Три слезы бога

Начнем с того, что расчистка площадки уничтоженного огнем сооружения святилища «Реком», выявила три разных фундамента (еще одно подтверждение о многократном возрождении Рекома), которые определили изначальный периметр сооружения.

При детальном изучении расположения фундаментных камней выявилось три квадратных по периметру фундамента, четко ориентированных по сторонам света, и один отдельный ряд камней, отступающий к югу на 2 метра. Отсюда следует, что неоднократно возрождаемый храм выстраивался изначально как квадратное по периметру сооружение, меняя свои параметрические размеры (от 5×5 м до 7×7 м). В дальнейшем исследование других первозданных храмов Осетии также подтвердило квадратную изначальность параметров Рекома и аналогичных ему сооружений. Значит, когда-то, еще задолго до первых известных упоминаний о Рекоме, святилище претерпело некоторые изменения. Для каких же целей хранителям-«дзуарлæг»-ам понадобилось пристроить к основному сооружению прируб-пристройку. Наивно думать, что это делалось для расширения храма‑хранилища, так как, во-первых, небольшая пристройка не решала проблему хранилища (для этого надо было бы делать прируб гораздо больших размеров), во-вторых, никакой хранитель-консерватор древней духовности так просто не изменил бы вид традиционной сакральной архитектуры. Значит, у прируба-пристройки есть свое предназначение, свое таинство. О том, что это за таинство и какова его значимость, мы узнаем далее, при поисках забытых изначальных храмов. А пока определимся в уже выясненных, конструктивных деталях святилища. Итак, изначальный храм‑хранилище «Реком» представлял собой в плане квадратный сруб, ориентированный по сторонам света. В западной части южной стены имелся единственный входной проем (1,33×0,74 м). Восточная, южная и западная стены имели оконные проемы (20~25×40~45 см), снабженные кованными ставнями (в будущих реставрациях на северной стене появился еще один оконный проем в результате ошибки реставраторов, принявших дыру для вставки стягивающей разваливающееся сооружение балки за окно).

Здание было накрыто дощатой двухсторонней крышей с большими и далеко выступающими свесами по всем фасадам, образующей вокруг сооружения накрытый от осадков обход. Крыша поддерживалась коньковым и несколькими продольными брусами, а также деревянными желобами, лежащими на четырех, по краям стоящих, нерезных опорных столбах. Шесть змеевидных консолей, поддерживающих центральные части желобов, также поддерживались шестью изящными резными столбами. Заслуживает внимания конструктивный прием древнего мастера, отодвинувшего резные столбы вовнутрь от общей линии крайних опорных столбов, в результате чего они зависали между наружной общей формой святилища и его срубным «телом», придавая сооружению легкое, изящное обрамление (см. цветную вставку «Первозданный Реком»).

Внутренний дизайн сооружения, приспособленного для хранения священных ценностей (повторим, что в храмах‑хранилищах служба не велась), никаких изощрений не имел, кроме проходящей через все строение, несоизмеримо большой, декоративной балки, вырезанной символически в форме туловища фантастического животного с девятью сквозными сводами, направленными вниз. Выделим теперь из вышеизложенных деталей Рекома основные формообразующие особенности святилища: первое — четыре, по крайним углам стоящих, опорных, гладко вырубленных столба (ноги); второе — двускатная, с далеко выступающими свесами, крыша (крылья); третье — шесть, высоко выдвигаемых, изящных, резных, змееподобных консолей (головы); четвертое — большая, проходящая через все строение, резная балка (тело).

Перед нами неведомое, неизвестное до сих пор конструктивное, символическое изображение хранителя-«зоркого стража»-дракона, того самого «бодрствующего дракона», который охраняет «золотое руно».

