33. Искры души.
Жизнь в особняке была странной. Не похожей на ту, которая была у меня раньше. Я почувствовала себя Барби, которую поселили в прекрасном кукольном доме, дали кучу нарядов и разрешили делать все, что она захочет. Уилл не жалел денег — ему нравилось давать мне на «карманные расходы», которые сопоставимы были с несколькими зарплатами. И сколько бы я ни просила его не делать этого, он просто улыбался и говорил, что я могу позволить себе все, что захочу. Он одаривал нас с мамой подарками и приятными сюрпризами. У меня появились часы и украшения, которые я, честно говоря, даже боялась надевать на улицу — слишком уж дорого они стоили. Телефон, ноутбук, техника — все самое новое и самое лучшее. Одежда и обувь из дорогих магазинов. И хотя Уилл постоянно пропадал на работе, уезжая рано утром и возвращаясь поздно вечером, он старался найти время, чтобы побыть с мамой. Несколько раз мы вместе гуляли — Тома Уилл тоже звал, но тот категорически отказывался от этого. Он ненавидел нас с мамой — терпел только из-за того, что боялся потерять деньги отца. Это был его личный поводок, который делал его послушным. Но, если честно, выдерживать его тяжелый взгляд исподлобья было непросто. В любой комнате, в которой появлялся Том, атмосфера становилась гнетущей. Этот человек обладал какой-то особенной способностью портить настроение всем, кто был рядом.
Мы почти не пересекались.
Иногда сидели за одним столом, когда Уилл успевал приехать на ужин. Отчиму было важно, чтобы мы собирались вместе. Мне казалось, он отчаянно хочет создать дружную семью, члены которой будут заботиться друг о друге, но Том не давал ему этого сделать. Он мог всего лишь парой слов рассердить отца. И при мне они дважды сильно ругались, но, слава богу, Том не задевал больше маму. Он словно не замечал ее. Наверное, так ему было легче. Хотя мама, если честно, очень пыталась построить с ним если не родственные отношения, то хотя бы теплые. Она спрашивала у него, как дела, угощала чем-то, даже защищала от гнева отца. Но все ее попытки были обречены на провал. Том не давал пересечь те границы, которые выстроил вокруг себя.
Иногда мы виделись в коридорах особняка и каждый раз отворачивались друг от друга. Проходили мимо с независимым видом. Правда, однажды он случайно дотронулся до меня, когда ему пришлось отойти в сторону, чтобы пропустить одну из горничных, которая катила тележку с моющими средствами. Наши руки соприкоснулись, и мы одновременно повернулись друг ко другу. Зацепились взглядами и замерли. Меня будто осветило золотистым солнечным светом — так тепло стало внутри. И я вдруг подумала — какие же красивые и выразительные у Тома глаза. Меня словно околдовало, и я едва не подняла руку, чтобы дотронуться до него, но вовремя спохватилась.
Нет. Нельзя. Он меня ненавидит. И я должна... Должна отвечать ему тем же? Иногда я действительно ненавидела его в ответ. За отвратительное поведение, высокомерие, самовлюбленность. Но иногда... Иногда мое сердца наполняла такая нежность, что хотелось подойти и без слов обнять его. Зачем, я и сама не знала. Знала лишь то, что ненависть разрушает. И ревность — тоже. А ревности было много. Том встречался с этой своей Алексой. И каждый раз, когда я слышала, как мило он разговаривает с ней по телефону, меня охватывала злость. Я даже писать не могла из-за всей этой бури эмоций. А еще... Мне стыдно было даже думать об этом, но я хотела его. Это было настоящее наваждение, и когда желание охватывало меня, я все время представляла Каулитца. И когда фантазировала, что он целует меня, разрядка происходила быстрее. Только мне, как будто было мало. А потом ненавидела себя за все это.
Я не понимала, почему все было так сложно. А Софи, которая знала обо всех моих метаниях, говорила, что Том мне нравится.
