Глава 4
По дороге домой брат с сестрой шли в молчании, нарушаемом лишь звуками их шагов по лесной тропинке. Тишину нарушил Уильям, который, не выдержав молчания, начал говорить с нарастающей напряжённостью.
— Эбигейл, ты должна знать, что сегодня к нам в дом приезжает уважаемая семья. Они будут знакомиться с тобой. Это очень важные люди. Мнение Рэдклифов имеет большое значение для нашей семьи.
Эбигейл, почувствовавшая волну тревоги, остановилась и посмотрела на брата. Её лицо выражало удивление и беспокойство.
— Что? — спросила она. — Почему ты мне не сказал раньше? Зачем им знакомится со мной?
— Кто этот парень? Почему мы не знаем о нем? — перебил Уильям, не скрывая своего недовольства.
—Я не хочу рассказывать вам о нем. Вы все равно будете недовольны. — Эбигейл шла скрестив руки на груди.
— Ты провела время с каким-то простым парнем из деревни, в то время как мы ожидаем столь важных гостей. Ты понимаешь, что должна быть на высоте, чтобы произвести хорошее впечатление?! Ты не представляешь, как это может повлиять на наши планы и репутацию.
Эбигейл была ошеломлена и расстроена. Она понимала, что её брата беспокоит важность их гостей и семья, но не могла принять тот факт, что её радостные моменты должны быть расценены как ошибка.
— Я просто хотела провести день на свежем воздухе и развлечься, — сказала она с обидой. —
Уильям остановился и повернулся к сестре. Его глаза были полны решимости.
— Я понимаю тебя, Эбби,— сказал он мягче, но всё ещё серьёзно.— Но твои действия могут иметь последствия. Мы должны показать, что наша семья достойна уважения. Ты должна поддерживать этот образ.
Они продолжили путь к дому, и каждое слово Уильяма отражало ответственность и давление, которое он чувствовал. Эбигейл, в свою очередь, ощущала себя разочарованной, понимая, что её собственные желания и стремления не всегда могут совпадать с ожиданиями окружающих.
Эбигейл и Уильям, грустные и уставшие, вошли в дом. Лорна стояла у двери, пылая яростью. Она не медлила ни минуты.
— Как ты смеешь появляться в таком виде, Эбигейл? — резко начала она. — Скоро весь Лейнвуд будет шептаться о твоих непристойных делах с каким-то парнем. Это позор для нашей семьи! Ты совсем утратила всякое чувство приличия?
Эбигейл сжала кулаки, а её сердце бешено колотилось. Она знала, что этот разговор неизбежен, но даже не могла представить, насколько сильно мать способна её осуждать.
— Мама, в чём тут ужасное? — с вызовом спросила она. — Я живой человек, и у меня есть чувства. Или ты хочешь, чтобы я стала такой же бездушной и бессердечной, как ты? Разве это жизнь? — голос девушки дрожал, но глаза оставались полными решимости. Эбигейл чувствовала, как гнев разливается по её венам, но старалась сдержаться. Она уже знала, как мать отреагирует, но этот момент оказался более болезненным, чем она представляла.
Лорна вздрогнула, словно от удара, но быстро скрыла это за маской безразличия. В глубине души её слова задели старую, давно затянувшуюся рану. Она вспомнила, как Джеймс однажды сказал, что в ней есть холодность, и как она тогда отмахнулась от его слов, посчитав их мелочными придирками. Но сейчас, когда это повторила дочь, это ощущение снова пронзило ее.
— Ты ещё слишком молода, чтобы понимать такие вещи, — сказала Лорна, стараясь держать голос ровным. — Когда ты поймёшь, что жизнь — это не только чувства и страсти, но и долг перед своей семьёй и перед тем, что о тебе скажут люди, тогда, может быть, ты сможешь меня понять.
Глаза Эбигейл сверкали яростью и отчаянием. Она упрямо вскинула голову.
— А если я не хочу понимать? — бросила она, не в силах сдержать горечь. — Я не хочу жить так, как ты, в холоде и страхе перед мнением других. Я не хочу превращаться в безжизненную тень.