Напрашивается вопрос: о каком же «золотом руне» идет речь? Чтобы понять это, надо знать, что под символом как «золотого руна», так и символом «барана» в целом у осетин, как и у многих других народов, понимается некая «Божественная благодать» — «Фарн». В нашем случае под «Фарн»-ом (Божественной благодатью) подразумеваются хранимые в Рекоме, передаваемые из поколения в поколение знания и духовно-патриотические ценности. Доказательством этому является обитая коваными изделиями дверь в основное здание. Дверь снизу доверху обита железными пластинами, верхняя и нижние из которых прорезаны ромбическими отверстиями. Все металлические изделия прибиты массивными коваными гвоздями, часть из которых — с подвесными кольцами. Но самые интересные элементы декора расположены в центре двери и образуют не что иное, как символическое изображение жертвенного барана, где средняя часть представлена в виде развернутого руна, а верхняя и нижняя стороны фигуры изображают четыре перекрещенные конечности-булавки кобанского типа с волютообразными навершиями в виде бараньих рогов, которые также содержат свой символический подтекст. Перед нами явная связь между осетинским храмом-хранилищем «Реком» и кумиром скифов, сарматов и алан — Аресом (Ареем). И эту связь подтверждают местные легенды, записанные Е. Г. Пчелиной (Б. В. Гнедовский. «Протокол заседания реставрационно-технического Совета ВПНРК» от 20 / IV-1971 г.), где «Реком подобен какому-то крылатому божеству-змею (вариант — огненному дракону), который прилетает, садится в

глубине ущелий и улетает вновь».

Еще более видимую взаимосвязь между осетинским Рекомом и скифо-сармато-аланским Аресом мы установим, определив давность происхождения культа Рекома. В свое время уже Е. И. Крупнов считал, что «святилище «Реком» существовало еще со времен Кобанской культуры» — I тыс. до н. э. Главный аргумент — наличие в археологическом материале из Рекома древних вещей, часть из которых действительно относится к Кобанской культуре (В. А. Кузнецов. «Реком, Нузал и Царазонта», стр. 29). Связь Рекома с эпохой бронзы пытался опровергнуть А. В. Кузнецов, ссылаясь на лихопометрические исследования Н. А. Голотковской (датирование скальных поверхностей по размеру скорости роста лишайника), согласно результатам которых, он писал, что Реком «не мог быть построен раньше XII в.» (В. А. Кузнецов. «Реком, Нузал и Царазонта», стр. 32), так как на месте Рекома в то время еще существовал единый Цей-Сказский ледник, а археологический материал Кобанской, и даже более ранних культур, представляет собой «предмет вторичного пользования» (т. е. переносимый из разных мест в данное святилище). В данном случае доминировало общепринятое представление о храме как об отдельном сооружении. А распространившаяся «мода» на «прописку» всего, что «стоит и не шевелится», в «христианскую область» сократила срок пребывания «деревянной церкви Реком» в Цейском ущелье вообще на несколько сотен лет.

Между тем, полемику о датировке сотворения святилища решает «без особых проблем» правильное понимание осетинской культовой идеологии, в которой, как мы ранее разобрали, храм не ограничивался отдельной постройкой, а представлялся огромной территорией, охватывающей целое ущелье (в данном случае — весь «Ивард Реком»-Цейское ущелье). Таким образом, основное строение храм‑хранилище «Реком» могло перемещаться по всей территории, сохраняя свои функции, предназначение и название. В Цейском ущелье сохранилось первоначальное место пребывания Рекома — «Зæронд Реком» («Старый Реком»). Сохранилась и легенда, в которой говорится о том, что когда-то Реком обитал в Горной Раче (северо-запад Грузии), но, «обидевшись» на людей, «перелетел» через перевал и поселился в самом начале Цейского ущелья, близ селения Хукали («Старый Реком») [Священная обитель «Старого Рекома»-«Зæронд Реком» не забыта и существует и поныне на территории «Ивард Реком»-а], потом люди и здесь «обидели» Реком, и тогда он «перешел» вглубь ущелья — на новое, известное ныне, место. Из сказанного следует, что, если Реком не мог существовать на нынешнем (новом) месте ранее XII века по причине присутствующего на «Рекомы фæз» ледника,то возраст храма на месте «старого Рекома» (близ села Хукали), свободного более десятка тысяч лет от ледника, и, судя по размаху раскинувшегося здесь когда-то грандиозного культового комплекса (гораздо большего, чем «Рекомы фæз») с многовековым наложением культурного слоя, претендует, как минимум, на две и более тысячи лет4.

