36. Предатель?
Они гуляли почти час, и все это время разговаривали. Том пытался понять, как мать себя чувствует, что у нее на душе, и, самое главное, не собирается ли она снова навредить себе. Ощущение того, что он предатель, не проходило, хотя она не сказала ему ни единого слова. Но в самом конце, когда они опустились на лавочку в лесу, что находился на территории поселка, мать расплакалась.
— Я ведь действительно на миг подумала, что это ты с Меган, — сквозь слезы сказала она, пряча лицо в сухих холодных ладонях. — И я вдруг подумала — новая жена Уилла украла и моего мужа, и сына, и дочь... Всю мою жизнь. Господи, моя девочка... Моя бедная доченька... Моя Меган... Почему она ушла так рано? Я осталась совсем одна. Совсем... Лучше бы ты меня забрал, — мать подняла заплаканные глаза в темное небо, словно оно могло слышать ее.
— Мам, а как же я? — неожиданно спросил Том.
Она повернулась к сыну с недоумением.
— Что?..
— А я? Как же я? Почему ты осталась одна? Разве я не с тобой, мам?
Ему хотелось прокричать эти слова во всю мощь легких, но он произнес их едва слышно.
Мать слабо улыбнулась.
— Я же все понимаю, сыночек. Зачем тебе я, такая ненормальная мать-алкашка? Я же все понимаю, все... У тебя теперь нормальная семья.
— Не говори глупости! Это не так, мама! Ты лечишься! Ну хочешь, я останусь с тобой? Буду жить с тобой в нашей старой квартире? Хочешь? — в голосе Тома слышалось отчаяние, и мать коснулась его щеки — ему показалось, что до кожи дотронулись кусочком льда.
— Сыночек... Как бы я ненавидела твоего папашу, но понимаю — с ним тебе гораздо лучше, чем со мной. А я... Я выкарабкаюсь, веришь маме? Веришь?
— Мам...
— Том, не уходи от отца, не зли его, — зашептала мать, схватила его за руку. — Этот урод может вычеркнуть тебя из завещания ради своей шлюхи. Она окрутит его и отберет все состояние. А оно твое, понимаешь? Оно принадлежит только тебе! Я уже просила тебя остаться в его доме, быть рядом, чтобы стерва не настроила его против тебя. А она ведь только притворяется хорошей, Том! Наверняка та еще дрянь. Подстилка! Но ничего. Мама тебя защитит. Мама не даст тебя обидеть. Мама выведет эту суку на чистую воду. Я чувствую — милая Мелисса не так проста...
Она обняла Тома, и он почувствовал себя ребенком. Тем самым маленьким мальчиком, который скучал по маме и ждал у окна, когда же она вернется домой. Так часто бывало, когда она лежала в больнице вместе с Меган, отец работал, а он сидел у проклятого окна и всматривался в дороги, ведущие к дому. Все ждал родителей.
Мать успокоилась, отпустила его и улыбнулась.
— Ты сильный мальчик. И умный. Будь хорошим с отцом, держи в поле зрения все, что он делает. Это ради твоего будущего, Том. Ему нравится играть в семью с этой тварью и ее дочерью? Пусть играет. А ты подыгрывай ему, как я и говорила. Ты все выдержишь.
— Хорошо, мама, — устало пообещал Том. Как же ему все это надоело.
— Та девушка... Дочь этой шлюхи... Она напоминает тебе сестру? — спросила мать неожиданно, всматриваясь в его лицо.
— Нет, конечно, — резко ответил он. — Она не Меган. Точка.
— Тогда... Она же не нравится тебе? — вопрос матери попал в самое сердце. Том вздрогнул.
— С чего взяла, мам?
— Я же не сразу подошла к вам. Наблюдала издалека. Ты странно вел себя рядом с ней.
Этими словами она добила его. Том вскипел, а чувство ощущения себя предателем выкрутили на максимум.
— Что за бред? Она меня раздражает. Такая же, как мать, — фыркнул он.
— Вот и правильно. Не ведись на нее. Ты же встречаешься с Алексой? Вот она достойная девочка. А эта... Не связывайся с ней. Ты же не такой, как отец.
«Не такой, как отец», — эти слова засели у Тома в голове. И даже когда спустя еще час он возвращался домой, он слышал их.
Том не хотел становится таким, как отец. Он не сделает больно матери. Он хороший сын. Не предатель.
Отца и мачехи нигде не было видно — их то ли не было в доме, то ли они куда-то уехали. Зато он встретил Авигель. Она выходила из библиотеки с новой книгой в руке, и, заметив его, нахмурилась.
— Ты обидел отца, — сказала Ави.
— Чем же?
— Когда сказал про семью. Что это не твоя семья.
— А ты что, считаешь себя моей семьей? Реально решила заменить мне сестру?
