Нелюбимая

В прошлой главе:

― Столько крови попортили, но согласились, ― облегчённо пробормотал Хань, уперевшись лбом в живот девушке. Та не знала, куда деться от смущения и неловкости.

― Господин Хань, отпустите меня, пожалуйста, ― прошептала Янлин, всеми силами стараясь удержать себя в сознании. Хань посмотрел наверх, прямо ей в глаза и понял ― он был на грани. На грани того, чтобы попасться в плен этих глаз.

Лу Хань чувствовал себя престранно. Что-то беспокоило молодого мужчину, несмотря на то, что сделку он всё же заключил: успешно и... давно. С момента подписания договоров, что случилось через двенадцать дней после ужина, прошло ещё две недели ― срок довольно большой, но беспокойство преследовало Ханя именно с того самого вечера, и связывать его с чем-то, кроме работы, совсем не хотелось да и не представлялось возможным: что ещё его может дизбалансировать? Силясь понять причину странного чувства в груди, Лу стал намного задумчивей и невнимательней. Сюмин уже успел отчаяться вернуть друга с небес на землю: Хань постоянно думал. Думал, сидя за своим столом в кабинете, иногда «просыпаясь», чтобы подписать очередной документ; думал за рулём автомобиля, пока стоял в очередной длиннющей пробке; думал за ужином, слыша смех и мягкий голос Янлин, и мужчине совсем не нравилось то, в какую сторону сворачивали его мысли, когда девушка в очередной раз произносила «мистер Хань». Из её уст его имя звучало как-то иначе, не так, как он привык его слышать. Как-то... головокружительно.
Янлин, видя задумчивость мужчины, пыталась разговорить его, потому что ей больше нравился прежний мистер Лу, который делился с ней своими переживаниями и тревожащими мыслями, но Хань продолжал упорно молчать, всматриваясь в сереющее небо за окном, не понимая, как он вообще докатился до такого состояния. Будто бы он вернулся в свои семнадцать и был тем юным мальчишкой, который каждое мельчайшее событие воспринимает чересчур эмоционально, и которым Хань, к счастью, никогда не был.
Ещё Лу казалось, что что-то очень важное ускользает из его вида. Что-то эфирное, невесомое, с ароматом розы и миндаля. Что-то, что он уже несколько раз буквально хватал за руку и что испарялось тут же, стоило только пальцам Лу сомкнуться на тонких запястьях. Что-то, что сквозь пелену непонимания и задумчивости звало его утешно и влекуще ― «мистер Хань». Он упускал из виду то, чего не хотел признавать и осознавать.

Хань терялся во времени. Ему казалось, что ещё только вчера календарь начинал отсчитывать ноябрь, как сегодня на пороге уже стоял декабрь. Понедельник, минуя вторник и среду, превращался в четверг. Хань просто запутался и устал искать что-то неверное в себе, ― что-то точно было, что-то выходящее за рамки «нормального»; рамки, которые он сам для себя и других обозначил. Что-то билось внутри вместе с сердцем, дышало и волновалось вместе с Ханем, но существовало при этом совершенно отдельно от всего его существа ― мужчина просто отказывался это принимать. Чужое, инородное, что-то до одури странное и непохожее ни на что другое, это что-то раздражало Лу, как раздражало его всё «другое».

При всех видимых плюсах характера Ханя, в нём был один явно бросающийся в глаза минус ― мужчина очень редко был на все сто процентов откровенен с собой. Просто не хватало сил и этой честности для самого себя ― всю правду и искренность он успевал растрачивать на других, а самому себе мало что оставлял. В конечном итоге, себе ведь легче солгать, легче себя в чём-то убедить, чем признавать в себе позорную слабость. Замкнутый в круг собственных переживаний, Хань окончательно утратил свои спокойствие и холодность. Его застал врасплох тот самый, удивительно-похожий на привязанность, водопад чувств и эмоций, который буквально сносил его с ног. Хань почти что боялся себя и того, что с ним происходило.

За окном бушевал такой несвойственный для этой местности ветер. Деревья пригибались к земле, свистели и шумели своими голыми чернеющими ветками; отсыревшие листья тяжёлыми хлопьями приподнимались над землёй, но не были способны на дальний полёт. Снег ещё не выпадал, но его скорое появление обещало белёсое небо с грязно-серыми облаками. Лорд, изредка отрываясь от огромной косточки, жалобно скулил в унисон с ветром, поджимая хвост, будто он мог понимать, о чём поёт ветер. На первом этаже громко и заразительно смеялась малышка Вики ― они с Янлин затеяли какую-то весёлую и в крайней степени увлекательную игру, и Лу они тоже приглашали, но тот, силясь оторвать взгляд от раскрасневшихся из-за активного времяпрепровождения щёк девушки, отказался, ссылаясь на срочные отчёты. Хань пытался сосредоточиться на документах, привезённых с собой с работы. Он то и дело переворачивал листы, брался за ручку, что-то смотрел в своём ноутбуке, но за два часа работы ничего существенного не сделал. Голову опять обуревали мысли.
Стена, выстроенная Ханем вокруг самого себя и своего сердца, такая же надёжная и неприступная, как и Великая Китайская, тем не менее рушилась. По камню, медленно, но рушилась, обнажая самые потаённые участки внутреннего мира мужчины. Стена, возведённая ещё в детстве, закалённая не единожды разными по амплитуде волнениями, которые так и не смогли прорваться сквозь неё, самая лучшая, по мнению самого Ханя, защита от излишних переживаний, изничтожала теперь сама себя, падая всего лишь от девичьего смеха.