О

тсюда вывод. Распространение на Кавказе культа Рекома было единовременным с господством от Дуная до Алтая культа «Ареса». И, так как во времена античной древности на Кавказе обитало население, «большинство» которого были «сарматы» (кавказские), «живущие по обычаям скифов и сарматов (кочевников)» (Страбон), — то значит, и РЕКОМ и АРЕС (АРЕЙ) были одним и тем же культом («кумиром») всего северо-индоевропейского мира. Причем, Великая Евразийская степь и самые отдаленные места странствий скифо-сармато-алан становятся пристанищем переносного храма-алтаря-кувандона «Ареса»-«Рекома», а Величественный, неприступный Кавказ является обителью постоянного основного храма «Рекома»-«Ареса».

И

так, перед нами открывается новое понимание значимости Кавказа для скифов, сарматов и алан, известного ранее только как контролируемый ими стратегический форпост и перешеек. Мы осознаем, что когда-то в древние времена естественная крепость-Кавказ представлял духовный центр многих индоевропейских (и не только индоевропейских) народов, будь то кочевники или оседлые племена.

В дальнейшем, при изучении других главных святилищ Осетии мы утвердимся в высокой духовной значимости Кавказской «Матери горы». Той самой «Матери горы», «отличием» которой становятся вознесенные на древках «непревзойденных всадников» «воздушные драконы» (Гай Валерий Флакк Сети Бальб, поэт I в. до н. э., Аргонавтика, VI, 33‑167).

Перед нами не раз уже предстает возвышенный образ «дракона». И это не случайно.В результате многочисленных исторических событий, когда на смену одним народам приходили другие, когда одна идеология (может быть, «философская») побеждалась другой (может быть, «догматической»), и символизм заменялся суеверием, тогда, зачастую, философское собирательное содержание символа заимствовалось и превращалось вначале в мифологический образ, ассоциируемый с народом-распространителем и изобретателем идеи, а затем и вовсе «в нагромождение зла» в случае,если заимствование символа связывалось с врагом. Так случилось и с собирательным символическим «драконом». Когда-то древний мудрец, восхищенный окружающей его природой, где он мог совершенствоваться и творить, благословил божественное окружение, ассоциируя ее с любящей матерью. Проникнув разумом в значение земного творения Бога, мудрый философ-изобретатель воплотил все свои ощущения в единый образ «Матери-Богини», где женским телом обозначил кормящую землю, «крыльями» — воздух, «рыбьим хвостом» — воду (Золотая бляшка из Кургана Большая Близница. V век до н.э., изображение богини Александрополь, III век до н.э., скифская богиня Чертомлык, IV век до н. э., и т. д.)

Одновременно с отождествлением «благодатного окружения» с «любящей матерью» понималась и всеобъемлющая беспощадность природы ко всем, кто не живет с ней в гармонии, идет против нее. И тогда Богиня‑мать-природа представлялась в образе «чудища-змея» невыносимого вида» (Аргонавтика. Из предсказаний Финея. 405), «зорко» оберегающего свое «детище» — природу и жестоко мстящего за чужеродное вторжение в свою обитель.

Именно в такой прочной форме «матери-дракона» засвидетельствованы значки и эмблемы у скифов античной традицией, которые «...представляли собой драконов, развевающихся на шестах соразмерной длины. Они сшивались из цветных лоскутов, причем головы и все тело, вплоть до хвостов, делались наподобие змеиных, как только можно представить страшнее. Выдумка состояла в следующем: когда кони стоят смирно, видишь только разноцветные лоскутья, свешивающиеся вниз, но при движении они от ветра надуваются так, что делаются очень похожими на названных животных и при быстром движении даже издают свист от сильного дуновения, проходящего сквозь них. Эти значки не только своим видом причиняют удовольствие или ужас, но полезны и для различения атаки и для того, чтобы разные отряды не нападали один на другой» (Арриан, II век н. э., Правитель Каппадокии, Тактика, 35).

Таким образом, «потомки дракона», когда-то атаковавшие самые отдаленные территории Евразии, а также как наемники охранявшие всевозможные заставы, крепости и города, представлялись у разных других народов, а потом отображались в многочисленных сказаниях в образе мифологических, чаще всего «злых», «недобрых» «драконов». Затем эти сказания-легенды передавались от народа к народу, а со временем доходили и до самого народа-изобретателя этого символа (дракона), к моменту заимствования изрядно забывшего свою, наполненную символами идеологию в общем и собирательный образ матери-дракона в частности. (Другим путем развивалась история перенятых от скифов драконообразных изображений вначале персидским, парфянским и римским войсками, а затем, далее на восток, — Индией и Китаем, где не только не потерялось идеологическое содержание дракона, но и продолжалось его дальнейшее символическое развитие).

