Глава 11
Дженни
Мои мысли все еще заняты Ким Тэхеном, когда я подъезжаю к дому родителей на ужин. Я ожидала, что он остановит меня после занятия, но, кроме того взгляда, которым он одарил меня при входе, между нами не произошло ничего. Будто та ночь, что мы разделили, была всего лишь ярким сном, отголоском в моей реальности, но не в его. Именно этого я и должна была ожидать от Ким Тэхена. Но не от Тэ — парня, которого я начала считать просто Тэ. Я злюсь на себя за то, что даже немного разочарована. Мне-то уж точно стоило бы знать лучше.
Из дома доносится тихая баллада, и я улыбаюсь, услышав ужасное пение отца, доносящееся из кухни. Мне даже не нужно заходить в комнату, чтобы знать, что я там увижу: мама и папа танцуют среди кастрюль и сковородок, вероятно, испачканные в муке или соусе.
Я замираю в дверном проеме, услышав мамин смех, и на мгновение просто наблюдаю за ними. Глядя на них, я понимаю, почему отец всегда настаивает на том, чтобы я жила полной жизнью и создавала воспоминания. Они с мамой делают это каждый день.
Папа кружит маму, ее алое платье плавно развевается вокруг нее, а она улыбается так широко, что у нее морщится носик — это всегда было чертовски мило. В ее глазах искрится счастье, и папа смотрит на нее так же, как и десять лет назад. Именно поэтому я ушла от Тэхена. Потому что ищу такую любовь. Но если я так уверена в своем решении, почему внутри все равно гложет разочарование, а во рту привкус горечи?
Музыка стихает, и мама, все еще в папиных объятиях, вдруг хмурится.
— Нам нужно рассказать Дженни, что сегодня произошло с компанией, — говорит она, в ее голосе слышится мучительное сомнение. — Ты понимаешь это, да?
Папа сильнее прижимает ее к себе, его голос становится едва слышным:
— Я не могу, — шепчет он. — Я не готов, Мира. Все, что я строил, должно было однажды стать ее... а теперь...
Мама приподнимается на носочках и бережно берет его лицо в ладони.
— Я не хочу этого, но, возможно, нам стоит рассмотреть предложение о слиянии. Если ничего другого не остается, хотя бы обсудить его с Дженни.
Лицо отца напрягается, и он резко отшатывается.
— Как ты вообще можешь об этом думать? — в его голосе звучит недоверие, даже отвращение. Он отворачивается, но внезапно застывает, увидев меня в дверях.
— Что происходит? — спрашиваю я, удивляясь, как спокойно прозвучал мой голос. Я уже давно догадывалась, что у компании проблемы, и ждала, когда они, наконец, мне расскажут. Но слияние? Это новость.
Когда я вхожу в кухню, лицо отца мрачнеет. Это человек, внушающий уважение одним лишь своим присутствием, всегда уверенный, непоколебимый. Я никогда не видела его таким — растерянным, сломленным.
— Дженни, — мама смотрит на меня, ее голос срывается. — Присядь. Нам нужно кое-что сказать тебе.
Я неуверенно киваю, ощущая внезапную тревогу. Внутренний голос шепчет, что мне стоит приготовиться. Слова, которые сейчас прозвучат, — те самые, которых я боялась услышать. Долгое время я жила в мире самообмана, будто наши финансовые трудности не настоящие, пока родители не произнесли их вслух.
— Дженни... — отец произносит мое имя мягко, почти нежно. В его голубых глазах я вижу то, чего не замечала раньше: страх, смирение... и, хуже всего, вину. — Я больше не могу от тебя этого скрывать.
Он закрывает глаза и тяжело, прерывисто вздыхает. У меня перехватывает дыхание.
— Скрывать что? — мой голос звучит осторожно, умиротворяюще. Мне хочется сказать, что я уже знаю. Снять с них груз, избавить от необходимости произносить эти слова. Но тогда они лишь сильнее расстроятся, осознав, что я давно в курсе.