Лорна почувствовала, как что-то внутри неё ломается. Её дыхание сбилось, и она на мгновение потеряла дар речи. Слова Эбигейл будто открыли перед ней зеркало, в котором она увидела саму себя такой, какой всегда боялась стать. Бесконечные усилия быть «правильной», скрывая свой страх и боль, поглотили её жизнь.
— Ты многого не знаешь, Эбигейл, — наконец, с трудом проговорила она, снова пытаясь укрыться за холодной маской. — Любовь, о которой ты говоришь, проходит. Остаётся только долг. И если ты не поймёшь это сейчас, то однажды будешь горько жалеть о своей наивности.
— Я не понимаю, как наш отец мог полюбить тебя, такую, — прошептала Эбигейл. — Ты всегда была суровой. Как кто-то мог видеть в этом что-то достойное любви?
Эти слова пронзили Лорну. Она отвернулась, не в силах выдержать взгляд дочери, который проникал прямо в её душу.
— Ты слишком многого не знаешь, — повторила Лорна, уже почти шёпотом. Мать знала, что потеряла свою дочь в этот момент, но не могла позволить себе слабость. — Может быть, когда-нибудь ты поймёшь. Или... лучше бы тебе никогда этого не узнать.
Лорна смотрела на Эбигейл без какого либо тепла и сострадания. Её глаза, холодные и острые, пронизывали дочь, не оставляя места для сомнений. За многие годы Эбигейл привыкла к такому взгляду, научилась не обращать на него внимания, но сегодня он казался особенно тяжёлым. Лорна никогда не была той матерью, к которой можно прийти за утешением или поддержкой.
Для Лорны её дети всегда были средством достижения собственных целей. Эбигейл это понимала, но долгие годы пыталась заслужить её одобрение, как будто это могло хоть что-то изменить. Но теперь, стоя перед матерью, она осознала, что все эти усилия были напрасны. Пропасть, возникшая между ними, была не результатом одного поступка или слова, а следствием холодного, расчетливого отношения Лорны к своим детям на протяжении всей их жизни.
Лорна вздохнула, словно разочарованная, и сложила руки на груди. Она ожидала, что Эбигейл снова попытается объясниться, оправдаться, но та молчала. Внутри Лорны вспыхнуло раздражение — не столько от поведения дочери, сколько от её неспособности сломать этот молчаливый барьер. Она привыкла к тому, что её слово было законом, что она могла управлять своими детьми, заставлять их делать то, что ей нужно. Но Эбигейл вдруг оказалась другой — упрямой, непокорной, неподвластной её манипуляциям. Это выводило Лорну из себя.
Эбигейл, напротив, чувствовала только пустоту. Любовь к матери давно сменилась отчуждением и бессилием. Её попытки сблизиться с Лорной в прошлом всегда натыкались на холод и безразличие. Каждый раз, когда Лорна приближалась к ней, за её действиями скрывался скрытый мотив — желание использовать её в своих интересах. Эбигейл устала быть марионеткой, и устала угождать.
И вот теперь, стоя перед матерью, она ощущала, как этот разрыв между ними становится всё шире. Лорна могла только требовать, критиковать, оценивать, но никогда не пыталась понять или поддержать.
«Ты никогда не поймёшь, мама», — думала Эбигейл, чувствуя, как внутренне освобождается от этой многолетней борьбы за материнскую любовь. Лорна видела в ней лишь отражение своих амбиций, но для Эбигейл это уже ничего не значило. Пропасть, которая когда-то так пугала её, теперь стала защитой — барьером, который она воздвигла, чтобы больше не поддаваться холодной власти матери. Лорна могла манипулировать кем угодно, но Эбигейл решила разорвать эту цепь.
Молчание повисло между ними. Лорна смотрела на дочь. Ее лицо было непроницаемым, как гранит. Она знала, что сказала достаточно, чтобы ранить ее. И в этом была ее власть — в том, чтобы контролировать. Но Эбигейл больше не чувствовала этой власти над собой. Она отпустила все надежды, и это стало освобождением.
Пропасть между ними уже не пугала Эбигейл. Теперь она знала, что это не ее вина, что разрыв был неизбежен с самого начала, потому что между ними никогда не было настоящей связи, только иллюзия, созданная Лорной. И эта иллюзия наконец-то развеялась.