Итак, Осетинский народ, подзабывший в устном творчестве изначальное идеологическое содержание символа «дракона», более того, в обратном порядке заимствовавший его, но уже в мифологическом, «злом образе», сохранил первоначальное понимание символа дракона в конструктивном символическом решении храма‑хранилища «Реком». И в этом есть главное научно-историческое значение единственного сохранившегося до наших дней памятника народного деревянного зодчества «Реком». Во-первых, выясняется единство религии древних кавказских горцев и степняков, причем, с обозначением центра идеологии на Кавказе. Во-вторых, определяется непрерываемая преемственность этого культа — тем самым положен конец всяким абсурдным, некомпетентным и предвзятым представлениям о происхождении Рекома: от некоего допотопного «каменного сооружения» до некогда бывшей «христианской деревянной церквушки». Но, самое главное, перед нами раскрылся широкий простор для исследования загадочной, дошедшей до наших дней, наидревнейшей идеологии.

Безусловно, в один ряд становятся выводы предстоящих исследований и открытий, определяемые идентичностью Рекома и Ареса (Арея).

Так, довольно долгое время оставался спорным вопрос: какими должны быть «птицы», насаженные на «головы» змееподобных консолей-«зариагтæ» (драконы) или «байрагтæ» (коньки)5. Ко времени реставрации святилища изображение птиц было утеряно. Это отмечал в записях реставрации 1972 года Б. В. Гнедовский. То, что, по утверждению местных жителей, они «несомненно были» и «они должны быть восстановлены»,

отмечала руководитель реставрации 1936 г. Е. Г. Пчелина. Таким образом, чисто композиционно и под влиянием общепринятого в советское время понятия «птицы Мира», а также по некоторым христианским канонам, навершия-«байрагтæ» были оформлены резными голубями (были и другие предлагаемые варианты, такие как утка, перепел и т. д.). Сегодня, благодаря легендарным описаниям храма «Ареса» и некоторым сюжетам Нартского эпоса, мы можем с уверенностью водрузить над Рекомом боевую «Арееву птицу» (Аполлоний Родосский, III век до н. э., поэт, ученый, Аргонавтика), охраняющую храм Ареса, которая «сражалась с пришельцами ударами перьев» (Гай Плиний Секунд старший, 22‑79 г н. э. (государственный деятель и ученый), Естественная история, Географическое описание Северного Причерноморья и Кавказа). Эта птица сидит на плече у Нарта Уырызмага, которую Нартская Сатана посылает к Батразу, живущему среди небожителей, за помощью, когда к Нартам приходит беда (вспомним, что именно по Батразу Бог проливает Три Слезы, одна из которых — Реком. Значит, навершия змееподобных консолей должно быть символически связано с Батразом). Эта же птица символизирует у осетин небесный «Фарн»-Божественную благодать, посылаемую Богом на землю (вспомним, земной «Фарн» представляется в образе барана, а изображение единого небесного и земного фарна изображается в форме сокола с бараньими рогами). И, наконец, птица эта должна нести в себе светлый солнечный символ, соответствующий предназначению Рекома, созданию нового поколения просветленных воинов. В древние времена у предков осетин, как и многих других народов, символическим обозначением солнечного света являлся орел, сокол («Уари») (вспомним, в Египте — Сокол-«Ра»; на Руси — орел-«Ярило» и т. д.). Образным подтверждением «соколиного» навершия является у осетин «натянутый лук со стрелой», символизирующие «связь» с Богом, форму которых повторяют летящий сокол и ласточка (ласточка также является «посланницей Бога» у Нартов, а стрела — основным приношением-«мысайнаг» в храмах Осетии). Кроме того, в традициях многих древних народов «верхний мир» (а навершие на консолях — это, безусловно, обозначение «верхнего мира») представлялся боевой хищной птицей: орлом, ястребом или соколом. На фоне водружения над Рекомом соколов-«Уари» уместным становится определение количества консолей «байрæгтæ», на которых они (соколы) насажены. Мы уже говорили, что на снимках до реставрации 1936 г. консолей было шесть. Почему именно шесть, и что хотел сказать этим древний мастер? Здесь нам впервые представляются космогонические «математические» знания древней идеологии, где Богиня-Мать-природа охватывает все трехмерное земное пространство с шестью направлениями измерений (x, y, z; –x, –y, –z).