Том скривил губы в ухмылке. И неожиданно для себя схватил девушку за плечо, чтобы прижать к стене. Книга выпала из ее рук и упала им под ноги. Том склонился к Авигель, которая вдруг замерла и неотрывно смотрела на него. И, борясь с диким желанием впиться в ее губы поцелуем, прошептал:
— Ты никогда не заменишь Меган, понятно тебе? Никогда.
— Я и не собиралась. Что за больные фантазии, Каулитц? Отпусти меня, — велела девушка, и Том в который раз поймал себя на мысли о поцелуе.
— А ты попроси, как следует, — предложил он, зарываясь носом в ее шикарные волосы.
«Я хочу ее», — пронеслась в голове отчаянная мысль. Прямо сейчас. Прямо здесь.
Он хотел чувствовать языком вкус ее кожи, наматывать волосы на кулак, оставлять засосы на шее и красноватые следы от пальцев на бедрах.
— Что, сказать слово «пожалуйста»? — прищурилась Авигель.
— Для начала можешь сказать его, — согласился он.
— А не пойти ли тебе на хер? — спросила она и вдруг с неожиданной силой оттолкнула его — так, что не ожидающий этого Том едва не отлетел в сторону.
В это же время в коридоре появились отец и мачеха. Вовремя, однако. У отца были бы вопросики, увидь он, что сын зажимает Авигель.
Не дожидаясь, когда отец поравняется с ними, Том скрылся в своей спальне, громко хлопнув дверью.
Он не предатель, нет.
Нет.
Да.
***
Я чувствовала тоску по Тому. Нет, не по тому Тому, с которым я жила в одном доме, время от времени пересекаясь, а по другому — по тому, который защитил меня, с которым я целовалась и переписывалась, свидания с которым ждала. По тому загадочному парню с теплыми янтарными глазами и аккуратными черными косами, от которого сносило крышу и хотелось радостно улыбаться. Он будто пропал, а вместо него появился другой Том — закрытый, высокомерный, грубый. Мы почти не общались, но от него исходил такой холод, что мне казалось, будто я мерзну в его присутствии. При этом он не обращал на меня внимания, но иногда я ловила на себе его немигающий долгий взгляд. Том смотрел на меня так странно и пронзительно, что не сразу понимал, что я тоже смотрю на него. И только тогда он словно приходил в себя и отворачивался или же вообще уходил.
Хотя, надо сказать, виделись мы редко. Тома часто не было дома — он то тусовался с друзьями, то проводил время с матерью, то уезжал отдыхать вместе с Биллом, причем об этом я случайно узнала от самого Билла, когда мы встретились с ним в гостиной на первом этаже. Он сказал, что они вместе с Томом и несколькими парнями летят в Мексику. Даже зачем-то позвал с собой, причем с такой легкостью, словно для него это было нормально — взять и резко сорваться с места, чтобы улетать на другой конец мира. Я отказалась, и он разочарованно вздохнул.
— Было бы здорово пообщаться, — сказал Билл, с любопытством разглядывая меня. В отличие от Тома, от него исходило тепло и спокойствие — к таким людям, как этот парень хотелось тянуться, чтобы согреться, хоть его вид многих удивлял.
— Ты всегда можешь пообщаться со мной лично или по телефону, — улыбнулась я, и он ответил:
— Тогда дай мне свой номер.
Я согласно кивнула, и хотела было продиктовать его, как Билл поступил по-своему — взял телефон из моей руки.
— Не против? — спросил он и, дождавшись кивка, поднес телефон к моему лицу, чтобы сработала система распознавания лиц и разблокировала экран. Затем Билл набрал свой номер, дождался, когда его телефон зазвонит, сбросил и сохранил. Только потом он вложил телефон обратно в мою руку.
— Ты подписал себя как «Билли»? — прочитала я весело. Надо же, а он запомнил мою шутку. Чувство самоиронии у него есть, и мне это нравится.
— А тебя как «Аву», — отозвался он. — Я за равноправие. Пиши мне, договорились? Твой парень не будет против того, что мы общаемся?
— Какой парень? — не сразу поняла я, забыв, что для Каулитца я якобы встречаюсь с Адрианом.
Билл словно все понял — его лицо осветила улыбка, от уголков накрашенных глаз разбежались лучики.
— Твой парень.
— Мы расстались, — выпалила я.
— Вот оно как, — не переставал улыбаться Билл. — То есть, ты свободна, как ветер?
— Что-то вроде этого, — призналась я.
— Тогда учту это.
Билл вдруг понял руку в приветственном жесте. Я обернулась и увидела стоящего на лестнице Тома с чемоданом, который наблюдал за нами. И лицо у него было, как у мужа, который застукал жену с любовником.
Том молча спустился и подошел к нам. Не замечая меня, он хлопнул друга по плечу и сказал:
— Погнали.
— Что ж, мне пора, — вздохнул Билл. — Жаль, что ты не летишь с нами. Было бы веселее, да, Том?
Каулитц чуть заметно поморщился.