Отец отводит взгляд, словно не может заставить себя посмотреть мне в глаза.
— Компания в беде, Дженни. — Он замолкает, давая мне время осознать сказанное.
Мама кивает.
— С учетом того, куда движется экономика, до банкротства рукой подать, — добавляет она. — Мы сделали все возможное, исчерпали все контакты. Единственный выход — слияние. Но оно... нестандартное.
— Нестандартное в каком смысле? — мой голос, обычно твердый, дрожит. Она что-то недоговаривает, и это совсем не похоже на мою мать. Даже в детстве она никогда не пыталась смягчить реальность, преподнося ее сладкими словами.
Отец бросает на нее взгляд, которого я не могу разобрать, и качает головой.
— Это не имеет значения, ангел, — говорит он. — Я не собираюсь этого рассматривать. Я уже начал процесс подачи документов на банкротство. Прости меня, Дженни.
Голос отца срывается, и он отворачивается, но не раньше, чем я успеваю уловить боль в его глазах.
— Это не то наследие, которое я хотел оставить тебе. Всегда думал, что ты продолжишь мое дело, что мы будем работать вместе, пока я не поседею и не состарюсь, а даже тогда ты позволишь мне чем-то помогать, хоть бы и дряхлыми руками. Эта компания... она должна была быть твоей однажды. Но я... Я подвел тебя, Дженни. Подвел тебя и твою мать, и нет слов, которыми я мог бы выразить, как мне жаль.
Он поднимает голову, и в его глазах отражается сердечная боль.
— Я должен был сказать тебе раньше, но, наверное, часть меня надеялась, что я найду выход. Что смогу нас спасти.
Отец опускает голову, и я протягиваю руку, крепко сжимая его ладонь.
— Это слияние... — произношу я осторожно. — Оно спасло бы нас от банкротства?
Глаза отца расширяются, в их глубине вспыхивает сомнение, даже отвращение.
— Слияние требует цены, которую я не готов платить.
Он вынимает руку из моей и скрещивает руки на груди, его выражение становится жестче.
— Это не ответ, — парирую я, используя против них же их же методы. Всю жизнь они учили меня честности и никогда не позволяли уходить от прямых ответов. Взамен они всегда отвечали мне тем же. До сегодняшнего дня.
Отец пристально смотрит на меня, и в его взгляде читается гордость — как всегда в таких моментах, даже если я ничего особенного не сделала.
— Ты слишком проницательная для своего же блага, — говорит он тихо, с нотками печали.
— Мама, — шепчу я, голос срывается. — Скажи мне правду.
Она медлит, опускает глаза, словно собирается с духом.
— Да, Дженни. Оно спасло бы нас. Но одним из условий слияния является... брак по договоренности. Тебе придется выйти замуж за наследника компании, которая нас приобретает. Они, как и мы, — семейный бизнес. И это условие они не намерены пересматривать.
— И это условие, с которым я никогда не соглашусь, — жестко отрезает отец. — Лучше я объявлю о банкротстве, чем... чем... продам свою собственную дочь. Этого не будет.
Я на мгновение теряю дар речи, но мысли в голове уже начинают складываться в целую картину. Я всегда мечтала о браке, полном любви и смеха, как у моих родителей. Они до сих пор каждую неделю ходят на свидания, мама по-прежнему приносит отцу обеды с записками, оставляя на крышках контейнеров милые послания. Я всегда хотела любви. Настоящей. Но не ценой счастья моих родителей.
Компания — это все для моего отца. И не только потому, что именно там он встретил маму. Это его гордость, его жизнь, его наследие. Я даже не уверена, кем он станет без нее — это единственное, что он любит так же, как нас с мамой. Он всегда относился к своей работе и сотрудникам с подлинной заботой, и если компания рухнет... это разобьет его сердце. И, что пугает меня больше всего, возможно, уже безвозвратно.
— Я сделаю это, папа, — твердо говорю я. — В конце концов, это моя жизнь, а значит, и мое решение. Я выйду замуж.