Подтверждением нашей догадки становится еще одно излюбленное символическое изображение прародительницы скифов, объединяющее кормилицу, любящую «мать-природу» и свирепую хранительницу «мать-дракона» в виде Матери-Богини с «исходящими» от нее шестью (!) змеями-драконами (скифская Богиня, большая Цимбалка IV век до н. э.; золотая бляшка из кургана Куль-Оба, IV век до н. э. и т. д.).

Завершая описание храма‑хранилища «Реком», определяемого вновь открытым, изначальным пониманием философско-символического содержания конструктивных форм святилища, мы не могли не обратить внимание на созвучие терминов «Арес», «Реком», «Рион» и «Рача» (Рац) (первоначальное место пребывания Рекома, как мы уже говорили, было южнее Водораздельного хребта Большого Кавказа на реке Рион в Рача), а также «Уари» (сокола) — «Ареевой птицы». Объяснить происхождение перечисленных терминов, в частности, названия «Реком», пытались многие лингвисты-языковеды, но все исследования, предлагаемые ими, представляли, на наш взгляд, ошибочные выводы. По другому и быть не могло, так как и в слове «Реком», и во многих других религиозных терминах осетин было заложено таинство символизма. А для расшифровки этого таинства сегодня необходимо не только понимание идеологии предков осетин, но и проникновение в эту идеологию сердцем, таким же, каким когда-то самоотверженно любящие свой народ мудрецы зашифровали созидательные и благородные идеи в строениях, мифах и названиях (!). Ну, а поскольку пока нет достаточных знаний этих идей (можно сказать, что данное исследование является первой попыткой изучить идею культовой осетинской архитектуры) и не наблюдается особой любви к древней осетинской религии у большинства ученых (сменивших атеистические лозунги на стремление подставить всё, недостаточно изученное, под модные известные духовные стандарты), то время ответов на многие вопросы осетинского древнего верования (в первую очередь, на происхождение идеологических культовых терминов) еще не наступило. Мы также пока оторвемся от соблазна быть непременно первыми в постижении и «разгадывании» древнего таинства и оставим право раскрывать (закрытые от времен невежества и суеверий) знания будущим вдохновителям непременного грядущего возрождения осетинской духовности. А сегодня мы должны твердо усвоить, что культовые названия и обозначения как несущие в себе зашифрованные идеологические знания никогда ни при каких обстоятельствах у осетин не изменялись и даже не деформировались. Считалось, что под тем или иным названием скрывалось сакральное имя «хозяина местности» «Бынаты хицау», а изменения такого имени означало бы оскорбление его («Бынаты хицау»).

То же касается названия «Реком»: если бы «Реком» был раньше грузинским «ркони» — икона, то он и сегодня бы был «ркони»; если бы был арабским «ракам» или «рукам» — скопление, куча, то и сейчас бы был «ракам» или «рукам»; если бы был грузинским «рекъва» — колокол, то всегда бы был «рекъва» и т. д. (В. А. Кузнецов, «Реком, Нузал и Царазонта», стр. 9‑10). Итак, «Реком» был и остается «Реком». И если не настало еще время «с точностью утверждать» происхождение названия «Реком», то понимать, что может быть «заложено» в феномене «Реком», мы обязаны. Для этого надо еще раз осмыслить содержание празднества

«Реком» и выделить его главное предназначение: «школу — Реком» как первую, духовно-патриотическую ступень воспитания «воинов света» (солнца). Значит, в названии «Реком» должен присутствовать солнечный символ. Подтверждением этому является, во-первых, двусторонняя свастика — символ солнца в зените, во-вторых, празднование «школы — Рекома» в «хурхæтæн»-летнее солнцестояние; в-третьих, навершие святилища в виде соколов, известных у многих народов как «солнечный» символ, и, наконец, в-четвертых, сохранилось другое название Ивард Рекома-Цейского ущелья — «Хуры ком»-Солнечное ущелье. (Е. Г. Пчелина, Протокол заседания реставрационно-технического Совета ВПНРК от 20 / VI-1971 г., Из доклада Б. В. Гнедовского, В. А. Кузнецов «Реком, Нузал и Царазонта», стр. 9).

