Тень любви. | Том Каулитц.

Он выглядел не очень довольным, уставшим и, кажется, сердитым, но, увидев меня, широко улыбнулся. Его улыбка была искренней — в такие сразу веришь.

— Ава, ты как? — спросил Билл.

— Хорошо, Билли, — хмыкнула я. Авой меня действительно никто, кроме него, не называл.

Мы дружно рассмеялись.

— Как Алекса? — спросила я.

— Вроде бы нормально. Том повез ее домой, — ответил Билл, и в его глазах промелькнула настороженность.

— Я подумала — может быть, это из-за меня? — сказала я неожиданно для самой себя. — Алексе стало плохо, когда она увидела, как ее парень целуется с другой.

Боже, «целуется» — какое громкое слово!

— Чувствую себя идиоткой, — продолжала я.

— Это всего лишь игра в «бутылочку», — мягко оборвал меня Билл. — Тебе не стоит чувствовать вину. Они оба знали, на что идут, когда согласились участвовать. К тому же они не встречаются.

Его слова стали для меня открытием.

— В смысле? — потрясенно спросила я. — Я думала, Том и Алекса встречаются!

— Это желание Алексы, не более. Они просто общаются, — подобрал нужное слово Билл. — И даже ни разу не спали. Прости, я сказал лишнее, — спохватился он, видя, как расширяются мои глаза. — Думаю, у них все сложно, и мне не стоило лезть в их отношения. Но я точно знаю одно — ты не виновата в том, что Алексе стало плохо.

— Ты меня успокоил, — призналась я, все еще осознавая, что Каулитц не парень Алексы. Действительно, у них все сложно.

— Может быть, посидим на улице? — предложил Билл. — Люблю, когда пахнет дождем. Только на кухню зайдем?

Я согласилась, и мы вышли из дома, сели в большие мягкие кресла на застекленной со всех сторон веранде, и стали пить горячий глинтвейн, который сделал сам Билл. Дождь все еще шел, хоть и с переменным успехом — время от времени из-за обрывков туч показывалась большая полная луна. Но теперь предпоследняя ночь уходящего лета не казалось унылой и серой — напротив, эта ночь была наполнена уютом и предвкушением чего-то прекрасного.

Может быть, из-за недопоцелуя с Томом? Так, стоп, хватит о нем думать. И я погрузилась в легкий, ни к чему не обязывающий разговор с Биллом. Разговаривать с ним было легко, как со старым другом, с которым есть много общих тем.

— Слушай, а ты всегда ходишь в черной одежде с шипами? — спросила я после того, как мы перешли к обсуждению чувства стиля у людей. Билл говорил, что оно у меня есть, но я не даю ему развиваться.

— Можно и так сказать. Мне так комфортно.

На нем действительно снова была темная одежда: приталенная футболка с логотипом какой-то группы, серые джинсы клеш, черный кожаный джакет и много металлических браслетов на запястьях. Как говорила Софи: «Эмо — это секс, Эмо Билл — секс вдвойне». Боже, она бы с ума сошла, окажись с нами здесь. Жаль, что Софи нет.

— Тебе бы моделью быть, — лукаво улыбнулась я.

— И рекламировать шипы? — рассмеялся он.

— Рекламировать себя, — поправила его я.

— Значит, ты хочешь сказать, что я ничего? — Весело спросил Билл.

— Ты больше, чем ничего. Ты не просто красивый, ты — эффектный, уверенный и обаятельный. И ты знаешь это, — отозвалась я.

— Может быть.

— Не может быть, а точно. Я наблюдала за тобой. Ты пользуешься этим, — продолжала я. — Знаешь себе цену, Билли. И это так круто.

— Но раньше я таким не был, — усмехнулся он, отпивая глинтвейн. — Я был совсем другим.

— Каким? — удивилась я.

— Неуверенным. Забитым. Сломанным, — поведал Билл спокойным тоном, словно говорил не о себе. — Момент.