С утра Лорна в окружении служанок готовилась к приёму гостей, отдавая четкие команды. Тяжёлые шторы были раздвинуты, и солнечные лучи, проникая в залы, оживляли их полутёмные уголки. Люстры и зеркала, вновь очищенные, блестели в свете. В одном из углов зала, на мраморной подставке, стояла ваза с изысканными лилиями и пионами. Лорна, заметив бокалы, стоящие не на своём месте, раздражённо поправила их, отводя взгляд от столового сервиза. Тон её был строгим, но в глазах читалась тревога. Каждое движение служанок, выполнявших её указания, было выверено до мелочей. На её лице было написано беспокойство, ведь этот вечер был очень важен для укрепления статуса семьи Боуэн.
В своей спальне Эбигейл стояла перед зеркалом. Её платье из нежного кремового шёлка струилось по телу, обрамляя фигуру. Лёгкие волны каштановых волос были аккуратно уложены и заколоты жемчужными шпильками. Она смотрела на своё отражение, стараясь успокоить сильно бьющееся сердце.
— Мисс Эбигейл, миссис Боуэн просит вас спуститься. Гости прибыли,— раздался тихий голос служанки за спиной. Девушка склонилась в дверях, боясь прервать хозяйку.
— Благодарю, Энн,— ответила Эбигейл, не отрывая взгляда от своего платья. — Хотела бы я остаться в своей комнате, но, кажется, у меня нет выбора. Мама съест меня живьём, если я не спущусь.
Энн кивнула и быстро ушла, понимая, что настроение Эбигейл был не самым радужным. Эбигейл вновь погрузилась в свои мысли о том, как оставила Руперта одного этим утром. Она уже тосковала по нему и безумно хотела, чтобы он увидел ее нарядную.
Тем временем, в другом крыле дома, Уильям с раздражением затягивал галстук, проклиная этот вечер. Его лицо было мрачным, а движения резкими. Последние слова сестры и матери, звучавшие в его голове, словно скручивали спираль ненависти и обиды.
— Вечный долг, вечные обязательства...— пробормотал он, глядя на своё отражение в зеркале. Серые глаза Уильяма сверкали ледяным блеском, и в них читалось опасное напряжение.
Когда часы пробили полдень, Лорна, взволнованная и слегка нервная, бросила последний взгляд на идеально сервированный стол. Всё было готово, и её руки нервно сжали платье. В голове прокручивались мысли о том, что может пойти не так. Несмотря на привычку к светским мероприятиям, сегодня всё казалось особенно важным.
Как только за воротами усадьбы послышался шум подъехавшего роскошного автомобиля, сердце Лорны забилось быстрее. Джеймс, посмотрев на жену с надеждой, что всё пройдет благополучно, крепко сжал её руку.
Джеймс и Лорна встретили Рэдклифов в холле.
Семья Рэдклиф, являясь представителями старинного богатства и аристократических традиций, прибыла в полном блеске. Глава семьи, мистер Эндрю Рэдклиф, был в смокинге тёмно-синего цвета, идеально сидящем на его статной фигуре. Его светлые волосы были аккуратно уложены, а выразительные глаза излучали уверенность.
— Джеймс, для нас большая честь быть здесь!— произнёс он с оттенком искреннего восхищения.
Маргарет Рэдклиф, женщина с изысканным вкусом, была одета в вечернее платье из бархата, украшенное жемчужинами. Её мягкий голос и теплый взгляд сразу же вызывали к ней доверие.
— Лорна, я должна признать, что ваш дом впечатляет. Великолепный интерьер!
Лорна ответила с искренней улыбкой:
— Спасибо, дорогая! Мы старались, чтобы вечер был особенным для всех нас. Надеюсь, вам будет уютно в нашем доме.
Дети Рэдклифов также произвели впечатление. Артур, болезненно выглядящий юноша, был одет в элегантный костюм, который, хотя и был изысканным, не скрывал его физической слабости. Его взгляд был задумчивым, а тонкие черты лица выдавали проницательность.
Эмили, его младшая сестра, привлекала внимание своим жизнерадостным настроением и ярким платьем из шёлка с пышными оборками. Её глаза сверкали любопытством.