— Ты как будто бы больна им, — сказала подруга однажды, находясь у меня в гостях. Ей очень хотелось попасть в особняк и посмотреть, по ее словам, на богатую жизнь. А я была только рада, что Софи приехала с ночевкой.
— По-моему, я просто больна, — усмехнулась я.
— Не спорю, — вздохнула Софи.
— И как мне вылечиться?
— Когда человек болен, ему нужно лекарство.
— Какое? — спросила я с подозрением.
— «Адриан форте», — провозгласила она. — Походи с ним на свидания. Ты же ему нравишься. Он тебе постоянно пишет! Может быть, вам нужно того-этого? — И подруга, поправив очки, выразительно заиграла бровями.
— Что значит «того-этого»? — хмыкнула я, хотя все прекрасно понимала.
— Переспать! — объявила Софи.
— Ну спасибо. Сама с ним спи, — поморщилась я.
— Ну, на меня ему фиолетово. А вот ты... Воспринимай это как лекарство от своей томомании.
— Как мерзко звучит. Словно я действительно какая-то больная, — поморщилась я.
— Но так ведь оно и есть, — развела руками Софи. — Говорю же, «лечись» Адрианом!
— Нет, — покачала я головой. — Он хороший парень. Зачем я буду пудрить ему мозги? Я же понимаю, что он не мой. Между нами нет искры.
— Зато с Каулитцем у тебя пожар, — фыркнула Софи.
***
Разговаривая обо всем на свете, мы с подругой отправились на прогулку по поселку, к которому я все еще не привыкла. Все вокруг дышало пафосом — все эти благородные дома, ухоженные участки, над каждым из которых трудился не один садовник, аккуратные дороги, вдоль которых росли такие же аккуратные деревья. Имитация идеальной жизни во всей красе, вот только что на самом деле происходит за высокими заборами и красивыми фасадами особняков, загадка. Наверняка за стенами прекрасных домов страсти царят почище, чем наши отношения с Каулитцем. А вот Софи казалось, что она попала в параллельную реальность, где сказка стала былью. Она с восторгом оглядывалась по сторонам и украдкой делала фотографии на телефон, явно боясь, что охрана может запретить ей снимать. А когда неподалеку от нас остановилась дорогая машина без верха, Софи ткнула меня в бок.
— Смотри! — прошептала она с восхищением.
Я повернулась — сидящие в машине эффектная блондинка в крохотном спортивном топике и широкоплечий брюнет в черной майке самозабвенно целовались. Блондинка при этом умудрялась снимать поцелуй на телефон и время от времени что-то говорила.
— Красивая пара, — равнодушно ответила я.
— Ты ее не узнала? — возмутилась Софи. — Это Лиза Рон — известный блогер, у нее полмиллиона подписчиков! А это ее новый парень, с прошлым она рассталась, там такая драма была! Они такие красивые...Я и не знала, что Лиза живет здесь.
— Здесь много кто живет, — отозвалась я. — Видишь, из-за деревьев выглядывает дом с темной черепицей и башенками? Это участок одного из замов губернатора. А вон там живет госпожа Фрайе, владелица шоколадной фабрики, противная, я тебе скажу, тетка.
— А там? — кивнула любопытная Софи в сторону, где за высокими соснами прятался огромный величественный дом в стиле хай-тек с плоской крышей. Его окна никогда не горели — только окна домика у ворот, в котором, скорее всего, жил смотритель. И для меня поначалу это был дико — зачем тратить столько денег, чтобы потом даже не заглядывать в особняк? А потом я привыкла. Те, кто владеют домами в этом поселке, живут не так, как мы. И мыслят не так, как мы. Они из другой реальности.
— Этот особняк принадлежит бандиту, — вспомнилось мне. — Он несколько раз сидел, зато теперь вроде бы как уважаемый бизнесмен. Ну, ты знаешь, как это бывает.
