15. Время жить
В пабе, куда пришлось вернуться, царила напряженная атмосфера всеобщей готовности. МакГонагалл хмуро провожала взглядом Гарри, пока тот шел от лестницы к ней.
— Мистер Поттер, мы можем возвращаться, как вы считаете? — слова звучали нарочито вежливо, почти колко.
Гарри вспомнил слова Батильды о том, что лишние мысли мешают ему решать важные дела. И другие слова — о том, как важно сотрудничество. Весь разговор с миссис Бэгшот пронесся перед ним в одно мгновение.
— Извините, профессор, — сказал Гарри. — Она помнит моих родителей, я хотел послушать, что она скажет. Вы же знаете, летом мне не разрешат побывать здесь. Да и зимой, наверное. Простите, что вам пришлось ждать.
МакГонагалл смягчилась, но понять это мог только старшекурсник — ее губы характерным образом изогнулись. Затаившаяся где-то в самых недрах профессорского лица улыбка не могла выйти наружу, лишая МакГонагалл авторитета.
— Нужно возвращаться, — громко объявила мадам Боунс, перехватив взгляд профессора.
Все засобирались, и Гарри присмотрелся к лицам студентов. Все выглядели сосредоточенными, даже близнецы Уизли. Не только самому Гарри тяжело было смотреть на разрушенные дома. Как будто две эпохи пронеслись мимо. Две войны, в которых участвовало и погибло столько волшебников, что им, студентам, сложно было пока вообразить это.
Сириус тихо обсуждал с хозяином паба вопрос оплаты — позаботился заранее раздобыть деньги магглов и теперь считал бумажки. Мистер Уизли изучал меню и явно намеревался позаимствовать его для коллекции. Невилл с бабушкой заняли дальний угол и разговаривали почти шепотом. Невилл говорил очень быстро, махал руками, был похож на сумасшедшего, но Августа Лонгботтом только медленно кивала в ответ и изредка задавала вопросы.
— Гарри? — это была Сьюзен.
— Да? — он отвлекся от наблюдений и посмотрел во встревоженное лицо второкурсницы.
— Ты в порядке?
— Думаю, да, — он улыбнулся по привычке, но она не поверила.
— Не думай, пожалуйста, что так бывает всегда, — сказала Сьюзен.
— Как «так»? — удивился Гарри.
— Твои родители, Дамблдор — я вдруг поняла, как это выглядит. Когда мы сюда пришли, походили по этой улице, послушали миссис Бэгшот. Вдруг я поняла, как мы выглядим. Мы — волшебники. Для таких, как ты, Гарри. Для тех, кто все детство думал, что магии не существует. Не думай, пожалуйста, что у нас все время идут какие-то войны. Просто... — она стала искать подходящие слова.
— Просто совпадение, — Гарри сделал еще одну попытку улыбнуться.
— Да! — подхватила Сьюзен. — Да — просто сейчас такое время.
Он промолчал. Хотя Батильда советовала ему поменьше сомневаться, он не мог отмахнуться от слов Сьюзен как от пустяка. В них был глубокий смысл. Долгое время общество волшебников существовало относительно мирно. Кроме небольших стычек и дуэлей отдельных смельчаков или глупцов не происходило ничего серьезного. Слишком высока была опасность быть разоблаченными магглами или пасть от руки очередной магической твари. Мир был жестоким. Но в двадцатом веке многое изменилось — волшебники изменились. Их стало больше, они научились общаться между собой так часто и много, что стали проводить турниры, обмениваться опытом. Все было похоже на мир магглов, почти копировало его. Если бы только волшебников всерьез интересовали магглы... Но они либо были загадочной диковинкой, либо обстоятельствами, с которыми нужно было временно мириться, либо угрозой. Только к середине двадцатого века усилиями энтузиастов отношение к магглорожденным начало меняться, и даже в конце века детям, например, Гермионе, приходилось терпеть насмешки и угрозы.
Сьюзен была права в том, что общество магов не всегда было таким. Раньше оно было менее огранизованным, не стремилось встать под знамена одного лидера. Великие дела совершали одиночки или небольшие группы. Но в двадцатом веке слово «война» обрело новый смысл.
