Падение вниз [1]

Год назад

Сирена

Этого не может быть.

Этого не может быть.

Этого не может быть.

Мой мозг отчаянно опровергает эту информацию – потому что, ну извините меня, не может быть просто такого.

Только отчаянный идиот может воспринимать это всерьез.

Мой брат жив. Он даже не пошел на выпускной. Как он вообще мог оказаться возле берега озера Чары? Под утро? Просто зачем?

И зачем меня спрашивают об этом?

Зачем этот человек в форме задает мне такие глупые вопросы?

Дастину совершенно нечего там было делать – поэтому его там не было. Ни о каких подобных планах он со мной не делился. Мы должны завтра собраться – нет, уже сегодня – всей компанией и отметить отдельно третий раз выпускной в узком кругу. А осенью мы с Дасти будем учиться в Университете нашего штата – вот наши планы.

Нет, девушки у него не было. Был ли он в кого-нибудь влюблен? Возможно, но я об этом ничего не знаю.

Близкие друзья – да, есть.

Алек, Кей, Калеб и Син.

Кей, кстати, мой парень, к которому в районе часа ночи мы уехали домой. Да, нас видел консьерж, и мы не покидали помещение – видеокамеры могут подтвердить.

Кто мог желать смерти Дастину?

Абсолютно никто. Он не из тех людей, что любят доставлять другим неприятности, и не был замечен за все годы ни в одном серьезном конфликте. Можете спросить у кого угодно. Он сам добрый парень в мире, и я так говорю не потому, что он мой брат.

Совсем никаких врагов?

Совсем.

Зачем я отвечаю на эти вопросы? Спросите лично у Дасти – пусть ответит.

Я понятия не имею, чье тело вы нашли – но точно не моего брата. Почему? Я уже говорила. Потому что этого просто не может быть.

Мама, хватит реветь!

Ты же не веришь в эту чушь всерьез?

Мама!

Отец, и ты туда же! Вы все сошли с ума?!

Или, наоборот, все нормальные, а у меня едет крыша? У меня? Похоже, что это так – оказывается, я реву. По моим щекам просто градом катятся слезы, а я даже не замечала этого. Так бывает вообще?

– Сирена, – мама стискивает мою руку до боли. Она тоже ревет. Ох, у нее не просто слезы из глаз, а самая настоящая истерика. Потому что она начинает как помешанная повторять: – Нет! Нет! Нет!

Много раз одно и то же – «Нет!»

Отец перехватывает ее в свои объятья, и теперь это «нет!» глушится в его светлой рубашке. Мы с ним воспаленными глазами смотрим друг на друга, игнорируя свои слезы, и не произносим ни звука.

Долго смотрим.

Пока к нам не подбегает женщина средних лет в санитарной форме. У нее очень грустное лицо. Она призывает мою маму успокоиться, но это бесполезно. Потому что мама начинает на нее некрасиво кричать, словно ее чем-то обидела эта медсестра. Или она санитар? Я не разбираюсь в местных рангах, но скорее, второе.

На этот крик в коридор выходит высокий седой мужчина и что-то говорит моим родителям. Я не слышу его и не слушаю – я затыкаю уши, потому что мне тяжело слушать мамины крики. Но тем не менее это отчаянье все равно доходит до меня – от него не скрыться, как ни прячься.

Почему-то маму уводят – эта самая санитарка ведет ее в неизвестном мне направлении.

Крики все еще отдаются по коридору.

Папа садится со мной рядом и берет за руку, за которую до этого цеплялась моя мать – от ее ногтей у меня теперь небольшие ранки, и от прикосновения мне больно. Но я не подаю вида.

Мы молча сидим как два напуганных ребенка и беззвучно плачем.

Звуки маминых криков доносятся до нас эхом.

Звуки и изображения вообще выглядят довольно странно, и чувствую я себя странно – словно в каком-то аквариуме. Словно я в воде, у меня заложило уши, а передо мной толстое, мутное стекло, размывающее любые объекты в зоне видимости.

К нам снова подходит седой мужчина в белом халате и спрашивают папу:

– Вы готовы, мистер Лайал?

Папа еще сильнее хватается за мою руку, но потом резко отпускает и поднимается с места.

– Пойдемте.

Этого не может быть.

Этого не может быть.

Этого не может быть.

– Я пойду с вами.

Это мой голос – какой-то незнакомый, и я даже пугаюсь его. Мне хочется извиниться и объяснить, что я не хотела этого говорить. Со мной что-то не то.

Отец переглядывается с мужчиной и тихо говорит мне:

– Не нужно. Лучше иди к маме, попробуй ее успокоить. Ты ей сейчас нужна как никогда раньше.