— А ты откуда знаешь?!
— Беатриса рассказывает, — отозвалась я со смешком. — Это главная горничная.
— Что-то на богатом, — хмыкнула Софи. — Главная горничная...
— А как мне еще ее назвать? — развела я руками. — Выше нее только управляющий.
— Что-то на о-о-очень богатом, — еще больше развеселилась подруга. — Мне вот интересно, как твой отчим разбогател? Тоже бандитом был?
Софи шутила, но мне почему-то хотелось защитить Уилла. Я считала его хорошим человеком, и мне важно было, чтобы и Софи тоже считала его таким.
— Он начал вести свой бизнес с конца девяностых. Сначала занимался недвижимостью. Потом они с другом создали компанию, которая специализировалась на слияниях и поглощениях. Друг был из обеспеченной семьи, и первоначальный капитал они получили от его отца. Постепенно они начали развиваться. Уилл пахал сутками. Через несколько лет он выкупил акции у друга, которому бизнес стал неинтересен. И создал еще одну компанию — она специализировалась на строительстве и реконструкции офисных центров. В общем, Уилл разбогател своими силами.
— Ты с такой гордостью говоришь о нем, словно он твой отец, — заметила Софи.
— Я могу только мечтать о таком отце, как он, — призналась я и, вспомнив рассказ Уилла про дочку, тяжело вздохнула. Проклятая несправедливость.
К дому мы вернулись лишь на закате, когда небо на западе наливалось розовым, словно наливное яблоко. Я предложила Софи посидеть в беседке у реки — из нее открывался чудесный вид на реку, в котором медленно таял закат. Подруга с радостью согласилась, и мы направились к берегу по гравийной дорожке, которая хрустела под ногами. Я обожала этот звук и готова была слушать часами — он успокаивал меня.
Однако беседка оказалась занята — в ней находился Билл. Он сидел на скамье, закинув ногу за ногу, и задумчиво смотрел на реку. Тома, слава богу, нигде рядом не наблюдалось. Я не хотела с ним пересекаться.
Билл услышал шорох гравия и обернулся. Заметил нас и поднял руку в знак приветствия. Я помахала в ответ. А вот Софи, увидев парня, занервничала. Из-за переизбытка эмоций она вдруг оступилась, подвернула ногу и упала. Я услышала тихий жалобный стон.
— Софи, ты чего? — жалобно спросила я, наклоняясь к подруге, которая сидела на дорожке, держась за ногу.
— Да, все хорошо, — прошептала она. — Сейчас встану.
Билл тотчас оказался рядом с нами.
— Ты в порядке? — спросил он, и Софи испуганно на него взглянула.
— Да, спасибо, все хорошо, — пролепетала она.
Глаза у нее стали такими испуганными, что я сама напугалась. Да что с ней такое?
— Я помогу, — спокойно сказал Билл и присел рядом с ней.
Он хотел помочь ей подняться, но едва только его пальцы коснулись плеча Софи, как она отпрянула, не давая ему дотронуться до себя. Ее лицо покраснело от напряжения, на виске забилась жилка, в глазах промелькнул страх.
— Я сама, спасибо, — кусая губы, выдохнула подруга.
— Тебе ведь больно, — нахмурился Билл, и Софи замотала головой.
— Все хорошо. Правда!
— Я помогу, — повторил Билл.
— Н-не надо, — почти взмолилась она. И я тотчас встряла, понимая, что подруга по какой-то причине не хочет, чтобы парень дотрагивался до нее. А если она не хочет этого, я должна ее поддержать.
— Билл, Софи сама, не переживай, — мягко сказала я, глядя ему в глаза, и только тогда он кивнул.
— Да, конечно, без проблем. — Билл внимательно глянул на Софи, и что-то странное промелькнуло в его глазах, но что, я не смогла разгадать.
