Моя Свобода

Мы с Адамом пробирались сквозь толпу на этой претенциозно «халяльной» вечеринке, лавируя между людьми, словно в минном поле.

— А где Гёкче? — спросил он, протягивая мне стакан с каким-то напитком. — Без греха.

Он выкрикнул это сквозь гул голосов и шутливо подмигнул, вызвав у меня слабую улыбку.

— Расслабься, Сами, Али скоро будет. Так что там с Гёкче?

— Мы опять поругались.

— Ты удивишься, если я скажу, что ни капли не удивлен? — он едва сдерживал смех.

— Нет, — отрезала я, глядя ему в глаза.

— Я этого и ждал. Поставил бы на это деньги, если бы не харам. Но теперь у тебя хоть появится веская причина прекратить дружбу с Гёкче.

— В каком смысле?

— Просто... расскажи тете Асие, куда тебя затащила Гёкче, и твоя мама сама запретит вам общаться.

— Тогда я и Али сдам. Да и Гёкче мне уже порядком надоела, — ответила я, оглядываясь по сторонам.

— Вот это правильная Сами, — произнес он, отпивая из стакана, и бросил взгляд на девушку, подошедшую к нам.

— Привет, может, потанцуем? — обратилась она к Адаму.

— Харам-харам, сестра, — ответил он с подчеркнутой вежливостью, отчего она нахмурилась. Он поспешно отвел взгляд от ее лица, сосредоточившись на своем напитке.

Она молча удалилась, напоследок одарив меня сочувствующей улыбкой. Хоть кто-то не смотрит на меня, как на фрика.

Будь здесь Али, он бы точно вставил свою коронную фразу: «Сами, ты что, забыла снять костюм клоуна перед выходом? Иначе с чего бы им так на тебя таращиться?»

Где же он?!

Я снова окинула взглядом толпу, пытаясь расслабиться, но получалось из рук вон плохо.

— Знаешь, тетя Зехре хочет сосватать за тебя свою дочь? — спросила я, переключая внимание Адама.

— Но ей же всего семнадцать, рано еще, — удивился он, вскинув брови.

— Да ты отстал от жизни! Ей уже двадцать, она даже старше меня.

— Алия? — он посмотрел на меня в полном изумлении.

— С чего ты взял, что я говорю о ней? Я имею в виду Зейнеп.

— А-а, я подумал, ты про младшую.

— Что-то я не услышала категоричного отказа. Может, обрадовать тётю Зехре? — спросила я, лишь бы отвлечься от этих оценивающих взглядов.

— Почему бы и нет. Алия красивая, хотя свекровь, конечно, будет пилить меня почем зря, — усмехнулся он, и я невольно рассмеялась.

— Пойду подышу свежим воздухом, — сказала я Адаму.

Больше не в силах выносить этот шум, я направилась в ту сторону, где, как мне казалось, должен быть выход. Но Адам остановил меня и указал налево, уточнив, что выход там. Я кивнула и, не раздумывая, пошла в указанном направлении, надеясь не столкнуться с Мертом.

На сегодня с меня хватит безумия.

Я протиснулась к выходу, едва не задев плечами парней, стоявших у самой двери и не думавших посторониться. В этот момент я пожалела, что не надела свою любимую толстовку, пусть бы и изжарилась в ней. Оно того стоило бы.

— Нет такого места, где вас нет? И здесь вы нам покоя не даете, — бросил мне вслед какой-то парень.

— Чего? — я непонимающе переводила взгляд с этого наглеца на его ухмыляющегося дружка, затягивающегося электронной сигаретой.

— Таким, как ты. Нет такого места, где бы вы не маячили перед глазами? — Его тон был таким мерзким, что я не смогла промолчать.

— Да, в аду. Так что катись туда, — выпалила я и направилась к лифтам.

— Да ладно, в раю все равно скучно, — ухмыльнулся он, и его приятель поддержал его смехом.

— Я готов кремировать тебя, если ты так сильно этого хочешь, — вступился за меня Адам, который, видимо, пошел следом.

Оба парня тут же замолчали. Такие всегда умолкают, когда видят, что за мусульманкой есть поддержка. Они любят глумиться только над беззащитными женщинами. Таковы уж реалии.