Гарри смотрел, как собирается к выходу группа волшебников. Кто пережил войны? Безумцы и отчаянные наглецы, вроде Сириуса. Строгие, дисциплинированные — как Амелия. Потерявшие почти всех родственников старики, как Августа. Еще оставались семьи вроде Уизли, которые скрывались в глуши и старались не вмешиваться в серьезные дела, за исключением особых обстоятельств, до последнего пережидая конфликт.
МакГонагалл выделялась на фоне остальных поразительно прямой осанкой и ясным взглядом. Каково было преподавателям переживать эти годы? Вычеркивать из списков фамилии одну за другой? Убирать или доставать из ящика школьные снимки? Как они смогли пережить все это и не утратить веру в необходимость учить других опасному, зачастую смертельно опасному делу?
Гарри стал искать взглядом Снейпа, чтобы разглядеть его получше в свете новых открытий, но профессор по Защите исчез.
— Ушел почти сразу, как вы с крестным пошли к старушке, — рядом с Гарри возник из пустоты Драко. Он тоже учился быть наблюдательным и уверенно обгонял Гарри на пять курсов, хотя и не знал об этом.
— МакГонагалл отпустила? — спросил Гарри.
Драко набрал в грудь побольше воздуха, чтобы ответить колкостью, но в последний момент передумал. Махнул рукой в сторону Гарри, будто тот перестал представлять интерес, и ушел поближе к выходу.
Студенты начали выстраиваться по знакомым парам. Сьюзен взяла Гарри за руку, наклонилась поближе и шепнула:
— Рон купил Гермионе горячий шоколад.
— Да ты что? — удивился Гарри.
— Да, представляешь? Мадам говорит, на следующее лето тебя могут отпустить пожить с крестным.
Гарри уставился на Сьюзен.
— Я рада, — сказала она. — Жалко, конечно, что мы не сможем провести лето вместе, было весело. Но ведь это твой крестный. И потом, мы сможем опять сходить на квиддич все вместе, да?
— Наверняка, — ответил Гарри, не уверенный, что сумеет дожить до этого времени.
Он вспомнил о Хогвартсе, Выручай-комнате, Гриндельвальде, Дамблдоре, Песочных Часах, о времени, которое неумолимо утекало, как бы сильно он ни сжимал кулаки. Если удастся дожить хотя бы до Рождества — это уже будет чудом.
***
Гриндельвальд встретил Гарри выразительным взглядом, отчасти похожим на взгляд МакГонагалл. В Выручай-комнате стояли манекены для отработки заклинаний, несколько скамеек для отдыха, полки с книгами. Но величайший темный волшебник предпочел дальний угол и сидел там, скрестив руки вокруг коленей. У случайного зрителя он мог вызвать только жалость.
— Ты опоздал, — констатировал Гриндельвальд.
— Я думал не приходить совсем, — ответил Гарри. День сильно вымотал его, он узнал много нового и хотел обдумать все в спокойной обстановке, но Гриндельвальд отобрал у него последнее место отдыха.
— Каждая минута для тебя может стать последней, — Гриндельвальд встал, укутался в мантию, которая была велика ему, и стал ходить вдоль скамеек. Его привычки заключенного действовали на Гарри лучше любого успокоительного.
— Сегодня одна пожилая дама дала мне совет, — сказал Гарри.
— Если ты добрался до советов «пожилых дам», Гарри, никакие советы тебе уже не помогут, — Гриндельвальд вздохнул и закашлялся. В Нурменгарде, должно быть, было сыро и холодно.
— Я ведь слушаю советы пожилого волшебника, — ответил Гарри. Ему было легко говорить с Гриндельвальдом. Куда легче, чем с его заклятым врагом.
— Если бы ты слушал мои советы, Гарри, ты пришел бы вовремя. Твои взрывающие чары — курам на смех, и пока ты не научишься их использовать, отвлекаться не стоит.