Артур, немного отставший, наблюдал за происходящим с задумчивым выражением. Его взгляд был мягким, но неопределённым, как будто он был погружён в свои мысли.
Джеймс, почувствовав неловкость, сказал:
— Артур, надеюсь, тебе комфортно? Мы сделаем всё возможное, чтобы этот вечер был приятным для всех.
Юноша слабо улыбнулся, но ответил с осторожностью:
— Большое спасибо, мистер Боуэн. Я уверен, что этот вечер будет приятным.
Лорна заметила неуверенность Артура и мягко потянула его к удобному уголку, где он мог отдохнуть и пообщаться с гостями.
По мере того как вечер становился всё более оживлённым, свет от свечей и люстр переливался по залу, создавая атмосферу великолепия. Гостям было предложено насладиться блюдами, приготовленными с умением и тщательностью. Ведущий вечера, Джеймс, пытался поддерживать непринуждённую беседу, в то время как Лорна следила за тем, чтобы всё прошло гладко. Она, облачённая в своё лучшее шёлковое платье, с холодной уверенностью наблюдала за каждым движением гостей. В её улыбке таилась замаскированная сила, граничащая с коварством — всё это было не просто ужином, а важным этапом её давнего плана.
В этот вечер, когда часы пробили десять, мистер Рэдклиф поднял бокал.
—У вас здесь восхитительно, Лорна. Нам с Маргарет очень приятно быть вашими гостями.
Эбигейл, сидящая рядом с матерью, почувствовала на себе пристальный взгляд Маргарет Рэдклиф — женщины с гладкими чертами лица, но в её глазах, казалось, скрывалась железная воля, словно она уже знала исход всей этой встречи. Эбигейл почувствовала, как сердце сжалось от предчувствия неизбежного.
— Мы рады, что вы остаетесь с нами, — Лорна чуть наклонила голову. — Надеюсь, наш дом оправдает ваши ожидания, как и наши будущие планы.
Эбигейл поняла, что её мать вновь ведёт свою игру, тонко манипулируя каждым словом. Эта игра была не просто вопросом амбиций — это была битва за контроль, где каждый шаг был продуман до мелочей.
—Ваши планы?— Маргарет приподняла бровь, а улыбка стала чуть шире. —Лорна, мне кажется, наши семьи уже давно идут к одному и тому же заключению. Ведь наша цель — благополучие наших детей.
Эти слова прозвучали как обещание, которое Эбигейл вовсе не хотела давать. Артур Рэдклифф-невзрачный, неуверенный в себе, болезненный юноша сидящий напротив, казался ей совсем чужим. Но это было неважно для Лорны — для неё он был идеальной партией.
— Думаю, Артур и Эбигейл найдут общий язык,— мистер Рэдклифф с добродушной улыбкой повернулся к Лорне. — Они так похожи, что я удивлён, что они до сих пор не встретились при других обстоятельствах.
Лорна ответила ему улыбкой. Её глаза блестели, как у хищника.
— Мы давно мечтали об этом знакомстве. И думаю, наша мечта вскоре станет реальностью.
Эбигейл чувствовала, как её сковывают цепи. Этот безмолвный союз между семьями был заключён ещё до того, как она смогла осознать, чего она хочет на самом деле.
Когда ужин закончился, и гости поднялись в свои комнаты, Лорна осталась наедине с дочерью в большой гостиной. Комната была освещённая мягким светом свечей. Лорна, поправляя кружево на рукаве, не могла больше сдерживать своё нетерпение.
— Эбигейл, ты слишком долго сопротивлялась этому, — сказала мать раздраженно. — Ты не можешь игнорировать своё будущее, когда оно буквально стоит перед тобой. Артур — идеальная партия, и это очевидно не только мне.
Эбигейл подошла к окну, устремив взгляд вдаль, на тёмные силуэты деревьев. Каждый упрёк матери резонировал в её сознании.
— Ты уверена, мама?— наконец произнесла она устало, с горечью в голосе. —А если это не то, что я хочу? Если я не готова идти по этому пути?
Лорна резко повернулась к дочери, и её глаза вспыхнули.