К маме – это хорошо. Я киваю головой и хочу уйти в сторону, откуда раздаются ее рыдания.

Но мой голос опять повторяет:

– Я пойду с вами.

Незнакомец пожимает плечами и бросает безликое:

– По закону она имеет право.

– Я пойду с вами. – Третий раз говорю я, стараясь не думать, о чем вообще прошу этих людей.

Мы вереницей проходим по коридору, удаляясь от криков – первым идет мужчина в халате, потом папа, цепочку замыкаю я. Едем в лифте – вроде бы вниз.

Так же потом, не говоря ни слова, мужчина отпирает специальной картой железную дверь в узком, длинном коридоре, выкрашенным в белый цвет. Здесь плохо горит свет, или он специально приглушенный.

Мы заходим внутрь в какое-то странное помещение.

Здесь очень холодно – первое, что чувствую я.

Поэтому необъяснимо, каким образом тут мог уснуть человек на странном сооружении, напоминающем отдаленно медицинскую каталку. А он определённо спит. Я хочу посмотреть на него – хотя это тоже странно, и делаю шаг вперед, обняв себя за плечи.

Человек укутан по плечи белой тонкой белой простыней, а под ней полностью обнажен – об этом говорят голые плечи и ноги, что доступны взгляду.

Как же он не мерзнет?

Нужно будет потребовать принести теплое одеяло, но чуть позже.

Отец все еще стоит возле двери, не в силах сделать шаг вперед, тогда на это решаюсь я и подхожу ближе.

Ближе.

Ближе.

Ближе.

Я смотрю на этого человека и вижу...

Себя.

Это мои рыжие волосы, только почему-то очень короткие. Это мой лоб. Мой подбородок. Мой нос с едва заметной впадинкой. Мои губы. Мои глаза – только закрытые.

Что происходит?

Я сплю и вижу себя спящую в каком-то кошмарном сне? Поэтому у меня такие странные ощущения, словно я в аквариуме, или оглушенная огромном мешком с соломой? Это бы все объяснило. Наверное.

Мне хочется прикоснуться к плечу спящей себя и немедленно разбудить.

Потому что здесь что-то не так.

Это точно не хороший сон, у меня дурное предчувствие. Я уверена подсознательно, что такие сны лучше не видеть – никому.

И мои руки не движутся.

Как и эта моя проекция на столе – тоже никакого движения. Это слишком даже для спящего человека. Никаких подрагивающих ресниц. Приоткрытых в сонном дыхании губ, еле заметных подрагиваний крыльев носа. Полная обездвиженность.

От этого лицо кажется таким беззащитным, что я начинаю плакать еще сильнее, так же беззвучно.

Мое сердце разрывается от какой-то дикой любви и при этом болезненной жалости к тому, что я вижу. Мне хочется обнять это тело, согреть своим теплом в этом ледяном месте. Лучше – забрать его с собой. Защитить. Спрятать ото всех. Разбудить...

Разбудить и проснуться самой.

Просыпайся, Сирена.

Проснись скорее.

Проснись.

Проснись.

Я вздрагиваю – но ничего не меняется. Я все там же.

Но что-то изменилось.

Что?

Передо мной Дастин.

Мой брат-близнец.

Поэтому его волосы короче. У него более густые брови. Если опустить глаза ниже от лица и шеи, то становится понятным, что это мужское тело.

Я впитываю сетчаткой глаз весь его образ, потеряв разом все мысли. Какая-то неведомая сила будто отталкивает меня от него.

Проснись скорее!

Сирена, проснись!

Или «проснись, Дасти?»

Боже...

Я делаю шаг назад, едва не сталкиваясь спиной об отца.

Слышу короткое:

– Это он.

И тут же быстрым шагом выхожу вон из помещения.

Словно впервые вижу пустой коридор, хотя несколько минут назад проходила по нему. Пытаюсь найти лифт. Хаотично иду влево и наткнувшись на пустую стену, возвращаюсь назад. Это прямой и узкий коридор, но я как загнанная мышь, путаюсь в нем. Увидев лестницу, вбегаю вверх, хотя не знаю, куда она ведет. Потом попадаю в другой коридор – там много людей, шум. Кабинеты. Снова белые стены.

Куда мне?

Куда я спешу?

Я ничего не понимаю – нужно было остаться с кем-то из родителей.

Или не нужно?

Не понимаю.

Вспоминаю тело, лежащее под простыней. «Это он».

Этого не может быть.

Этого не может быть.

Этого не может быть.

Но это произошло.

Я прекращаю метаться из стороны в сторону. И начинаю просто громко кричать.