— Ладно, хорошо, — Гарри подошел к одному из манекенов и ткнул ему палочкой в мишень, нарисованную на груди. Ничего не произошло — манекены были настроены на магическое воздействие. — Я буду тренироваться, как вы хотите. Если вы ответите мне на пару вопросов.
— Шантаж работает не так, Гарри, — Гриндельвальд тяжело вздохнул, будто ему приходилось иметь дело с душевнобольным, которому он искренне сочувствовал. — В шантаже нужна угроза.
— Это не шантаж, — быстро ответил Гарри. — Считайте это сотрудничеством.
— Сотрудничеством? — Гриндельвальд задумался.
— Расскажите мне про Ариану Дамблдор, — сказал Гарри.
Повисла тишина — Гриндельвальд не шевелился и молчал. Прошло много времени, Гарри успел подумать, что поспешил со словами, прежде чем глаза Гриндельвальда открылись. Гарри почувствовал, что его душу выворачивают наизнанку и попытался защититься чарами окклюменции, подбросить ложных воспоминаний — ненужных, неважных. Но его беспорядочной защиты хватило на пару мгновений — не больше.
— Старушка Батильда, — Гриндельвальд снова закрыл глаза. — Она всегда говорила больше, чем понимала. Да, Ариана Дамблдор — ты прав.
— В чем прав? — спросил Гарри, истощенный легилименцией. Ему пришлось заново пережить минувший день.
— Его ошибка, — Гриндельвальд не открывал глаз и стоял посреди комнаты, похожий на сумасшедшего. — Ты хотел найти ошибку, которую он хочет исправить. Да, ты прав — это Ариана. Его ошибка. Он всегда думал о ней так. Ошибка. В этом мы отличаемся.
— Он убил ее?! — голос Гарри дрогнул.
— Я не знаю, — когда Гриндельвальд открыл глаза, в них не было пугающей ясности — только усталость старика. — Я не знаю, кто убил Ариану. Он тоже не знает. Она всегда была помехой. Ошибкой. Не позволяла ему идти дальше. Он так думал. И думает до сих пор. Некоторых невозможно переубедить.
— Но что он хочет исправить? Он хочет, чтобы...
— Хочет, чтобы она была счастлива, конечно, — Гриндельвальд расхохотался. — Гарри, за кого, ради всего святого, ты принимаешь его? Конечно, он хочет ей только добра. Чтобы она не испытала той боли, на которую обрекли ее его родители. Чтобы ей не пришлось прожить взаперти столько лет. Чтобы она не...
— Чтобы она не жила, — прервал его Гарри.
Гриндельвальд печально улыбнулся.
— Жизнь некоторых людей наполнена ошибками, которые они стремятся исправить, — сказал он. — Всю жизнь они гонятся за малейшей возможностью переиграть карты. Любая неудача для них смертельна. Каждый проигрыш — последний. Они никогда не встанут с колен, Гарри, если у тебя хватит духу поставить их на колени. Знаешь, почему?
Гарри помотал головой.
— Они ни разу этого не делали, Гарри, — Гриндельвальд снова рассмеялся. — С детства они привыкли, что им все позволено. Что они могут сделать все, что пожелают. И когда что-то... или кто-то встает на пути — это меняет все. Меняет весь мир вокруг. Вот почему стоит опасаться нищих, больных, забытых всеми. Если им хватит сил подняться, ничто не встанет у них на пути. Но такие как Дамблдор не знают, что означает жизнь на дне. Они не совершают плохих поступков, Гарри. Им не положено. Их руки всегда белые. Даже когда этими руками они убивают десятки людей.
— Но вы ведь...
— Я? — хохот Гриндельвальда стал истерическим. — Хочешь узнать, были ли мои руки белыми? Конечно! Стоит только поднять над головой флаг и пойти с ним на противника, и к твоим рукам не будет липнуть кровь. Война все прощает, Гарри. Любые смерти, любую жестокость. В войне нет убийц, ты не знал? Только победители и проигравшие. Твои родители проиграли — мне жаль их. Но еще больше, Гарри, мне было бы жаль, если бы они выиграли.