Выше говорилось, что культ Рекома существовал уже в античное время, во времена общности северо-иранских и кавказских племен и приближался к культу «Арея». Значит, и в «Арее» должен присутствовать солнечный символ (ссылка на древнегреческого «Арес» или римского «Марс» не уместна, так как культ «Ареса-Марса» хоть и является воинским, но по причине того, что он считается заимствованным греками и римлянами от фракийцев и скифов, в «ранге Богов» у первых занимает более низшее — «планетарное» место, а у скифов, как известно «кумир Арея» является «любимым» — высоким солнечным воинским культом).

В любом случае и в «Арее», и в «Рекоме» солнечным символом должен быть единый выделяемый корень. Таким ярким выделением становится корень «Ре». Возникает непременная ассоциация с египетским Богом солнца «Ра» («Ре»), воплощенного в образе сокола (!), аналогичного навершию Рекома — соколу — «уари». И это не случайно — слишком много совпадений вокруг Ра (Ре). Наверное, здесь имело место влияние извне на местный египетский культ с приходом, как предполагается, к власти пятой (возможно индоевропейской) династии в 27 веке до н. э. А это, в свою очередь, уводит происхождение культа «Реком» и вместе с ним всей древнеосетинской идеологии в период еще более глубокой старины, может быть, во времена индоевропейской общности. В дальнейшем, в процессе поисков древних святилищ, мы утвердимся в нашем предположении о наидревнейшем происхождении осетинских храмов.

Итак, «Ре» может быть солнечным символом, — тогда окончание «ком» может быть или «ком» — острие (меч Арея), или «ком» — пасть (дракона), или «ком» — ущелье (Солнечное ущелье — «Ре-ком»), а, может быть, «ком» — собирательное всего вместе. Здесь нам остается только предполагать. Во всяком случае, мы имеем возможность выделить первое «Ре» (Ра) из общего «Ре-Ком», так как в первоначальном месте обитания святилища в «Рача» («Рацъ») на реке «Рион» второе «ком» отсутствует.

Разобрав наши представления о «солнечном» замысле, заложенном в названии «Реком», все же повторим, что окончательный ответ на расшифровку содержания данного названия произойдет тогда, когда мы научимся мыслить и рассуждать так же, как это делали древние мудрецы, создавшие когда-то храм-школу-Реком и бесчисленное множество раскинувшихся по всей Евразийской степи и далеко за ее пределами «куывандон»-ов-алтарей-Ареев.

Давным-давно, в самых отдаленных уголках земли водружались переносимые на крупах лошадей кумиры-алтари «солнечного» скифского, сарматского и аланского воинства — священные «мечи Арея»-«Фаринки». А там, где приходилось надолго оседать, создавались непереносные храмы‑хранилища Арея («к древним аналогам Рекома следует отнести «Боярскую писаницу» в Минусинском крае и материалы раскопок П. Н. Шульца в Неаполе Скифском и т. д.», Е. Г. Пчелина), где на «Ареевых полях» — танцевальных молитвенных площадках «Симды фæз» «сеялись»-посвящались «зубы дракона» — дети дракона-Богини‑матери, и вырастали, воспитывались великие, «немыслимые без развевающихся над головами драконов-знамен», воины света. Из поколения в поколение лучшими из «детей дракона» передавалось «золотое руно»-«Фарн»-Божественная благодать, собранная из лучших духовно-патриотических и идейных ценностей. И, казалось, это навечно. Казалось, ничто не может сокрушить великий народ, у которого есть великая идея. Но всякой великой идее приходит конец, если у нее нет достойного носителя. Так случилось и с «Нартами». Зазнавшиеся и самоуверенные, они не стали считаться со «святыми покровителями», в конце концов «восстали» против своего создателя-Бога. И тогда, чтобы погубить их, достаточно было «бросить в их толпу камень», чтобы зазнавшиеся воины-бойцы, выросшие на «Ареевом поле» из «драконьих зубов» перебили друг друга. А далее «много геройства и ума» не надо, тем более, с помощью предателя, чтобы в начале «усыпить» уже «бездетного» дракона, а затем похитить никем не охраняемое и уже мало кому нужное «золотое руно» (Аргонавтика). Если проследить время написания «Аргонавтики» Аполлонием Родосским (III век до н. э.) и Апполодором (II век до н. э.) и прибавить три-четыре века до описываемых в легенде событий, то мы получим как раз время, когда загадочным образом, для науки непонятно быстро начинает исчезать богатейшая Кавказская Тли-Кобанская культура (VII – VI век до н. э.). Может быть, именно тогда, разочаровавшись в людях, святилище «Реком» в «образе дракона» и «перелетело» с берегов реки Фазиса-Риони (местность Рача) через хребет на север и поселилось в нынешнем Цейском ущелье; наверное, именно тогда началось постепенное убавление территории распространения культа Арея (хотя в истории еще полторы тысячи лет Евразийская степь будет содрогаться под копытами лошадей «великих наездников» — вначале скифов, потом сарматов и алан), а образ матери-природы‑хранительницы-дракона, развевавшийся над головами «солнечных воинов», с наступлением невежества и суеверия неумолимо превращался в «злого» чудища-змея. В то же время всё большими и большими шагами по континентам наступал догматизм, вытесняя идеи науки, искусства, космического и земного предназначения человека идеей «спасения». И все меньше и меньше оставалось на Земле пристанищ «храмов-знаний» — храмов‑хранителей, и все меньше и меньше оставалось того («светлого»), что в них хранить (для потомков).