Не оборачиваясь, я пошла к лифтам и через мгновение увидела знакомую черную футболку Али с надписью «Красота — наверху». То есть его лицо...

— Мне сказали, ты меня ждешь... — не успел он договорить, как я перебила его:

— Ты с ума сошел здесь находиться?

— Мерт и Арда уговорили нас с Адамом прийти сюда. Ты же знаешь этих двоих, они кого угодно на грех подговорят, — оправдывался он и, увидев мой испепеляющий взгляд, добавил: — Да, знаю, место паршивое, но я это только сейчас понял.

— Ты пил? — спрашиваю я, надеясь, что ответ будет отрицательным. Иначе я правда превращусь в осьминога и ударю его восемь раз.

— Валлахи, сестра, ты о чем? Как я мог выпить?

— А что ты тогда делал? — я скрестила руки на груди.

— Да просто был с друзьями. И почему я вообще должен перед тобой оправдываться? — огрызнулся он и нажал на кнопку вызова лифта.

— Мерт и Адам были со мной. Какие еще друзья?

— Алло, ты что, забыла про Арду и Османа?

Я замолчала, потому что хотела домой. 

Хочу, чтобы этот бесконечный день наконец закончился. 

— Пошли уже домой, — я устала протерла глаза. 

Конечно, этим испортив макияж, точнее, стрелку, которая наверняка размазалась по веку.  

Брат равнодушно кивнул продемонстрировав свою обиду. Но я не собиралась извиняться, поскольку он тоже виноват в моём нахождении здесь.

— Мама не звонила? — спросила я.

— Звонила, попросила меня забрать тебя и вернуться домой, потому что она задержится из-за тети Лейлы, — без каких-либо эмоций ответил он.

Я кивнула, и мы молча дошли до дома.

***

На следующий день после вечеринки я поплелась в школу. Все шло своим чередом, пока в моем шкафчике не обнаружилась жуткая находка – дохлая крыса.

С отвращением достав пакет, я, зажмурившись, схватила окоченевшего грызуна за хвост и швырнула его в мусорный бак во дворе школы.

«Что за психопат таскает дохлых крыс в школу?» – пронеслось в голове.

Когда я проходила мимо шкафчиков близнецов Маес, Николаса и Лауры, Ленден окликнул меня своим мерзким голосом:

— Понравился мой подарок?

— Да, спасибо, некромант хренов, — огрызнулась я, направляясь в уборную, словно меня преследовали призраки.

Я зашла в женский туалет, словно в убежище, чтобы отмыть руки от этого кошмара. Выдавив жидкое мыло на ладони, я принялась тщательно намыливать их, словно смывая не только грязь, но и саму суть произошедшего. Подняв взгляд, я увидела в зеркале жалкое отражение: воспаленные, красные глаза, готовые разразиться слезами в любую секунду, и дрожащие губы, предательски выдающие мое состояние.

Вытерев руки бумажными салфетками, я дрожащими пальцами выудила из джинсов телефон и юркнула в кабинку, словно там можно было спрятаться от боли.

Я отправила сообщение Али, прося его ждать меня на баскетбольной площадке. Подальше от Мерта, встреча с которым сейчас была невыносима.

Что я скажу ему? Как себя вести?

Кто мы теперь друг для друга?

Я не заметила, как слеза сорвалась с ресниц и упала на экран телефона. Выключив его, я запрокинула голову и закрыла глаза, позволяя второй капле скатиться по щеке.

Звук открывающейся двери заставил меня судорожно стирать слезы, словно они могли выдать мою слабость.

В тот момент, когда я взялась за ручку двери, чтобы выйти, я услышала свое имя и замерла, прислушиваясь.

— Ты видела Самию?

Затем послышался характерный щелкающий звук – наверное, открывали тюбик туши. По голосу я узнала Сару. Одну из тех, с кем у меня были... нормальные отношения. Она даже однажды заступилась за меня перед учителем, придравшимся к моей домашней работе. К счастью, тогда не было Лендена.

— Ага, даже сестра сказала, что она там была, — ответила, вероятно, ее подруга.

— Господи, какое позорище, зачем ходить в такие места с хрен знает чем на голове, — презрительно скривила губы Сара.