— Волдеморт мертв, — ответил Гарри. — Он мертв и уже не вернется.
Гриндельвальд достал из-за пазухи дневник Риддла.
— Мертв? Гарри, в мире волшебников слово мертв порою бессмысленно, — он бросил дневник на пол. — Ты до сих пор не избавился от игрушки, хотя я объяснял тебе, как работают Часы. Им нужно время. Чужое время, Гарри, своего у тебя почти не осталось. Когда все закончится, Дамблдор получит оружие, о котором раньше не мог мечтать, и, я уверяю тебя, он не остановится перед парой жертв. К некоторым фанатичные мысли приходят с возрастом.
— Это ведь просто...
— Гарри, Гарри! — Гриндельвальд перешагнул через дневник и стал приближаться. — Ты плохо делал домашнюю работу. Придется написать дополнительное эссе на двадцать пять свитков! — последняя реплика превратилась в крик. — Старый мудрый профессор зельеварения рисковал всем, чтобы дать тебе жалкие крохи своего знания. Он написал тебе записку, Гарри. Почему я делаю это? Кто-нибудь, объясните мне! Объясни мне, Гарри! — лицо Гриндельвальда, искаженное злой гримасой замерло в опасной близи от лица Гарри.
— Я не знаю.
— Да, Гарри, не знаешь. Ты прожил жизнь, думая, что ты избран, и не знаешь. Разве не так?
— Нет, я никогда не...
— Неужели? — Гриндельвальд широко усмехнулся и облизал губы. — Неужели никогда не? С первого курса в Хогвартсе ты был уверен, что ты — особенный. Твой шрам оказался шрамом от проклятья величайшего — ха-ха — волшебника. Твои родители погибли не в нелепом несчастном случае, а в трагических обстоятельствах, защищая тебя. Твоей судьбой была не жизнь в убогом подвале, а учеба в лучшей школе чародейства и волшебства. Гарри! — Гриндельвальд дернулся, Гарри не сразу почувствовал боль в щеке. Постепенно до него дошло осознание — ему только что отвесили звонкую пощечину. — Очнись, Гарри! Ты — самый заурядный студент, у тебя нет талантов ни к чему, кроме совершенно бесполезных чар защиты от дементоров. Впрочем, даже эти чары ты умеешь использовать не лучше любого волшебника своего возраста. Своего «настоящего» возраста, Гарри, не делай скидок на второй курс. Тебе пора думать о выборе профессии, не так ли? Что же касается твоего шрама — он доказательство ошибки, глупой, бессовестно дерзкой ошибки, которая стоила жизни твоим родителям. Лучше бы они умерли в автокатастрофе, Гарри, тогда их можно было бы обвинить лишь в плохой удаче. Но нет, они подвергли опасности твою жизнь, они остались в Британии, и они прятались, Гарри, в том же доме, где жили. Не кажется ли тебе, что эти меры безопасности несколько... небрежны? Все, чем ты можешь похвастаться, Гарри — нелепым совпадением, которое привело тебя в Отдел Тайн и знакомством с девочкой, которая верила в небылицы. Понимаешь, Гарри, ты не избран? Но знаешь, что еще хуже, Гарри?
Возмущенный, злой, готовый броситься на противника с кулаками, Гарри молчал.
— Никто не избран, Гарри, — Гриндельвальд неожиданно тепло улыбнулся. — Людей не избирают, ни волшебников, ни магглов. Вещи просто «случаются», и ты либо научишься жить с этим, либо будешь всю жизнь исправлять ошибки, чувствуя ответственность за весь мир.
Гриндельвальд отступил — Гарри стало легче дышать.
— Вот почему тебе нужно избавиться от дневника Тома Риддла. Он — зло. Он создан злой, мерзкой, трусливой магией, призванной продлевать жизнь противоестественным способом. Уничтожив его, ты сделаешь мир лучше, и здесь не может быть никаких вторых мнений. Он позволит тебе прожить еще пару месяцев и найти другой источник времени.
— И что дальше? — спросил Гарри. — Буду всю жизнь искать другие «источники»?