Таким образом, последним храмом‑хранителем некогда далеко распространенной, возможно, общей индоевропейской идеологии, остался, благодаря самоотверженной верности духовным традициям предков осетин, единственно сохранившийся памятник древнего культового деревянного зодчества — святилище «Реком».

Сегодня мы привыкли, говоря о предках осетин, представлять образ воина-кочевника-скотовода или несметные золотые сокровища скифских курганов. Но когда-нибудь благодарные потомки, в первую очередь, будут гордиться оставленной им в наследство духовной культурой, основанной на науке, искусстве, гармонии и человеколюбии, а само человечество отметит неоценимый вклад древних идей, предопределенных далеко видящими мудрецами для будущих цивилизаций.

Мы уже говорили, что свои идеи древние хранители знаний закладывали в гигантских символах-фундаментах, в мифах и сказаниях, а также в названиях и обозначениях. Но, наверное, не всегда было это достаточным. Чтобы пронести свои знания через времена невежества и духовной деградации, нужны были еще и надежные, чистые, благородные, и в то же время немногословные, избранные хранители, которые по наследству могли бы без потерь передавать завещанные им тысячелетние таинства. Такое своеобразное общество хранителей — всего лишь пока предположение, поддерживаемое иногда немногочисленными местными легендами о неких, охраняемых ими тайниках-дверях, запрятанных среди скал и ледников. Но дальнейшие наши продвижения по тропам-исследованиям забытых святилищ не раз еще подтвердят нашу догадку о существовании в Осетии, если не сейчас, то еще сравнительно недавно, особого общества идейных хранителей. Первым подтверждением этому стал дошедший до наших дней сам образ не имеющего аналогов храма‑хранилища «Реком»; вторым подтверждением становятся находящиеся здесь знаки-символы, указывающие, как мы в дальнейшем выясним, на точное расположение двух других, основных исчезнувших святилищ-«Слез Бога». И, наконец, есть предположение, вернее сказать, надежда, что именно общество хранителей, внимательно следящее за стремительным изменением политической и идеологической обстановки в Осетии, связанной с проникновением на Кавказ к началу XIX века Русского Царского самодержавия, изъяла и перепрятала основные национальные, духовные сокровища храма‑хранителя Рекома (и не только Рекома) до лучших времен идеологического возрождения. Дело в том, что в осетинском народе сохранилась недобрая молва о грузинских миссионерах, многие из которых расхищали священные, веками нетронутые всенародные храмы‑хранилища (есть версия, что то, что они не могли разграбить, то уничтожали — поджигали), за что эти «лжецы» были с позором изгнаны из Осетии. Так вот, есть надежда, что избранные, хранители‑мудрецы предвидели вероломство и, не медля, хоть и не всё, но многое спасли. Хотелось бы, чтобы это было так, ибо, если проследить последние двести лет существования Рекома, то перед нами предстанет мрачный период угасания святилища, закончившийся полным уничтожением храма пожаром.