— Ты говоришь глупости, Эбигейл. Сколько раз ты повторяла эти слова. Вновь и вновь, как заевшая пластинка. Этот дом, эта семья — всё это зависит от тебя. Ты не имеешь права отказываться. Твои прихоти не могут разрушить всё, что мы строили.
Эбигейл чувствовала, как внутри неё что-то ломается. Она хотела возразить в очередной раз, сказать, что это не её выбор, что она не марионетка в руках матери. Но слова застряли в горле, и всё, что она смогла сделать, это отвернуться.
Когда она снова взглянула на своё отражение в окне, ей показалось, что она видит не себя, а тень, едва уловимую в свете луны. Эбигейл, почти теряя силы, вырвалась на крыльцо. Ее платье развивалось в ночном ветре. Взгляд девушки, ещё пронизанный слезами от разговора с матерью, тускнел под холодным светом луны. Её ноги, подкашиваясь, сами направляли к беседке.
Белоснежные колонны беседки, освещённые лунным светом сияли. Дыхание Эбигейл было тяжёлым и частым. Ночь обвивала её прохладой, но в этом объятии было что-то успокаивающее.
В тишине сада, прерываемой только звуками вечерних насекомых, раздался едва слышимый шаг. Взгляд Эбигейл упал на фигуру, стоящую на краю беседки. Артур Рэдклиф, светловолосый и болезненно бледный, как призрак, выглядел так, будто сам был потерян в своих мыслях и чувствах.
— Эбигейл, — его голос прозвучал тихо.
Девушка вздрогнула и подняла глаза, в которых отражалась вся боль и растерянность. В его словах чувствовалась неподдельная тоска.
— Артур, — сказала она едва слышно и трепетно. — Что вы здесь делаете?
Артур сделал шаг ближе. Его осанка была напряжённой, а взгляд опущен, словно он пытался уберечь себя от боли, которую причиняет его признание.
— У меня бессонница из-за всего этого. Жаль, что всё так получилось. Мы с вами едва знакомы, да и к тому же... мне тоже тяжело. Невероятно тяжело, но я должен признаться сразу. Я люблю другую.
— Но... — её голос звучал слабо, едва пробиваясь сквозь слёзы. — Я тоже! Эта помолвка просто желание наших родителей. Они не думают о наших чувствах. Мне так плохо от этих мыслей, Артур. Почему мы будто застряли в прошлой эпохе?!
— Я понимаю. Мои родители, ваши родители — все они имеют свои ожидания и свои планы. Я... я не могу пойти против них. Я знаю, как это неправильно, но я чувствую себя беспомощным.
Эбигейл почувствовала, как её сердце сжалось от боли. Её пальцы нервно скручивались в кулаки, а глаза продолжали литься слезами. Она посмотрела на Артура безнадежно.
— И что нам делать? Как мы будем жить дальше?
Артур вздохнул. Лицо парня искажалось от глубокой печали, как если бы он пытался скрыть от неё собственную внутреннюю боль.
— Нам придётся смириться с этим. Я не знаю, как все будет, но нам придётся найти способ пережить это. Придётся... притворяться, что всё нормально.
Эбигейл, не находя слов в ответ, просто кивнула. Она сидела неподвижно напротив Артура, чувствуя, как прохладный летний воздух ночи проникает сквозь ткань её платья и обвивает тело, оставляя ощутимое чувство одиночества. Молчание заполнило пространство между ними, не позволяя выговориться ни одному из них.
Эбигейл думала о Руперте. Об их первой встрече. Как же им было весело только сегодня утром на озере, а сейчас... приходилось страдать и ненавидеть свою семью.
Артур погружённый в ночное безмолвие тосковал по своей возлюбленной, которую пришлось оставить без единого ответа, и без какой либо надежды на скорое возвращение в ее жизнь. Он скучал по ней, хотя и пытался отгородиться от этих чувств, отгоняя от себя теплые воспоминания.
Эбигейл ощущала, как её сердце разрывается на части, как мечты, которые она строила, теперь кажутся недостижимыми. Каждый её вздох был тяжёлым, как будто сама ночная тишина давила на неё. Она закрыла глаза, пытаясь найти укрытие в своих собственных мыслях, но там её ждало только ещё больше страха за будущее.