Нелюбимая

В прошлой главе:

Однажды Сюмин спросил его: готов ли он отпустить Янлин, если она захочет уйти, или отдать её, если кто-то захочет её забрать. Хань тогда скептично хмыкнул: «У меня почти нет прав держать её при себе. И если она захочет уйти, я не смогу её остановить». Теперь же Лу был готов спорить с самим собой. Он ни за что на свете не готов был её отпустить. Он не хотел её отпускать.

С пятницы на субботу выпал снег. Первый в этом году, он, тем не менее, шёл всю ночь и оставил после себя весомые сугробы. После этой снежной ночи небо разъяснивело, сгоняя с себя унылый серый окрас и возвращая себе эфирно-голубой. Деревья покрылись снежной «шапкой» и в лучах солнца поблёскивали своими макушками. Всё вокруг было белым, словно кто-то накрыл мир белоснежной простынёй. Лу Хань этому самому белому цвету, расплескавшемуся везде, радовался как ребёнок, хотя и считал его всегда цветом тоски: он уже третий день сидел дома из-за болезни, и осточертевшие стены его комнаты уже откровенно раздражали. Стараниями Янлин он уже не чувствовал себя совсем уж разбито, но всё же не поправился до конца, а поэтому, из-за уговоров всё той же Лин, он почти не покидал своей комнаты и кровати в частности ― по мнению «заботливой жёнушки», как окрестил девушку сам мужчина, ни о какой работе и речи быть не могло, и лишь единожды Хань закрылся у себя в кабинете, чтобы поработать с документами, которые привёз Сюмин. Лу, конечно, хотел работать полноценно, у себя на рабочем месте и в рабочей атмосфере, ведь близился конец года, начиналось время отчётности, но... Янлин умела быть убедительной. Первому снегу Хань впервые в жизни радовался как ребёнок, но виду не подал, ведь и так многое себе позволил в последнее время.

Необычно было ощущать себя каким-то... новым. Новым и впервые живущим, как выпавший на улице первый снег. Лу не торопился открывать свои новые чувства и эмоции ― почти детский восторг, странноватая на вкус нежность, чувство необходимости для себя одного единственного человека, желание взаимности, ― ведь совсем не был уверен в их постоянстве и прочности: а вдруг всё это ― только временное помешательство? Приятное и головокружительное помешательство? Ведь как он мог быть уверенным в том, чего никогда раньше не испытывал? Ведь раньше он не знал Янлин, не тянулся к ней, как к свету, не ждал её взгляда и улыбки. Эта не была обычная симпатия, не был это и странный дружеский оттенок их отношений ― всё, в чём Лу себя убеждал, всё рушилось при очередной мысли о Лин.
Он чувствовал себя юным мальчишкой, который запутался в чём-то и никак не может чего-то понять, упуская из поля зрения простые истины, которые, впрочем, ему просто не были ведомы. Лу просто очень сильно запутался и устал. Мужчина отчаянно желал во всём разобраться, но и одновременно с этим ― боялся. Просто боялся того, чего не знал. Ханю решительно не нравилось такое подвешенное его состояние, такая неопределённость, и ему хотелось просто вернуться назад и никогда не начинать думать о Лин...

... Хань часто возвращался теперь мыслями в прошлое. Первая встреча, первый странный диалог в машине, первый совместный ужин, второй странный диалог, Сехун, тысяча каких-то незначимых моментов, которые были после этого и которые теперь выстраивались в ровную мозаику их странной истории. Пожалуй, первой истории в жизни самого Ханя. До этого не было чего-то такого, что он мог бы воспроизводить часами в своей голове, вспоминать мелкие детали и жалеть о том, что раньше был таким твердокаменным, непроходимым и бесчувственным идиотом, и столько времени игнорировал тепло, живое, горячее тепло Янлин. Он корил себя за то, что был слишком слеп, чтобы разглядеть за Лин нечто гораздо большее, то, что разглядели Сюмин, миссис Чжанг, его собственная дочь. Наверное, пойми он, что Янлин может быть очень важным и близким ему человеком, всё было бы совершенно иначе. Хотя, может быть, какую-то часть этого «большего» он углядел ещё тогда, когда всматривался в ослепительную улыбку пока ещё незнакомой, обнимающей двух совсем маленьких детишек, девушки на фотографии? И почему эта фотография всё ещё хранится у него в столе, под несколькими папками, хранится там, где найти эту фотографию может только он сам?