— Ты вернулся, чтобы спасти несколько жизней, Гарри, — ответил Гриндельвальд. — Спаси их.
— Но что с этого вам? Зачем вы помогаете мне? Только не начинайте снова историю о том, что вам скучно! Всю мою жизнь меня обманывают. Вы говорите мне только то, что я «должен» услышать, никогда не говорите правды! Из-за этого гибнут люди, понимаете? Настоящие люди. Из-за вашей лжи. Из-за того, что вы ведете себя, как старые мудрые волшебники. Отвечайте! — Гарри почувствовал, что перегнул палку, но остановиться не смог. Он должен был высказать все, хотя бы в Выручай-комнате, обращаясь не к тому, кто был виноват в этих смертях.
— Иногда кажется, что правда — худшее, что может быть, Гарри, — Гриндельвальд снова укутался в мантию. — Ты бежишь от нее изо всех сил. Потому что если повернуться к ней лицом, окажется, что для тебя нет места в мире. Мало кто может жить дальше после того, что увидит. И поэтому, Гарри, мы прячем правду от других. Разве не так? Ты не говоришь своей подруге Гермионе, что любой неосторожный шаг может привести ее к забвению. Ты не рассказал Седрику Диггори, что вернулся во времени, чтобы предотвратить его смерть, но по твоей вине уже умерли другие, невинные волшебники. Все это — правда о них, но ты молчишь, Гарри. Почему?
— Вы его защищаете, — ответил Гарри. — Хотя он отправил вас в тюрьму, лишил всего, а теперь вернул, чтобы окончательно избавиться от вас. Вы все равно его защищаете.
— Я защищаю себя, — Гриндельвальд переступил через дневник Риддла и отошел еще дальше. — Кое-что еще осталось. Воспоминания. Было ведь и хорошее — не только война. Было много хорошего. Он хочет все уничтожить. Он проследит, чтобы все было «правильно». И я попаду на исправительные курсы или еще что-нибудь, что он придумает для таких, как я. У меня будет скучная, правильная жизнь. Я никогда не узнаю, чем мог стать. Никогда не стану этим. И твои родители, Гарри, не умрут в Годриковой Впадине. Ты вырастешь счастливым мальчишкой и поступишь в Хогвартс в нужное время.
Гриндельвальд обернулся — его лицо было маской. Бледное, испещренное морщинами. Ничего не выражающее, почти безразличное. Оно трещало по швам от тяжелого дыхания старика.
— Хочешь? — спросил Гриндельвальд, в его руке появилась палочка. Она принадлежала Гарри, дважды выбрала его в мастерской Оливандера. Гриндельвальд был не только обманщиком, но и вором.
Гарри отступил.
— Это простой вопрос, Гарри, на него просто ответить. Я предлагаю тебе новую жизнь. Я не буду отвечать за нее — можешь не волноваться. За нее будет в ответе другой человек, благородный и мудрый. Настолько благородный и мудрый, что не может сам убить маленького мальчика, понимаешь? Ты вырастешь — он позаботится, чтобы течение жизней почти не менялось. У него будет много попыток. Он сделает для вас мир без войн. Мир без насилия. Где все будут счастливы. Единственное, что стоит у него на пути, Гарри — твоя жизнь. И я знаю, зачем нужен ему.
Палочка дрожала в руке Гриндельвальда.
— Но вы меня учили, — прошептал Гарри.
— Какая разница, когда? — прошептал в ответ Гриндельвальд. — Оружие уже у него в руках. Никто не знает о нем. Все заняты поисками сбежавшего темного мага. Так что скажешь, Гарри? Хочешь вырасти в доме родителей? Получать на каждый День рождения подарок от крестного? Хочешь попасть в рай?
— Это буду не я, — голос Гарри дрожал. Даже без волшебной палочки Гриндельвальд внушал ужас, но теперь, когда Гарри был безоружен, перед ним, казалось, раскрывалась бездна. Он знал, что не успеет убежать, знал, что никто не придет, чтобы спасти его, знал, что Гриндельвальд убил столько волшебников, что единственным наказанием, которое изобрели для него стало пожизненное заключение в одиночной тюрьме.
