Османа я видел только вчера, так что он врет, — усмехнулся он.

— Ну ладно, — ответила она, улыбаясь, а затем спросила: — Как учеба?

— Отлично, а у тебя?

— Тоже.

Я с каким-то болезненным удовлетворением наблюдала за их непринужденным общением, за тем, как между ними нет и намека на что-то большее, чем дружеские отношения. В душе даже зародилось злорадство.

— Тогда я пойду, не буду мешать девичнику, — сказал он, и я невольно заметила, как Гёкче закатила глаза.

Уже открыв дверь, он вдруг остановился, словно что-то забыл. Затем повернулся к нам, а точнее ко мне, и, глядя своими темными, но неожиданно теплыми глазами, произнес:

— Классные носки, Сами.

Улыбнувшись только мне, самой искренней улыбкой, которую я когда-либо видела, он вышел за дверь, оставив меня наедине с бешено колотящимся сердцем, чей ритм, казалось, слышали все в округе.

А всех остальных в комнате заставил обратить внимание на спрятанные носки. Но осознание того, что он заметил их за столь короткое время, не позволяло сдержать радостную улыбку.

Это значит, что все как прежде.

Не знаю, радоваться мне или нет...