Подруга медленно встала и, хромая, дошла до беседки со мной под руку и села на лавочку. Я опустилась рядом, оказавшись посередине между Софи и Биллом. Закат перед нами набирал силу — горел все ярче, став почти пурпурным, с золотыми прожилками на верхушках облаков.
— Извините, я такая неловкая, — смущенно произнесла Софи, отряхивая бриджи, и хотя она пыталась улыбаться, я понимала — подруга не знает, куда себя деть. Мое сердце сжалось. Ну что же такое?..
— У тебя рука в крови, — вдруг сказал Билл.
Софи действительно поцарапала ладонь — видимо, о гравий, когда упала. Она с недоумением разглядывала царапины, словно не веря, что это это произошло, а Билл достал из рюкзака влажные салфетки. Взяв Софи за пальцы и тем самым заставив раскрыть ладонь, он осторожно стер с нее пыль и кровь, которой, слава богу, было немного. Софи при этом сидела с идеально ровной спиной, боясь дышать.
— Это антибактериальные, — спокойно пояснил Билл. — Но все равно советую дома обработать царапины перекисью. Хорошо?
— Х-хорошо, — несмело ответила Софи, боясь поднимать на него взгляд.
— Авигель, проследи, — велел мне парень, и я послушно кивнула.
— Будет сделано!
Повисла тишина, и я все сильнее ощущала, как неловко подруге.
***
— Однажды я упала в автобусе, когда он резко затормозил. Прямо на какую-то девушку, — поделилась я, решив разрядить атмосферу. — Она не удержалась на ногах, и мы вместе полетели на какого-то мужика. Он так возмущался, что мы с этой девушкой, не сговариваясь, выбежали на следующей остановки. Это было максимально стремно.
— А я грохнулся на выпускном, — неожиданно поведал Билл. — Прямо когда шел за дипломом на сцену. Том, скотина, заснял все на камеру и три дня ржал. Еще и передразнивал. Картинно запинался и делал вид, что падает. А потом его настигла карма.
— Какая? — невольно улыбнулась я, а Софи, несколько расслабившись, хихикнула. Цвет ее лица становился прежним.
— На одной тусовке я случайно его толкнул, и он упал в бассейн, — ангельским тоном сказал Билл. — Прямо в одежде. Было смешно.
— Особенно когда я тебя догнал, вот тогда особенно смешно было, — раздался за нашими спинами насмешливый голос.
Я вздрогнула. Каулитц. Притащился все же.
Билл ничуть не смутился, напротив, на его лице заиграла улыбка.
— Было весело, да?
— С идиотами всегда весело, — недобро сощурился Том.
— Ну почему, иногда с тобой бывает грустно, — парировал Билл. — А иногда даже познавательно.
— Придурок, — по-доброму ухмыльнулся Том. — Погнали. Нас ждут.
— Я хочу проводить закат, — ответил его друг. — Он меня вдохновляет.
Том встал перед нами, закрывая красивый вид на небо и реку. Черная футболка, черные большие джинсы, черные кеды. Интересно, у него и трусы черные? Фантазия тут же подсунула картинку, в которой на Каулитце нелепые зеленые семейники в белый горох. На моем лице сама собой появилась улыбка. Том словно поняв, что мне стало смешно из-за него, выразительно посмотрел на меня.
— Думаешь, получится? — вдруг спросил он.
— Что именно? — ответила я вопросом на вопрос деланно равнодушным тоном.
— Заменить отцу дочь? Ты так стараешься. Образцовая дочурка. Наверное, вы с матерью думаете, что он перепишет на тебя часть наследства, да?
Кровь мгновенно закипела в моих венах, как часто бывало, когда Том открывал свой грязный рот.
— Ты бы сам старался быть образцовым сыном. А то вдруг отец вычеркнет тебя из завещания? Что будешь делать? Придется продать все свои крутые тачки, — парировала я смело. Слишком смело. Он не простит мне эту дерзость.