— А ты видела, как она посмотрела на Лендена?

«Что за бред?»

— Она, наверное, думает, что у него чувства к ней из-за его ненависти. Да ладно, с ее-то внешностью и стилем одежды...

— Точнее, воображает себя героиней какой-нибудь дорамы, — поддакнула ее подруга, и они обе разразились хохотом.

Они смеялись так, словно нашли лекарство от рака. Их мерзкий, отвратительный смех эхом разносился по туалету, когда я решилась распахнуть дверь. С гордо поднятой головой и непроницаемым лицом, я взглянула на них, как на тех самых крыс в моем шкафчике. Они застыли в замешательстве, словно увидели призрак, – наверное, им бы хотелось увидеть именно его, а не меня.

Я всегда была благодарна Саре за ее заступничество в прошлом. А она смеялась надо мной за спиной. Как же жалко я себя чувствовала.

— «Хрен на голове» называется платком или шарфом, aptal insanlar, — процедила я сквозь зубы.

— Что? — тупо спросила Сара, сжимая в руке открытую помаду.

— Siktir git, — ответила я, развернулась и вышла, хлопнув дверью так, что, казалось, школа содрогнулась от землетрясения.

Плевать на них всех. Я хочу домой, под одеяло, обнимать своего плюшевого осьминога.

Едва сдерживая слезы, я вошла в класс, подошла к своей парте, схватила рюкзак и направилась к выходу.

Шагая по коридорам, я видела лишь мелькающие синие шкафчики, словно решетки тюрьмы. Меня душила обида, и слезы рвались наружу.

Почему все меня ненавидят? Неужели люди настолько прогнили, что готовы на любые гнусности из-за куска ткани на голове женщины?

От мрачных мыслей меня отвлекло сообщение от брата:

Али: А почему на другой площадке?

Самия: Пожалуйста.

Через минуту пришел ответ:

Али: Хорошо, сестренка.

Шмыгнув носом, я вышла за ворота и направилась к баскетбольной площадке. Путь туда был длиннее, чем к мини-футбольному полю, где обычно тусовался Мерт с друзьями.

За двадцать минут ходьбы я немного успокоилась, и слезы почти высохли. Но, увидев Али, я снова почувствовала себя маленькой девочкой, нуждающейся в защите старшего брата.

Может, рассказать ему про Лендена?

Нет-нет-нет. Если я расскажу, он изобьет его до полусмерти, а меня исключат из школы. И мне придется идти в другую школу, где меня заставят снять платок. А онлайн-школу я терпеть не могу – это заточение в четырех стенах.

Нет.

Заметив меня, Али окликнул:

— Самия?

— Пойдем домой, — выпалила я, и мой голос предательски дрогнул.

— Самия, — твердо произнес он, намереваясь остановить меня.

Я прошла мимо него, надеясь, что он молча последует за мной. Но брат преградил мне путь, схватив за плечи.

— Что случилось?

— Ничего, — соврала я, опуская взгляд.

— Тогда почему ты выглядишь так, будто сейчас расплачешься?

Я молчала, закусив губу.

— Кто-то обидел тебя? — в его голосе послышалось беспокойство и нарастающий гнев.

Я покачала головой, и губы мои задрожали сильнее. Али молча притянул меня к себе и крепко обнял, словно ограждая от всего жестокого мира.

— Нужны только имена, Сами, ты же знаешь.

— Это девочки, ты же не станешь бить их.

— Тогда поговорю с их братьями.

— У них нет братьев.

— Ну, с отцами тогда? Отцов тоже нет?

Я, не зная, что ответить, отрицательно покачала головой. Я прижалась к его плечу и зажмурилась от яркого солнца. Слезы, несмотря на все мои усилия, покатились по щекам.

Через минуту, вытерев слезы и немного успокоившись, я отстранилась. Брат долго смотрел на меня, словно пытаясь прочитать на моем лице имена всех, кто посмел меня обидеть.

 — Мой платок в порядке? — спросила я, надеясь переключить наше внимание.

Он коснулся платка на моей голове, бережно заправив выбившиеся пряди, усмиряя непокорные локоны под тканью хиджаба.

— Сама справишься с девчонками? Валлагьи, если это парень, клянусь, я не сдержусь.