— Если ты хочешь выжить, Гарри, — Гриндельвальд поддел носком сапога дневник. — Тебе придется убивать. И если ты не готов к этому, для всех будет лучше, если прямо сейчас я прекращу спектакль. Больно не будет — можешь поверить мне на слово. В отличие от твоего друга, — Гриндельвальд пнул дневник. — Я не садист.
— Я не хочу умирать, — прошептал Гарри, не уверенный, что его слова по-настоящему прозвучали в воздухе. Возможно, он просто очень сосредоточенно думал об этом.
— Умереть тебе все равно придется, — ответил Гриндельвальд. — Вопрос лишь во времени. Сейчас или через много лет.
Гарри чувствовал, что готов расплакаться. Ужас впервые был настолько всеобъемлющим. Он не испытывал такого страха даже на кладбище. Злость — да. Тревогу за жизнь Седрика, а потом — за судьбу его тела. В остальном все происходило так быстро, что он не успел опомниться, когда был рядом со Школой. Он привык действовать, сопротивляться. Привык, что все можно исправить. Теперь, зажатый в угол, перед волшебником, сжимающим его волшебную палочку, Гарри чувствовал, что близок к панике.
Он не хотел умирать. Не теперь, когда все только начало получаться. Когда он уже начал исправлять совершенное пять лет назад. Он будто чувствовал, что его смерть перечеркнет жизни других. Смерти других. Аластор Муди, Барти Крауч-старший, Рита Скитер — даже Рита Скитер. Если умрет он, значит, они умрут напрасно. Он не должен умирать, не имеет права. Он мог умереть раньше, в Отделе Тайн — многим стало бы легче от этого, но судьба дала ему еще один шанс, он не может подвести ее.
— Знакомый блеск в глазах, — сказал Гриндельвальд. Он был рядом — Гарри не помнил, когда расстояние между ними сократилось. Он не понимал даже, кто к кому подошел. В его сознании перебивали одна другую нечеткие мысли. Накатывала паника.
— Ты не выживешь с таким грузом на плечах, Мальчик-который-выжил, — Гриндельвальд держал палочку у его лба. — Вот почему все кормили тебя ложью. Ты можешь действовать, только пока думаешь, что твои руки чисты. Ты напоминаешь мне его больше, чем хотелось бы. Несколько ошибок — глупых, пустяковых — и ты уже не способен двигаться дальше.
Голова Гарри начала кружиться от напряжения. Он пытался почти не дышать, чтобы не усиливать давление палочки. Ему казалось, если давление станет особенно сильным, Гриндельвальд не выдержит и использует проклятье. Даже простой Конфундус с такого расстояния может натворить дел.
«Тебе страшно, Гарри?» — он услышал голос Луны. Она улыбалась.
«Он убьет меня», — ответил Гарри, изо всех сил стараясь, чтобы Гриндельвальд не услышал их выдуманный разговор.
«Никто не может убить тебя, Гарри, — Луна рассмеялась, — ты ведь Мальчик-который-выжил».
«Уже нет, Луна», — пробормотал Гарри, надеясь, что не сказал ничего вслух.
«Ты потерял ее?» — она казалась огорченной.
«Кого потерял? Луна, сейчас не время для шуток!»
«Свою способность выживать, конечно! Свой талисман!»
«У меня не было никакого талисмана, о чем ты говоришь?»
«Шрам, Гарри», — она широко улыбнулась и превратилась в Лили Поттер с фотографий.
Палочка Гриндельвальда была направлена точно к краю шрама, но ничего не болело. Волшебство не откликалось на другое волшебство. Шрам уже давно не беспокоил Гарри. С тех пор, как растворился в Часах призрак Волдеморта. Гарри был один на один с противником, который хотел убить его. Тогда — Гарри не знал, сколько прошло времени — его осенило.
— Ты не хочешь убивать меня, — прошептал он. Его левая рука потянулась вверх. Дрожащими пальцами он коснулся руки Гриндельвальда.