Он достал телефон, зашел в галерею и стал что-то искать. В эту секунду мне написала Софи, и когда я ответила, с кем сейчас нахожусь, подруга стала просить меня сделать фото Билла.

«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста», — настрочила Софи и отправила мне с добрый десяток умоляющих стикеров.

«Если получится!» — ответила ей я и спешно отложила телефон, потому что Билл протянул мне свой. Он хотел что-то показать.

На экране я увидела фотографию старого снимка из чьего-то семейного фотоальбома. Это был мальчик — ему было лет двенадцать или тринадцать, но назвать его подростком язык не поворачивался. Мальчик. Именно мальчик, сущий ребенок, добрый и безобидный. Короткие черные волосы, карие глаза, слегка подкрашенные, наивное лицо. Темная футболка, пирсинг на брови, песочные шорты, сандалии с носками. Он был не шибко высоким, но очень миниатюрным— гораздо меньше сверстников. И стоял на фотографии как-то смущенно, словно боясь даже улыбаться.

— Это ты? — подняла я глаза на Билла, и он кивнул. Без стеснения.

— Да. Шестой класс или седьмой, не помню.

Он показал мне еще несколько фотография.

Я была в замешательстве — сейчас этот человек был совершенно другим, и дело было даже не в фигуре, а во взгляде, мироощущении, подаче себя. Билл прошел большую трансформацию, прежде чем стать тем, кем восхищались как девушки, так и парни. Как из такого забитого и маленького мальчика выросла эта высоченная эмо-модель?!

— Не похож, да? Я долгое время был изгоем, со мной никто не хотел дружить. Меня обходили стороной. Во-первых, я был худеньким и неуклюжим, от меня не было толка в играх. Футбол, волейбол, баскетбол — я всегда проигрывал, потому что хуже всех бегал. Во-вторых, был слишком забитым, не умел давать отпор и плакал, вместо того, чтобы драться. В младшей школе я был кем-то вроде местного изгоя. Способом для самоутверждения. Пацаны меня особо не били — думаю, из-за отца. Но издевались мимоходом. Тут был весь набор: от унизительных кличек типа мистер Фрик до нежелания брать меня в свою команду на физкультуре. Тогда я уже начал познавать некую моду, смотрел журналы, у меня развивался стиль. Только этого никто не понимал. Я был тем ребенком, который оставался один и под презрительный взгляд учителя физры уходил на скамейку.

— Ох, — с сочувствием вздохнула я. — Я и не знала. Тебе было тяжело, Билли?

— Порою да, — кивнул он.

Голос Билла был ровным, в нем не было ни капли сожаления или боли. Он рассказывал историю своего детства так спокойно, как может рассказывать уверенный человек, принявший себя любого. Но вот мне стало не по себе. Сложно было осознавать, что детство этого парня — действительно эффектного и красивого — прошло таким образом. Но при этом я чувствовала гордость, ведь он не сломался. Более того, стал таким крутым.

— Но мне повезло. У меня был настоящий друг — Том. Ты же знаешь, что наши отцы знакомы, и мы с ним общались с детства. Правда, не так уж часто, ибо жили на разных концах города и учились в разных школах. Мы виделись несколько раз в месяц на выходных и играли с утра до ночи. — На губах Билла появилась полуулыбка — видимо, такими ценными были для него те детские воспоминания. — Я никогда не жаловался ему. Боялся, что мой единственный друг откажется от меня, узнав, как ко мне относятся одноклассники. И я молчал. Но однажды на мой день рождения мы пошли в торговый центр, и в кинотеатре встретили нескольких пацанов из класса, которые увидели меня и начали кричать что-то вроде: «Смотрите, мистер Фрик пришел!» И ржать. Я думал, Том разочаруется во мне, а он подбежал к ним, позвал в туалет и там стал их бить. Видишь ли, Том занимался боксом. А удар у него уже тогда был хорошо поставлен. Взрослым мужикам в туалете пришлось его успокаивать. — Билл откинулся на мягкое кресло и рассмеялся. — Скандал был, конечно, громкий. Уилл наказал Тома за драку, но я набрался смелости, пришел к нему и сказал, что Том ни в чем не виноват. И что он защищал меня. Уилл подумал-подумал и частично отменил наказание. А потом мы стали учиться вместе — меня перевел отец.