От мыслей отвлёк громкий голос Вики, спрашивающий о чём-то с таким энтузиазмом, что Хань невольно улыбнулся и, задвигая все свои размышления на задний план с пометкой «подумать об этом позже», решил проверить, что снова затевают две главные в его жизни дамы. Накинув на плечи тёплую кофту и всунув свои ноги в забавные тапки, которые где-то отыскала Янлин, мужчина спустился вниз, обнаружив в холле пританцовывающую дочку, которая пыталась как можно скорее скушать огромное печенье с шоколадом. Рядом, чуть посмеиваясь над малышкой, стояла Лин, держа в своих руках стакан с молоком. Она то и дело говорила не торопиться, пытаясь остановить девочку, пока та, не дай Бог, не подавилась, но Вики с возмущением уворачивалась от заботливых рук, продолжая усиленно жевать печенье.

― Вы куда-то собираетесь? ― спросил Хань, с улыбкой наблюдая за развернувшейся перед ним картиной. Думал ли он когда-нибудь, что у него будет самая настоящая семья? Что будет большой дом, в который он всегда с желанием будет возвращаться и в котором его будут с нетерпением ждать; что будет тот, кто будет о нём заботиться и волноваться; что будут те, кого любит он и кто любит его? Вряд ли Лу когда-нибудь вообще о таком задумывался, теперь же такие мысли посещали его довольно часто.

― Погода чудесная, мы решили прогуляться, ― ответила Янлин, не сводя полного заботы и любви взгляда с малышки.

― Папа, пойдём с нами! Будем делать снеговика! ― Вики, наконец, скушала своё печенье до конца и теперь похлопывала пухлыми ладошками друг о дружку, пытаясь избавиться от крошек.

― Да, мистер Хань, пойдёмте. Вы уже довольно в тонусе, свежий воздух Вам не помешает, ― Лин протянула стакан с молоком девочке и перевела свой полный теплоты взгляд на мужчину. Тот, откровенно признаться, дожидавшийся этого приглашения, согласно кивнул и вернулся обратно наверх, чтобы переодеться, уже как будто чувствуя на своих щеках и носу едва заметные пощипывания из-за мороза.

Но на улицу Хань попал не сразу: минут пятнадцать он спорил с Янлин о том, что ему не подходят шапки в принципе, а посему надевать на себя шапку он не будет. «Боже, да Вам всё к лицу, господин Лу! Вы ещё не поправились, а на улице более чем прохладно, прошу Вас, наденьте Вы эту шапку!» ― стараясь удержать рвущийся наружу смех, отвечала ему девушка. С почти детским упрямством мужчина говорил, что «настоящие мужчины заботятся о своём внешнем виде, даже когда выносят мусор, а шапок не носят».

― Настоящие мужчины о здоровье своём заботятся! ― смеясь, проговорила Янлин, привстав на цыпочки и натянув злосчастную шапку на голову Ханя. И ему больше не хотелось спорить и вредничать.

Янлин всегда нравились такие короткие и крайне редкие проявления совершенно другой грани характера Лу: когда он вёл себя слишком уютно и тепло, слишком полярно своему «обычному» поведению. Он мог быть и таким же упрямым, и чересчур радостным, и даже обидчивым, неловким. Хотя, чаще всего, он был просто очень нежным и заботливым. Такое случалось, например, когда мужчина возился с дочкой: на это нельзя было смотреть без умиления, потому что, когда взрослый, серьёзный мужчина превращается в сказочного оленя или в подданного Великой Королевы, готового выполнять любые прихоти трёхлетнего ребёнка, это не может не быть милым. Девушке хотелось, чтобы таким Хань оставался всегда. И, хотя он сильно изменился с их первой встречи ― Лин думала, что мужчина просто узнал её лучше и смог открыться, ― Лу по-прежнему оставался самим собой и лишь крайне редко допускал свои эмоции к контролю над своим разумом. Именно так видела девушка Ханя, и о всех его внутренних терзаниях знать не могла.