«Кто она для меня?», «Как много она значит?» ― те или иные вопросы появлялись в голове Лу с удивительным постоянством. И он не мог дать ни на один из них ответа. Друг, член его семьи, мама для Вики, жена... «Жена» ― как странно было ассоциировать Янлин с женой. Невольно вспоминались слова Сюмина: «Как долго ты будешь проводить прямые параллели между ней и твоей бывшей женой? Неужели до сих пор ты не понял, что они совершенно разные? Словно из разных миров. Они сотканы из двух совершенно разных материй. И если Вэйинь, прости, друг, была похожа скорее на мусорный мешок, то Янлин ― сосредоточение неуловимой нежности и трогательности. Знаешь, бывает, когда очень сильно счастлив, хочется обнять весь мир? Так вот, Янлин соткана как раз из той материи, которой хочется накрыть весь мир, когда счастлив». Да, она совсем не подходила на эту роль ― Лу долго и глупо смеялся сам над собой, когда подумал, что роль Музы, извечного вдохновения для музыкантов и художников ― вот то, что подходит ей. Воздушная, эфирная, другая. Как такая, как она, могла быть просто женой? Второй, нелюбимой женой? Ханю было стыдно и горько от осознания того, что это он «приземлил» ту, что рождена была «летать», что это он был слишком эгоистичен, учитывая только свои желания, что это он был слишком глупым, чтобы не понимать очевидных вещей. Но Янлин же не держала на него зла? Она его уважала, была ему бесконечно благодарна, она верила ему ― и, казалось бы, что должно было сложиться по-другому? Она не могла его любить ― вот что изъедало тоской сердце Лу Ханя, который, возможно, впервые за свои двадцать семь лет пожалел о том, что не умеет любить сам.

***

В одно декабрьское утро Лу Хань, проснувшись, понял, что не может поднять свою голову с подушки, словно ту залили горячим свинцом. В горле странно першило, нос заложило, а общее состояние своего организма мужчина успел оценить как «паршиво», стоило ему только приподняться в кровати. Казалось, он болел последний раз когда-то в другой жизни, посему все «прелести» болезни казались ему новыми и слишком непереносимыми. Почему-то Лу совсем не удивил факт его болезни ― стоявшие уже почти неделю невероятно сильные морозы и ветра сделали своё дело. Конечно, не только погода повлияла на состояние здоровья Ханя: он уже несколько дней к ряду не спал толком и питался чем-то невразумительным ― какие-то мало похожие на здоровую пищу закуски в изобилии присутствовали в его рационе последние три-четыре дня. Всё это в общем и целом подкосило Ханя, да так, что ртутный термометр, с большим трудом найденный в аптечке, показывал отметку близкую к тридцати девяти градусам. Да и выглядел мужчина так себе, если откровенно: слезящиеся глаза и красный, чуть распухший нос мало подходили Лу.

Минут десять провалявшись в кровати, просто пытаясь настроить себя на подъём, Хань всё же сумел подняться, почувствовав мгновенное головокружение и неустойчивость. Пришедшая идея остаться дома показалась до одури заманчивой, но работу никто не отменял, тем более теперь, когда этой самой работы скопилось по самое горло. Приведя себя в относительный порядок, Лу спустился вниз, рассчитывая получить стакан с чем-нибудь жаропонижающим, чтобы не чувствовать себя вообще никак, а хотя бы немного лучше, чем никак.
Завтрак уже был накрыт на стол, за которым сидела счастливая Янлин. Вики почти недовольно запихивала в себя маленькие ложечки с кашей, то и дело отвлекаясь на чашку с чаем или на бродившего туда-сюда кота.

― Доброе утро, господин Хань! ― улыбнулась Лин, отпивая из своего стакана тёплого молока. ― Представляете, мой брат только что сдал последний экзамен на «отлично»!

― Доброе... кха-кха... утро, ― Хань пытался произнести это хотя бы бодро и в относительной степени разборчиво, но получилось у него совсем не то, что он хотел. Голос хрипел до невозможности, сухой кашель мешал говорить, а боль в горле была, что называется, адской. Словно по внутренним стенкам шеи и правда водили чем-то раскалённым добела. Бухнувшись за стол ― тело невероятно ломило, хотелось просто сложиться пополам ― Лу сделал вид, что всё в порядке, что он достаточно здоров, чтобы продолжить день.