Я покачала головой, и на губах появилась грустная улыбка.

— Пошли домой.

Его лицо озарила улыбка, и он легонько потрепал меня по голове, намеренно нарушая безупречность моего платка, а затем сорвался с места, ожидая, что я брошусь в погоню. Возмущенно вздохнув, я поправила платок, но в душе разливалось тепло. Как бы он ни бесил, мой брат умеет развеять любую тоску. Вот почему я его так люблю. Но он никогда не должен об этом узнать...

Мой единственный, незаменимый брат.

***

На следующий день у меня пошли красные дни, явив миру причину моей внезапной раздражительности и бушующих эмоций. Даже в школе я умудрилась повздорить с учителем и вступить в перепалку с Ленденом, который не упускал возможности поддеть меня, спрашивая, правда ли я жажду попасть в такие места, как клубы. Или, может, я предлагаю интимные услуги за деньги. Я не глотала обиды, отвечала колкостью на колкость, но его ядовитый язык не унимался, изрыгая всё новые и новые оскорбления.

После уроков я решила срезать путь через мини-футбольное поле, надеясь увидеть Мерта. Но его там не оказалось. Я прождала его на скамейке целых пятнадцать минут, но он так и не появился.

Али написал, что задержится на работе.

С детства он мечтал создавать собственные видеоигры, чтобы люди восхищались ими. Но с годами его энтузиазм угас, и теперь он даже слышать не хочет о своей мечте, хотя продолжает учиться и работать в этой сфере.

Зачем цепляться за то, что не приносит радости? Почему не найти занятие, которое будет искренне вдохновлять и приносить удовольствие, чтобы не мучиться на нелюбимой работе? Наверное, я еще слишком наивна, чтобы понять глубокий смысл в этом. Хотя мне уже восемнадцать.

Я вынырнула из раздумий, когда со всей силы врезалась головой в уличный фонарь. Боль пронзила лоб, но первым делом я огляделась, чтобы убедиться, что никто не видел моего позора. Это было бы невыносимо...

Астагфируллах, если бы здесь был Али, он бы до конца моих дней не дал мне забыть об этом инциденте. Валлахи, он бы напечатал фотографию этого момента на своей футболке.

Потирая ушибленный лоб, я достала телефон и увидела сообщение от мамы.

Мамуля: Сходи к тёте Марьям и забери ткани, которые мне нужны. (Улыбающийся смайлик с сердечками вместо глаз.)

Я возмущенно вздохнула и мысленно приготовилась к тому, что буду дуться на маму. И, конечно, надеялась, что Мерта там не будет. Иначе я буду чувствовать себя неловко и, скорее всего, совершу какую-нибудь глупость, о которой потом буду жалеть.

Хотела возразить, но сдержалась и просто ответила:

Самия: Окей.

Подойдя к дому Мерта, я глубоко вдохнула, пытаясь унять бешеное сердцебиение. В горле пересохло, словно во рту образовалась целая пустыня, требующая влаги.

Но дверь открыла не Мерт, а его мама, тетя Марьям. Меня охватила волна противоречивых чувств: разочарование и облегчение одновременно.

— Ассаламу алейкум, я за тканью, — сказала я, но тетя Марьям притянула меня к себе и поочередно коснулась щеками моих щек в знак приветствия.

— Проходи, девочка моя, твоя мама скоро будет.

— Я только за тканью и сразу уйду.

— Это будет невежливо, к тому же твоя мама просила тебя остаться до ее прихода.

Я промолчала, но в голове уже зрели планы мести маме за это коварство.

— Там Гёкче и Алия. Они уже ждут, проходи.

С натянутой улыбкой я переступила порог. Сняв черные кроссовки, я украдкой осмотрела прихожую, пытаясь увидеть обувь Мерта. Если он здесь... Я просто умру от стыда. Но обуви было так много, что я ничего не заметила. Зато кое-что другое привлекло мое внимание – мои носки с надписью «Мамина радость».

Ох...

Валлахи, остается только надеяться, что я не ляпну какую-нибудь глупость.

Я последовала за тетей Марьям в гостиную, где уже сидели три женщины. Заметив меня, тетя Зехре встала и поцеловала меня в обе щеки, как и тетя Марьям.