Зато своих собственных терзаний ей хватало. Совершенно неловкие чувства обуревали её саму. Янлин часто ловила себя на том, что взгляда от мужчины оторвать не может; что слушает Ханя, но не слышит его, упиваясь лишь его голосом; что ей совершенно и абсолютно точно нравятся случайные соприкосновения их ладоней или даже просто пальцев, когда они, например, укладывают Вики спать вместе. Девушка чувствовала себя бесконечно счастливой лишь оттого, что может ухаживать за болеющим мужчиной: это звучало кощунственно, но Лин была почти благодарна болезни Лу ― ведь когда она ещё сможет увидеть его таким слабым и искренним? Ведь только будучи болеющим, будучи слабым физически, он позволил себе слабость моральную, позволил себе быть уставшим и не строил из себя ничем не пробиваемого.
Чувство благодарности сменялось чем-то другим. Гораздо более нежным, чувственным, чем-то, что заставляло девушку трепетать. Не узнанное, не испытанное, совершенно точно интригующее, возможно неправильное, но такое логичное, согревающее, лишающее сна ― Янлин могла назвать бы ещё сотню граней нового чувства. И в мыслях то и дело проскальзывало одно простое слово, которое и пугало её, и дарило какое-то тепло и надежду, и заставляло глупо улыбаться.
«Влюблена». Она была влюблена в Лу Ханя, в своего мужа, в холодного и иногда очень неприветливого, взрослого мужчину, который иногда вёл себя как самый настоящий мальчишка, в человека, который не умеет любить и который никогда не ответит ей взаимностью. Впрочем, как самонадеянно думала Лин, её чувства хватит и на двоих. И в этом не было никакой трагедии ― они уже стали друзьями, а требовать большего она была не в праве. Она будет нелюбимой, но любящей, а любить ― тоже счастье.

На улице стояла полнейшая тишина, только снег скрипел под ногами. Ханю дышалось легко, свободно, и все мысли его, тяжёлые и мутные, выветрились из его головы. Морозило лишь слегка, поэтому желания поскорее вернуться в дом не возникало. Сверкающий на солнце снег слепил глаза, а всё вокруг и вправду было белоснежным, абсолютно всё. Янлин зажмурилась на пару мгновений, глубоко вдыхая свежий морозный воздух, и улыбнулась: она никогда раньше не была так рада первому снегу.

― А давайте делать снеговика! ― предложила Вики, беря в ручки немного снега и подбрасывая его над головой ― девочка так задорно смеялась, наблюдая за падающими белыми хлопьями, что Хань не смог сдержаться и засмеялся вместе с ней, соглашаясь делать снеговика. Янлин не оставалось ничего кроме, как принять участие тоже и вспоминать своё далёкое детство, когда она со своим папой точно так же играла во дворе ― несмолкаемый смех, рождественское настроение и добрая и тёплая улыбка мистера Ву...

Когда с небольшим, но аккуратным снеговиком было покончено, Янлин двинулась вглубь парка, движимая любопытством ― девушке хотелось узнать, как преобразился старый фонтан под снежным покрывалом. Почему-то, её постоянно тянуло к этому фонтану, словно там находилось что-то ужасно важное для неё, к тому же, там Янлин лучше думалось, только вот в последнее время у неё совсем не хватало времени, чтобы прогуляться до этого места. Теперь же ей выдался случай, которым она собиралась воспользоваться ― в голове скопилось много плодородных тем для размышлений. Девушка думала, что совершенно одна, но когда сзади раздался громкий и радостный лай Лорда, Лин буквально подпрыгнула на месте.

― А я-то думаю, зачем он в парк побежал, ― Лу Хань с улыбкой потрепал пса по загривку. ― Никогда не бывал тут зимой, ― поделился мужчина, осматриваясь. ― Да и не зимой крайне редко сюда доходил: то времени не было, то желания...

― Я, если честно, случайно узнала о фонтане. Ваш брат, Сехун, мне его показал, если это, конечно, можно так назвать, ― Янлин закусила губу и опустила взгляд, вспоминая тот вечер и всё то, что ему предшествовало. ― Вот только я застала фонтан нерабочим, а здешние розовые кусты ― совсем уж запущенными. Наверное, раньше здесь было очень красиво?

― Я и не помню, как тут было раньше, если говорить откровенно, ― Хань, присев перед Лордом на одно колено, гладил довольного пса по шерсти и не отводил взгляда от Лин ― та выглядела задумчиво и определенно прекрасно: лёгкий румянец, приоткрытые губы, из которых вырывался пар, тёмные волосы, припорошенные снегом ― от девушки просто трудно было отвести взгляд. Странное желание проснулось внутри Лу. Он привстал с колена и... в тот же момент оказался в сугробе: Лорд, требующий к себе внимания и желающий играть, толкнул зачарованного мужчину, так что тот не устоял на ногах.

― Мистер Хань! ― несколько секунд Янлин выглядела обеспокоенной, после чего рассмеялась и бросилась мужчине на помощь. ― Держите руку, Вы весь в снегу! ― девушка протянула свою ладонь Ханю, за которую тот с охотой ухватился: не раздумывая ни минуты, Лу потянул Лин на себя, вынуждая её упасть тоже и оказаться прижатой к мужскому телу.