― Господин Хань, что-то случилось? Вы нездоровы? ― тут же обеспокоенно вскинулась Янлин. ― Вы плохо себя чувствуете?

― Всё хорошо, Янлин. Я здоров, просто слегка простудился, ― Хань предпринял попытку успокоить девушку, но безграничная тревога уже плескалось на дне её глаз ― кажется, Лин была серьёзно взволнована состоянием здоровья мужчины. ― Мне необходимо просто выпить какое-нибудь лекарство, и я смогу уехать на работу, ― почти пренебрежительно бросил Лу, пододвигая к себе свою порцию утреннего омлета.

― Болезнь нельзя переносить на ногах! ― с укором воскликнула Янлин. ― Вы останетесь дома сегодня, я не могу позволить, чтобы Ваше «слегка простудился» переросло во что-то гораздо более серьёзное, ― девушка поднялась на ноги и, с намереньем прикоснуться ко лбу Ханя, перегнулась через стол. ― К тому же у Вас явно высокая температура! Мистер Хань, вы совсем себя не жалеете...

Хань сдался натиску Янлин и позволил себе остаться дома. К тому же, как только его голова снова коснулась подушки, он провалился в тяжёлый сон без сновидений. Проснулся он уже далеко после полудня, когда Лин сообщила ему, что Сюмин обещал справиться с делами компании, Вики под временным присмотром миссис Чжанг, а сама она собирается поставить его на ноги максимально быстро. Заставив Ханя выпить что-то до безобразия невкусное, девушка ненадолго исчезла из его комнаты, впрочем, на сколько именно она исчезала, мужчина не знал, потому что снова уснул. Он просыпался и снова засыпал ещё несколько раз, и каждый раз рядом с его кроватью обнаруживалась Янлин с новой порцией лекарств и травяного чая. К вечеру температура начала стабильно падать, но сонливость по-прежнему оставалась, как объяснила Лин, из-за содержавшегося в чае корня какого-то лечебного растения. И если бы не раскалывающаяся голова, то Хань чувствовал бы себя вполне счастливым и умиротворённым.

Лу, конечно, не мог знать всего волнения Янлин за его скромную персону. Он не знал, как она закусывала губу ― почти до крови ― когда видела, как во сне его брови хмурятся, и между ними пролегает глубокая складка из-за плохого самочувствия; не знал, с какой тщательностью она готовит очередной отвар под чёткие указания от брата; он не знал, как тревожно становилось девушке, когда он снова долго ворочался и пыхтел, пытаясь избавиться от тянущего дискомфорта во всём теле. Конечно, он не знал, но от всех её аккуратных, но уверенных и опытных ухаживаний становилось так просто и правильно, словно именно так и должно было сложиться с самого начала. Только так, и никак иначе.

В очередной раз Хань проснулся ближе к полуночи. Ставшей почти привычной тяжести в теле не было, и только голова ещё немного кружилась ― в целом, стараниями Янлин, он чувствовал себя здоровым. Вокруг было совсем темно, поэтому Лу не сразу заметил, что в комнате он не один. Уснувшая на сложенных на кровати руках Янлин казалась очень бледной и измученной в свете тусклого ночника. Пряди волосы, выбившиеся из причёски, заслоняли её лицо, но даже так Хань мог увидеть следы тяжёлого дня, выражавшихся в сведённых на переносице бровях и тёмных кругах под глазами. И только спина мирно то поднималась, то опускалась, показывая мужчине тот ритм, тихий и глубокий, в котором дышала девушка.
Растерявшись на несколько секунд, Хань всё же несмело протянул руку к лицу Янлин. Всё так же несмело, он откинул пряди волос и почти завороженно провёл своими пальцами по линии её скул. Столько всего неуместного проснулось в нём с этим незначительным прикосновением. Смятение от того, насколько она рядом; радость от того, что она так рядом; горечь от того, что она не может быть ещё ближе. Хань закусил губу. «Надо же. Она теперь многое для меня значит», ― пронеслось в голове то ли озадаченно, то ли долгожданно: Лу и сам не знал, была ли эта мысль откровенным для него открытием, или же он уже знал, догадывался об этом, но не был готов признаться себе.

Однажды Сюмин спросил его: готов ли он отпустить Янлин, если она захочет уйти, или отдать её, если кто-то захочет её забрать. Хань тогда скептично хмыкнул: «У меня почти нет прав держать её при себе. И если она захочет уйти, я не смогу её остановить». Теперь же Лу был готов спорить с самим собой. Он ни за что на свете не готов был её отпустить. Он не хотел её отпускать.