Я была рада, что Мерта нет. А поцелуи я могла перетерпеть.

— Как ты выросла, Самия, — сказала тетя Зехре.

— Сколько тебе лет? — спросила другая женщина. Кажется, это тетя Лейна. Но я не уверена.

— Мне исполнилось восемнадцать месяц назад, — ответила я и перевела взгляд на стол, уставленный чашечками турецкого кофе, сваренного в турке, и тарелками с финиками и пахлавой, которая так и манила откусить от нее кусочек.

— Твоей маме, наверное, с тобой повезло. Моя Зейнеп тоже помогает мне по дому после учебы.

Зейнеп – старшая дочь тети Зехре. Она закончила школу и собирается поступать в государственный университет. Тетя Зехре очень ею гордится.

Сама тетя Зехре была замужем за мусульманином из Бельгии. После развода она решила посвятить себя воспитанию дочерей и больше не хотела повторно выходить замуж.

Я, как и Зейнеп, мечтала о поступлении в государственный университет, тем более что с обществознанием у меня всегда были хорошие отношения. Но если я поступлю туда, то мне придется отказаться от ношения платка. Поэтому я похоронила эту мечту. Похоронила из-за людей, которые ущемляют мои права, лишая меня свободы.

«Моей свободы, которая по сути должна принадлежать мне».

— А где Гёкче? — спросила я, повернувшись к тете Марьям.

— Они с Алией у нее в комнате, можешь пойти к ним, — ответила она с улыбкой, и я ответила тем же.

Затем я, развернувшись, поспешила в сторону кухни, надеясь, что мои нелепые носки остались незамеченными.

Но не успела я сделать и нескольких шагов, как столкнулась... нет, не с Мертом, а с его миниатюрной копией в юбке – его младшей сестрой. Те же черные, чуть вьющиеся волосы, тот же глубокий, темный взгляд, только в Айночкиных глазах было столько детской нежности, что хотелось умиляться бесконечно.

Айна, понурившись, брела по коридору, и ее шаги были тише шепота.

— Привет, Айна, — поздоровалась я, привлекая ее внимание.

Она вскинула голову, и из-под темной волны волос выглянуло печальное личико. Присев рядом, я осторожно взяла ее крошечную ладошку в свою.

— Почему ты такая грустная? – спросила я тихо.

— Сестра сказала, что мне нельзя пахлаву. Там фисташки, а у меня аллергия.

— Но ведь есть столько других сладостей. И вообще, у тебя такие длинные ресницы, тебе нельзя грустить.

— Чтобы не сглазить, Ма ша Аллах,* — прошептала она.

— Аллахумма Барик*, — произнесла я и улыбнулась.

Айна робко улыбнулась в ответ и, крепко сжав мою руку, спросила:

— А где Али? Он всегда приносит мне сок.

— Он сказал, что придет. Но если узнает, что ты грустишь, может и передумать, – серьезно сказала я.

— Ты же знаешь, Сами, врать нельзя.

— Я не вру, – притворно возмутилась я.

— Нет... Али всегда приходит, даже если я грустная, – ответила она, бросила на меня лукавый взгляд и умчалась на кухню – наверное, ждать Али.

Я улыбнулась. Напряжение немного отпустило. Только немного.

Пробираясь к комнате Гёкче, я так и не встретила Мерта – его просто не было дома.

Мне стало грустно... и радостно одновременно.

Что со мной не так?

—— — — — — — — — — — — — — — — —  

* Аptal insanlar – Идиотки. 

* Siktir git - пошли вы.

*«Аллахумма барик» переводится как «Да благословит вас Аллах» и используется, чтобы выразить благодарность и поздравить других с их достижениями. Также говорят эту фразу после того, как делают кому-то комплимент или восхищаются чем-то, чтобы отвести сглаз

*«Машаллах» (ма шаа́ Алла́х) дословно переводится как «то, что пожелал Аллах» и используется как знак изумления, радости, хвалы и благодарности Богу и смиренного признания того, что всё происходит по воле Аллаха. Обычно произносится сразу после получения добрых новостей, а также как фраза-оберег против сглаза при произнесении позитивных утверждений, похвалы, одобрения, восхищения чем или кем-либо.