— Ага. Сдохли бы от веселья.
Он развернулся и первым пошел по направлению к холлу. Билл коснулся моей руки прощальным жестом и тоже ушел. А я отправилась в свою спальню и попыталась сосредоточиться на истории, которую писала, но ничего толком не получилось, мыслями я постоянно возвращалась к Тому. Интересно, вместе с ними в Мексику полетит и Алекса? Или же она осталась здесь? И будет ли Том изменять ей с другими девчонками? Почему-то мне казалось, что он не умеет жить без секса, привык получать его всегда и безотказно.
Впрочем, на следующий день на море улетела и я, вместе с мамой и Уиллом, окончательно поняв, что для людей, у которых много денег, поездки и путешествия — обыденное дело. Просто взял и отправился заграницу, как по щелчку пальцев. Никаких долгих сборов, покупок билетов заранее, чтобы было дешевле, томительного ожидания поездки. Никаких мыслей о том, хватит ли накоплений на путешествие. Никаких огромных чемоданов — все налегке, ведь вещи можно купить в другом городе, в другой стране.
Для Уилла и людей его круга путешествия были не роскошью, а необходимостью. Они ездили отдыхать на лучшие курорты мира несколько раз в год. Как обронил сам Уилл в диалоге с мамой, менять обстановку нужно пять — шесть раз в году. Менять обстановку — значит, садиться на самолет и улетать либо к морю, либо в огромные мегаполисы типа Нью-Йорка, Лондона или Парижа.
Мы же отправились в Ниццу, и поселились в одном из самых дорогих отелей на первой линии Лазурного берега, с собственным пляжем, бассейнами, фитнес— и спа-центрами, рестораном с тремя «звездами» Мишлен и прочими атрибутами роскошного отдыха. Каждая деталь дизайна была продумана до мелочей, а сервис был таким, что можно было невольно почувствовать себя женой арабского шейха, не иначе. Из окна моего номера, которое тянулось от стены до стены и от потолка до потолка, открывался восхитительный вид на море — к нему можно было выйти прямо из отеля. Я влюбилась в это море — оно вдохновляло и дарило умиротворение. Плавая в воде, которая под бесконечно ярко-голубым небом казалась лазурной, я будто бы приходила в себя, бег моих мыслей останавливался, и мне становилось спокойно. Я могла долго-долго сидеть на пляже, растворяясь в море, его особенном соленом запахе, в легком бризе, освежающим кожу. Провожала каждый закат, наслаждаясь игрой буйством красок над горизонтом. Лежала на спине и наблюдала, как загораются первые звезды. Ночами я продолжала писать свою историю о девушке-ведьме, в чьей груди сияла звезда, — набрасывала сцены, перечитывала, правила... Погружалась в нее все глубже и глубже и четко поняла, что я хочу закончить ее когда-нибудь. Потому что эта история — часть меня самой. Но самое главное, впервые со времен побега от монстра я почувствовала себя защищенной. Будто бы со мной рядом был отец.
Отец. Вроде бы простое слово, одно из самых главных и самых родных. Но для меня оно долгие годы было грязным ругательством. Синонимом монстра. Страшным воспоминанием. Однако рядом с Уиллом все становилось иначе — я все более четко осознавала, что не все отцы такие, как чудовище, от которого мы с мамой сбежали, что бывают отцы совершенно другие: добрые, надежные, помогающие. Нет, Уилл не стал вдруг для меня отцом, это было бы слишком странно. Но когда меня несколько раз назвали его дочерью, на душе неожиданно стало тепло. А когда он сам сказал какому-то знакомому в отеле, что приехал на отдых с семьей, я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Разумеется, их никто не увидел, но сидя с мамой и Уиллом в ресторане, я вдруг ощутила себя маленькой девочкой, которая пришла на ужин с мамой и папой. Тот самый ребенок, который до дрожи боялся родного отца, успокоился, и когда это произошло, я почувствовала, насколько легче мне стало. Старые раны в душе перестали ныть, и в ночь перед вылетом я, глядя на темное море, поняла, как же прекрасна жизнь. Именно тогда я решила для себя, что стану счастливой, несмотря ни на что.
Первые две недели августа я провела на практике в одной из местных газет, на пару с Софи, и, если честно, мы надеялись, что нам доверят подготовить и написать какие-либо материалы, но увы, этого не случилось. И те две недели на практике мы выполняли функции «принеси-подай-отнеси», а еще целыми днями разбирали старые архивные подшивки — нужно было разложить выпуски газеты по годам.
Удивительно, но я совершенно случайно нашла выпуск десятилетней давности — обратила внимание на фотографию, которая занимала большую часть первой полосы. На ней был изображено несколько мужчин — их сняли в каком-то ресторане во время праздника. Каждому около тридцати пяти лет, одеты в костюмы и белые рубашки, на лицах улыбки, а глаза жесткие, колючие.