― Не люблю, когда надо мной смеются, ― с абсолютно серьёзным выражением лица, но с яркими, лукавыми искрами во взгляде, пояснил свой поступок Лу, всматриваясь в изумлённые глаза девушки. Она оказалась слишком близко: её лицо было не более чем в десяти сантиметрах от его собственного. Её румянец стал ещё ярче, а сердце забилось намного быстрее не то от неожиданности падения, не то от такой близости Ханя ― девушка сама не могла сказать точно.

― Нам лучше подняться, мистер Хань, Вы же болеете, ― тихо проговорила Янлин, пытаясь отстраниться, но Лу не дал ей этого сделать: довольно резко подавшись вперёд вместе с девушкой, он поцеловал её. Сопротивление Лин тут же ослабло, она вся обмякла в руках Ханя, а губы её податливо приоткрылись из-за изумления и не сорвавшегося возгласа этого самого изумления, позволяя целовать глубже. Снег на одежде таял и холодными дорожками скатывался по шее, спине, запястьям, но Ханю было положительно всё равно. Этот поцелуй не был до фейерверков в сознании фееричным, нет, но он очень нравился мужчине, он был как-то по-особенному приятен Ханю, именно поэтому ему не хотелось прекращать целовать Янлин, хотя сознание во всю кричало об этом ― о необходимости остановиться. Янлин же была в крайней степени растеряна: зачем господин Лу её целует? Быть может, ей это снится? Нет... Она чувствует его тепло, и это ощущение чуть шероховатых нежных губ на её собственных... Такое нельзя почувствовать во сне. Тогда почему?

Автомобильный гудок был едва различим, но всё же достаточно, чтобы прервать поцелуй.

― Кажется, пора возвращаться, ― неуверенно проговорила Янлин, утыкаясь Ханю в грудь, чтобы спрятать своё крайнее смущение.

― Это, наверное, Сюмин, ― зачем-то сказал Лу: он не знал, как объяснить свой странный импульс и стоит ли объяснять вообще, он знал только то, что ему бесконечно понравилось целовать девушку.

Всю странность своего внешнего вида Хань понял лишь тогда, когда поймал насмешливый взгляд Сюмина ― всё же, он же был весь в снегу, а ещё у него на голове была эта крайне дурацкого типа шапка... Пытаясь сделать как можно более непринуждённый вид, Лу отряхнул своё зимнее пальто и сказал мужчине: «Ничего не говори и не спрашивай, друг мой». Мин с ироничной улыбкой на губах кивнул и, отпуская с рук Вики, которая первой встретила гостя, поприветствовал Янлин.

― Представляю, сколько работы ты мне привёз... ― вздохнул Хань, пропуская Сюмина в дом, а сам обратился к девушке: ― Мы тогда в кабинете, а вы?..

― А мы ещё погуляем, ― с улыбкой отозвалась Лин, поправляя малышке шарфик.

Сюмин боролся с искушением всё же как-нибудь прокомментировать данную ситуацию, с большим трудом удерживая себя в руках: когда ещё он увидит своего друга всего в снегу? Он знал Ханя с младшей школы, но никогда не видел, чтобы тот, не то что в снегу валялся, а даже просто в снежки с одноклассниками играл: Лу всегда крайне брезгливо относился к снежным забавам, считая их пустой тратой времени. И что Мин видит сейчас? Чудеса, да и только.

Оказавшись в кабинете Ханя, Сюмин в первую очередь, как всегда, упал в чёрное кожаное кресло.

― Знаешь, мне иногда кажется, что ты ко мне приезжаешь, только для того, чтобы в кресле в этом посидеть, ― ворчливо посетовал Лу, снимая с себя верхнюю одежду и принимая от друга бумаги.

― Ты раскрыл меня, друг. Теперь мне придётся выкупить у тебя это кожаное блаженство, ― усмехнулся Сюмин, устраиваясь удобнее.

― Я подарю его тебе на Рождество, ― пробормотал Хань, углубляясь в документарные дебри.

― Я серьёзен.

― Я тоже не шучу. Тебе придётся купить ёлку побольше, чтобы мой подарок под неё поместился.

― Если ты и правда подаришь мне это кресло, Хань, чёрт возьми, это будет лучший подарок за всю мою жизнь! ― воскликнул Мин.

― А как же тот чудесный галстук от твоей бывшей? ― Хань на мгновение отвлёкся от документов, чтобы, скептично выгнув бровь, пристально посмотреть на друга. Тот непонимающе прищурил глаза, а потом громко рассмеялся.