Глаза старика на секунду вспыхнули безумием, но быстро погасли. Гарри все еще был жив.
— Дамблдор вызвал тебя, потому что не может сам исправить ошибку, которую вы совершили вместе.
— Я не совершал ошибки, — стиснув зубы, прорычал Гриндельвальд. Давление усилилось — теперь Гарри чувствовал вполне реальную боль.
Но страх ушел. Теперь, когда Гарри знал, что делать, он уже не боялся. Его пальцы сжали пальцы Гриндельвальда, он ослабил давление палочки, а потом развернул ее — медленно, опасаясь, что безумие старика возьмет верх над рациональным решением.
— Пообещай мне, что уничтожишь дневник, — сказал Гриндельвальд.
— Уничтожу, — ответил Гарри.
— Ищи все, что сможешь, о крестражах. Ищи все, что сможешь, о Томе Риддле. Каждый осколок души поможет тебе двигаться дальше. И не забывай, что даже теперь, когда все уже в его руках, Альбус не сможет переступить через себя, — глаза Гриндельвальда блестели. — Ты знаешь заклинание, Гарри. Всегда помни, что это — не ошибки. Просто жизнь.
— Один вопрос, — почти все силы Гарри уходили на то, чтобы рука, сжимавшая палочку, не дрожала.
— Вопросов всегда должно быть больше, — Гриндельвальд рассмеялся.
— Почему ты принял облик Снейпа? Тогда, в самом начале? Это случайность? Ты мог выбрать любую иллюзию.
— Хотел вызвать до-ве-ри-е, — последнее слово Гриндельвальд почти прокаркал по слогам. — Вы не доверяете друг другу, как не доверяли друг другу мы. Держитесь за свои тайны. Он — за свои, ты — за свои. У каждого в шкафу полно скелетов.
— Мне держаться от него подальше? Он сбежал из Годриковой Впадины! Когда ты... когда я...
Гарри отступил — палочка теперь была в его руках, и он знал, что из комнаты выйдет только один волшебник, но у него было слишком много вопросов.
— Ищешь союзника, — Гриндельвальд снова расхохотался. — Мальчик, ты всегда будешь один. Просто прими это сейчас. На кого ты хочешь переложить то, что решил выполнить сам? На бедного профессора по Защите? Он слишком много времени провел в Годриковой Впадине, Гарри, чтобы теперь так просто вернуться туда. Не нужно доверять ему. Никому не нужно доверять, Гарри, даже мне. У тебя был шанс. Я дал его тебе, Гарри, никогда не забывай об этом. И живи. Чем дольше живешь ты, Гарри, тем дольше живу я.
Он исчез.
Гарри долго стоял один в Выручай-комнате и разглядывал палочку. Она была настоящей. Он мог бы использовать ее, чтобы попытаться найти Гриндельвальда. Но он понял, что не сможет сдвинуться ни на шаг, пока позади не хлопнет дверь.
Гриндельвальд мог быть опасным волшебником, террористом, убийцей.
Но мог и не быть им. Гарри уже знал, как легко переписать историю и убедить всех в своей версии происходящего. Он читал заметки Риты Скитер. Гриндельвальд не сделал ему ничего плохого — он научил его целой кипе полезных заклинаний, убедился, что Гарри правильно использует их, а потом предложил свою жизнь. Принять ее означало бы навсегда отказаться от плана по спасению чужих жизней.
Дверь хлопнула.
Еще некоторое время Гарри пытался понять, как Гриндельвальду удалось исчезнуть. Фокус с палочкой был простым — вытащить ее из кармана мог любой достаточно ловкий человек. Гарри просто привык к тому, что волшебники по любому поводу использовали заклинаний.
Но исчезнуть? Раствориться в воздухе?
Гарри положил в карман левую руку. Он брал с собой Мантию перед тем, как они отправились в Годрикову Впадину. Надеялся улизнуть от остальных незаметно, чтобы выяснить подробности.
Он почти всегда брал с собой Мантию. На всякий случай.
— Прощай, — сказал Гарри, обращаясь к закрытой двери.
Дверь хлопнула еще раз.