Я слушала рассказ Билла с интересом — во-первых, мне было любопытном узнавать о нем, а во-вторых, удивил Том. Он напомнил мне того самого Тома, который защитил и меня. И мое сердце опутала дымка нежности, которую я так избегала.

— С того момента мы были всегда вместе. Даже в Лондон нас отправили вдвоем, — продолжал Билл. — И мы вместе оттуда свалили.

— А как ты так прокачался? — осторожно спросила я и кивнула на экран телефона. — Как из этого мальчика стал самим собой?

— Ну, это был долгий путь, — пожал плечами Билл. — Я тяжело заболел воспалением легких, полгода лечился и лежал в больнице. Мама к тому же отвела меня к психотерапевту, и он учил меня принимать себя таким, какой я есть. Ну а потом меня даже отправили на танцы — помнишь, я тебе говорил? Том пошел со мной за компанию, потому что мне не хотелось одному. Было забавно. Сначала мы оба злились, а потом нам понравилось танцевать.

— Вот оно что, — кивнула я, подумав вдруг, что это сильный поступок. Может быть, как человек Каулитц и козел, но как друг хорош.

— Том мне очень помогал. Я был рядом, когда умерла его младшая сестра, а он был рядом, когда мне было хреново. Мы как братья. Он не такой плохой, как ты думаешь.

— Я вообще о нем не думаю.

— Но смотришь, — заметил Билл. — Так смотрят либо на врагов, либо на тех, кого хотят. Кто он для тебя, Ава?

— Никто, — мило улыбнулась я парню, а по венам пробежал холодок. Он словно видел меня изнутри, и мне это нравилось и страшило одновременно.

— Хорошо, если так.

Какое-то время мы сидели молча, допивая остывший глинтвейн и слушая затухающий стук дождя. Музыка, доносящаяся из дома, стихла, голоса — тоже. Может быть, гости Тома стали уходить?

— Твоя подруга напомнила мне себя прежнего, — вдруг сказал Билл. — Та, которая приезжала к тебе.

— Софи? — удивленно спросила я и напомнила сама себе, что должна сфотографировать этого парня специально для нее.

— Да. Я был таким же. Вечно боящимся чужого мнения. Особенно мнения противоположного пола. Мне вечно казалось, что девчонки смеются надо мной, даже если они смеялись совсем над другими вещами. Твоя Софа так смутилась, когда упала, что я вспомнил себя в те времена. Неуверенный. Зажатый. Закомплексованный. Скажи своей Софи, чтобы полюбила себя. Пока она не сделает этого, этого не сделает никто.

— Скажу, — твердо пообещала я и вспомнила то, как липнут к нему девчонки. — Слушай, а можно вопрос? Почему у тебя нет девушки? Трагическая история детской любви? Или что-то другое?

Билл внимательно глянул на меня и подумал, прежде чем твердо ответил:

— Я не хочу ни в ком растворяться.

— Любовь — это слабость? — спросила я.

— Любовь — это боль, — сказал он. — А я ненавижу боль. Наверное, это и есть слабость.

— Нет, это откровенность, — улыбнулась я. — И спасибо тебе за нее.

— Не за что. Но не оставайся в долгу — сегодня был откровенен я, а в следующий раз будешь ты. Я тоже хочу знать о тебе побольше, — одними глазами улыбнулся мне Билл, и по его тону я поняла, что разговор о его прошлом завершен.