На красивом лице Тома появилось выражение отвращения.
— Думай, что говоришь. И кому. Ты пока что никто. И мою сестру не заменишь, как бы ни старалась. Поняла?
Я пожала плечами и словно невзначай прикусила кончик среднего пальца, давая понять Каулитцу этим незамысловатым жестом все, что я о нем думаю. Его взгляд вспыхнул.
— Еще раз ты покажешь мне это, пожалеешь.
— Так пошло звучит, — позволила я себе улыбнуться. — Как будто бы я показываю тебе совершенно другое.
Его глаза невольно скользнули по моей фигуре вниз, к короткой юбке, в которую я была одета. Это был настолько выразительный взгляд, что мне показалось, будто меня касаются — там, под юбкой.
— Это будешь показывать своему дружку. Такие, как ты, меня не заводят, — сквозь зубы сказал Том, с трудом отводя взгляд.
— Какие же это? — вскипела я, вставая.
— Фальшивые, — кинул мне в лицо Том.
— Тебя ничто не заводит, Каулитц, — смело сказала я, задрав подбородок и глядя в его глаза. — На твоих часах вечная половина шестого. Сходи к часовщику. Может быть, он тебе что-нибудь отремонтирует.
Теперь уже мои глаза скользнули по его фигуре и остановились чуть ниже пояса. Меня кольнуло воспоминанием, как в библиотеке я касалась его там сквозь плотную ткань джинсов. И чувствовала, насколько он возбужден. Каулитц может сколько угодно ненавидеть, но в тот момент он хотел меня.
Мой взгляд не укрылся от Каулитца. Склонив голову набок, он сказал:
— Ты так смотришь, сестричка... Может быть, сама отремонтируешь? Только волосы не забудь собрать. Мне нравится держать девушку за хвост, когда она передо мной на коленях.
Я буквально задохнулась от возмущения, но не подала вида.
— Какие у тебя интересные фантазии, братик. Но знаешь, я даже за деньги к тебе не прикоснусь. Слишком уж ты противен. Есть в тебе что-то гнилое. Жаль, что у Уилла и твоей мамы такой сын.
Насмешка мигом пропала из взгляда Тома. Ненависть — вот что пришло ей на смену. Голая неприкрытая ненависть.
— Что... Ты... Сказала? — отрывисто спросил он, делая шаг ко мне.
— Повторить?
— Эй, — жестко сказал Билл, вставая и становясь между мной и другом. — Хватит. Оба хороши.
— Никогда не говори про мою мать. Идем, — кинул Том и, резко развернувшись, ушел. Билл, кивнув нам на прощание, направился следом за ним.
Я несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, приходя в себя.
— Что это сейчас было? — испуганно спросила Софи, которая на время нашей перепалки притихла и сидела как мышка. Каулитца она опасалась, как и все остальные, и ей было в диковинку, что с ним могут так разговаривать.
— Не знаю, — дернула я плечом. — Стоит ему открыть рот и сказать какую-нибудь гадость, как меня несет. Не могу, Софи. Просто не могу. Ненавижу его. Почему он такой отвратительный?
Я села обратно на лавочку, и подруга погладила меня по плечу.
— Все хорошо, Ави. Ты умничка. Достойно ему ответила.
— Не хочу про него говорить, пошел он... Придурок.
Софи кивнула, давая понять, что все понимает. Какое-то время мы досматривали закат, который приобрел лиловые оттенки, растворяясь в ночи. Наступили прохладные сумерки, а на противоположном берегу начали один за другим зажигаться огни, которые, казалось, дрожат на расстоянии от нас. Глядя на эти огни, я постепенно успокоилась. Чувство ненависти к Каулитцу отпустило меня, но я не знала, надолго ли?
— Что с тобой? — все-таки спросила я Софи, вспоминая, с каким ужасом она отшатнулась от Билла, когда тот предложил ей помочь.
— Мне так стыдно, — тихо призналась она.