― Да ты, друг мой, шутки шутишь! Я не узнаю тебя, Лу Хань, что с тобой сделали лекарства твоей жены? ― Сюмин ещё долго смеялся, но удивлённо смолк, когда понял, что его невинный и почти риторический вопрос заставил друга застыть, мрачно уставившись куда-то в сторону.

― Я и сам себя не узнаю, Сюмин. За пару месяцев всё так поменялось... Двадцать семь лет жил одной жизнью, а теперь всё с ног на голову перевернулось, ― Хань медленно поднялся из-за стола, с силой надавливая кончиками пальцев на виски. Мужчина подошёл к окну, из которого был чудесно виден двор, и построенный ранее снеговик, и Янлин, играющая в очередную весёлую игру с его дочкой ― у неё, казалось, был миллион идей, как организовать досуг с маленькой девочкой... ― Понимаешь, я уже запутался разбираться с тем, что со мной происходит. Всё изменилось просто в полярных направлениях, плюс на минус, минус на плюс. У меня уже голова болит от всех этих попыток понять себя, ― Хань зажмурился на пару секунд, пытаясь изгнать из головы горькие мысли. И неожиданно улыбнулся. ― Но знаешь, впервые в жизни я не чувствую на своих плечах какого-то груза ответственности, впервые я не должен что-то делать, а хочу. Я не должен ехать в закрытую школу для мальчиков, не должен поступать в элитный ВУЗ, не должен занимать высокую должность в фирме отца, не должен жениться на этой... Вэйинь, ― имя бывшей жены далось Ханю с трудом, ― не должен что-то кому-то доказывать. Я хочу возвращаться домой с работы раньше, я хочу проводить больше времени с семьёй, я хочу, чтобы мои жена и дочка были счастливы.

«В конечном счёте, я хочу валяться в этом снегу и целовать Янлин», ― додумал Лу про себя, с улыбкой глядя на то, как девушка «пытается» догнать Вики, поправляя на своей голове сползающую шапку.

― И я не знаю, как это называется, ― договорил мужчина, вновь садясь за стол и беря в руки бумаги.

― А я, кажется, знаю, вот только я хочу, чтобы ты дошёл до этого своим умом, ― Сюмин добродушно усмехнулся одним уголком губ, указывая пальцем на голову.

― Я понимаю, к чему ты клонишь, вот только я не умею...

― Хань, если ты никогда не любил, это не значит, что ты не умеешь любить! ― прерывая друга, Сюмин чуть ли не раздражённо вскочил со своего места. ― Друг, ты же знаешь, что я всегда восхищался твоим упрямым и сильным умом, но некоторые вещи тебе нужно разъяснять, как маленькому ребёнку, в самом деле. Понимаешь, Хань, каждый человек умеет любить, каждый, абсолютно любой ― даже ты. Ты же любишь свою маму, отца, я уверен, ты не только уважаешь, но и любишь, свою дочку любишь больше всей своей жизни. Ты можешь называть это как угодно, но это ― лю-бовь. Понимаешь, лю-бовь? ― Сюмин вздохнул и сел за стол напротив Ханя. ― Да, ты нежен с Вики, ты проявляешь заботу о родителях, волнуешься о близких, а всё почему? Потому что ты их любишь. Но согласен, это несколько не та любовь, о которой, возможно, думаешь ты, подразумевая то, что не способен на это чувство. Но сам подумай. С малолетства ты был «заперт», как и я, в этой школе для мальчиков, потом ― институт, где ты отгородился от всех, углубившись в учёбу, потом эта стерва Вэй... Я поражён твоей выдержке ― чтобы вытерпеть все её выходки, нужны стальные нервы... Ты лет десять не бывал в театре, рестораны ты тоже игнорируешь, я не говорю об обычных походах в кино или парк; ты ограничился своей работой и всякими этими зваными вечерами, на которых, опять же, появляешься только из-за работы. Так нельзя найти свою любовь, просто невозможно. Я, конечно, хоть и более лоялен к таким вещам, как судьба, удача, случайность, проведение, нежели ты, но всё же не особо в это верю, и тем не менее, считаю, что Янлин тебе послали какие-то высшие силы. Таких женщин, как она, нужно только любить, их невозможно не любить. Я удивлён, как ты до сих пор не бросился ей в ноги.

Сюмин, который выглядел как будто даже обиженно, замолк, уступая право перебивать тишину настенным часам. Во дворе громко лаял Лорд, до слуха едва доносился женский смех, внизу уже вовсю гремели кастрюлями и сковородками, готовя ужин.

― Говори, что хочешь, Хань. Не умеешь любить, и чёрт с тобой. Вот только себя-то не обманешь.