Он встал, потянулся, а я, решив, что это лучший момент, взяла телефон, чтобы сфотографировать его для Софи, которая бомбила меня сообщениями в мессенджере. Ровно в это мгновение на веранду вошел Каулитц и заметил, что я фотографирую его друга. Я резко обернулась и увидела его. Думала, что сейчас Том скажет вслух какую-нибудь гадость и даже приготовилась обороняться, но он только головой покачал и прошел мимо меня к Биллу.

— Я пойду, — сказала я. — Билли, спасибо за разговор.

— Тебе спасибо. Ты чудесная, — ответил он.

Каулитц молчал. Сунув руки в карманы джинсов, он смотрел на улицу, освещенную яркими фонарями. Мне ничего не оставалось делать, как уйти.

— Билли? — услышала я голос Тома. — Какого хрена она тебя так называет?

— Это наш маленький секрет, — отозвался Билл.

— Да пошел ты...

Больше я ничего не разобрала, а останавливаться и подслушивать было ниже моего достоинства. Я шагнула в темный коридор, и мимо меня вдруг что-то стремительно пролетело, и я вскрикнула от неожиданности, когда это что-то задело меня крылом. А потом развернулось и понеслось обратно. От ужаса я закричала громче и почему-то присела, закрывая голову руками. Дурацкая детская привычка, которая появилась из-за монстра, бросающегося тарелками в маму. Почти тут же в коридоре появились Том и Билл, вспыхнул свет.

Подбежав, Том рывком поднял меня. Сердце у меня колотилось, как ненормальное.

— Ты чего?! — заглянул он мне в глаза, и я сглотнула — они были широко распахнуты, и в них плескался страх. — Что случилось?

— Тут кто-то летает, — пискнула я.

И почти тут же таинственное что-то вновь помчалось по воздуху в мою сторону. Том обнял меня и резко развернул. Ощущение тепла его ладоней на своих предплечьях зачаровывало, однако страх не исчезал. Я понимала, что это могло быть. Вернее, кто.

— Это летучая мышь, — сообщил тем временем Билл и кивнул на единственное в коридоре окно.

Я перевела взгляд и чуть снова не заорала — на стекле сидела летучая мышь, которая временно решила успокоиться. А мышей я ужасно боялась, что обычных, что летучих. До дрожи.

— Откуда она здесь? — нахмурился Том, не отпуская меня. Напротив, его руки будто плотнее сомкнулись на мне. И я не знала, бояться мне летучую мышь или таять от прикосновений.

— Видимо, залетела в окно, — спокойно сказал Билл. — Так бывает. Не стоит паниковать.

— Так всех пугать из-за какой-то фигни, — рассерженно бросил Том, все-таки отпуская меня, словно опомнившись. — Я думал...

— Что ты думал? — сощурилась я.

— Ничего. Не надо так орать. Не одна живешь.

— Иди, не переживай, — кивнул мне Билл, который был куда более мил, чем Каулитц. — Мы с ней как-нибудь справимся.

— Давно хотел подержать живую летучую мышь в руках, — потянулся к окну Том, но получил по предплечью от друга.

— Дурак, она тебя укусит. Я тебя в ветеринарку не повезу, чтобы тебе сорок уколов от бешенства делали, — предупредил Билл, и я, не удержавшись, хихикнула.

Вместо того чтобы наехать на друга, Том наехал на меня.

— А ты что ржешь? Иди спать.

— Сама решу, куда мне идти, — неуверенно сообщила ему я и зачем-то спросила: — Твоей девушке лучше?

Словно хотела проверить слова Билла о том, что они не пара.

— С Алексой все хорошо, — сухо сообщил Том и отвернулся, делая вид, что меня не существует.

И я ушла.

Что мне снова снилось? Разумеется, этот придурок. Он возвышался надо мной в кровати и улыбался так пленительно, что во мне распускалась радуга.