— За что?!
— За себя.
— Поясни! — потребовала я.
Софи вздохнула, теребя край футболки.
— Такая корова. Упала на ровном месте прямо перед парнем, который мне нравится, — на одном дыхании сказала она.
— И что? — свела я брови у переносицы. — У всех бывает! Покажи мне хоть одного человека, который не падал! Это неправильно, Соф.
— Наверное, — повела она плечом.
— Почему ты не дала Биллу помочь себе? — спросила я, хотя понимала, что вопрос ей не понравится.
Подруга взъерошила кудрявые, каштаново-медные волосы.
— Потому что я тяжелая, — с трудом проговорила она. — Не хотела, чтобы он... Чтобы он... Короче, не хотела, и все! Это унизило бы меня еще сильнее. Ты же знаешь, он мне нравится, — в ее голосе послышались жалобные нотки. — Я понимаю, что мы никогда не будем вместе. Он лишь моя маленькая мечта, фантазия, в которой я могу быть рядом с ним стройной и красивой. Биллу нужны другие девочки... Я все прекрасно знаю. Только все равно не хотелось, чтобы он думал что-то вроде: «Боже, какая она огромная» или что-то еще. Понимаешь? Это правда унизительно.
— Я понимаю только то, что тебе нужно перестать думать всякие глупости, — хмуро сказала я и обняла Софи.
— Не хочу, чтобы меня касались парни, — уткнувшись носом мне в плечо, проговорила она тихо. — Мне мерзко от самой себя.
Я успокаивающе гладила ее по кудрявым волосам, а она молчала — пыталась успокоиться.
— Знаешь, что я ненавижу в себе больше всего? — вдруг спросила Софи, когда от заката на небе остались лишь слабые фиолетово-синие росчерки.
Почему-то я думала, что она скажет: «Фигуру» или «Вес», — но она сказала другое.
— Зависть.
— Зависть? — подняла я бровь.
Кто-кто, а Софи никогда не казалась мне завистливой. Напротив, она была безкорыстной и доброй. По-настоящему светлой. Она подкармливала бездомных собак и пыталась найти им хозяев, давала деньги бабушкам, сидящим на улице со стыдливо протянутой шапкой, приносила вещи для пострадавших от пожаров в пункты приема. Не делала гадостей, никого не подставляла, не лгала ради своей выгоды. Старалась помогать и дарить позитив. А тут зависть.
Видя мое замешательство, Софи пояснила:
— Каждый раз, видя кого-то красивого, я завидую. Думаю — почему я не могу быть такой, как они? — спросила она с отсутствующим выражением лица. — Почему я не могу выглядеть нормально? Почему не могу похудеть? Почему начинаю и бросаю? Почему именно я? Когда я увидела эту Лизу Рон с ее шикарным парнем, я завидовала. Хотелось бы мне статью ею хотя бы на день. На один чертов день. Чтобы вместо насмешек в чужих глазах был восторг. Просто один день... — Софи прикрыла глаза, словно очень устала.
— Ты — это ты. И ты должна ценить это, — нахмурилась я. — Я понимаю, что во мне куча недостатков. И по сравнению с мамой я дурнушка, но... Я не хочу быть никем другим. Только собой. Мне не нужны другие фигура, лицо или характер. Я хочу оставаться собой. Ох, Соф, как бы мне хотелось, чтобы и ты чувствовала это. Быть самою собой — это не наказание. Это награда. Котик, тебе нужно принять себя.
— Смириться? — почему-то улыбнулась она, поправляя очки.
— Смириться можно только с чем-то плохим. А ты — хорошая. Тебе нужно полюбить себя. И тогда ты многое сможешь изменить. Да, знаю, что звучит банально. Но это прописная истина, о которой мы забываем.
Когда на улице стало совсем темно, мы вернулись в дом, и обе были задумчивые, словно пытались понять, что делать дальше.