Начиная с первого сведения о Рекоме, относящегося к концу XVIII в., донесенного Иоанном Болгарским епископу астраханскому и ставропольскому Антонию 18 июля 1780 года, где храм упоминается как «...во имя святые Троицы деревянная церковь...» (В. А. Кузнецов, «Реком, Нузал и Царазонта», стр. 5), происходит целенаправленное искажение идеологической значимости для осетин святилища Реком. Дело было в том, что указанные события приходились на то время, когда продолжала набирать свою силу Великая Российская империя, которая, расширяя свои геополитические интересы, устремилась укреплять свои позиции на Кавказе. Для этого Царской России был необходим в центре Кавказа стратегический, желательно единоверный, союзник, обеспечивающий беспрепятственную связь с также единоверными Грузией и Арменией. С этой целью в Осетии срочно и всяческими методами (где нравоучением, где силой и даже подкупом) распространяется христианское вероисповедание. Самым удачным и оправданным способом утверждения среди осетин православия становится внедрение в местные традиции христианских канонов и объединение функций осетинских ангелов и покровителей с библейскими святыми. Естественно, далеко не все шло по сценарию, намеченному миссионерами. Там, где предусматривалось мирное сосуществование двух идеологий, там местное население гостеприимно, где с любопытством, где со снисхождением, но везде с доброжелательностью воспринимало христианских священнослужителей (впрочем, не только христианских), а в строительстве новых церквей даже принимало активное участие. Но, если новоявленные богословы вдруг пытались объявить преимущество библейских идей над местной традиционной идеологией, то они непременно сталкивались с мощным отпором в виде аргументированных философских идей или богатого народного юмора. «...Это произошло потому, что они (миссионеры) застали на территории Кавказа высокоразвитые народные религиозные представления в виде определенных космогонических систем, стоявших намного выше того, что обычно именуется язычеством» (А. И. Робакидзе, К книге Л. А. Чибирова, «Народный земледельческий календарь осетин»).

Таким образом, христианская «спасительная» идея, быстро и легко покоряющая своей «всеответностью и всеохватываемостью» все языческие религии, наткнулась на непреодолимое препятствие в лице осетинской духовной традиции, которую ничем новым удивить было невозможно.

А стоило ли, вообще, идти на конфронтацию с тысячелетними религиозными представлениями? Как покажет история, это был непродуманный шаг Царского самодержавия как в стратегическом, так и в гуманистическом плане. Во-первых, прежде чем внедрять среди осетин христианство, недостаточно были изучены тонкости местной идеологии (основные представления об осетинах Царская Россия получила как из надежных, так и ненадежных грузинских источников, как само название «осетин» — от грузинского «осети»), в результате — православие так и не «закрепилось» в горах Осетии. Во-вторых, по той же причине неизученности мировосприятия осетин были упущены гораздо более существенные, чем религия, факторы, сближающие два народа: это — общие индоевропейские корни; это — преемственность территорий обитания обоих народов (как известно скифы, сарматы и аланы обитали в Южнорусской степи) и, наконец, это — стратегическое стремление самих осетин к сближению с северным соседом. В-третьих, в общечеловеческом плане, на грани исчезновения мог оказаться последний островок необъятной когда-то веры, оставившей свой след в народных традициях всех без исключения индоевропейских народов (и не только индоевропейских), и в глубинах которой, за рамками догматизма, через многие века разобщенности всегда будет чувствоваться некое духовное родство (поэтому Осетия со всей своей религиозностью — это важный источник исследований для изучения духовно-идеологических корней абсолютно разных народов).

Итак, вместо того, чтобы укрепить идеологические позиции потенциального союзника на Кавказе, держащего в своих руках все транскавказские стратегические дороги, Царское самодержавие ослабляет его внедрением неприспособленной к «условиям» Центрального Кавказа (как выясним далее) религии. Более того, осетинское, якобы, «не единоверное», а потому, якобы, «ненадежное» население, расположенное вокруг наиважнейшей стратегической «Осетинской дороги», выселяется, а освобожденные территории заселяются «единоверным», то есть, якобы, «надежным» грузинским населением, и тысячелетняя «Осетинская дорога» — «Ирон фæндаг» (так она называется в самих грузинских средневековых источниках) переименовывается в «Военно-грузинскую дорогу». В дальнейшем история покажет, как одной из первых покинет Россию «единоверная» Грузия вместе с «Ирон фæндаг» впридачу (теперь уже «Военно-грузинской дорогой»), а «иноверная» Осетия станет надежным южным «форпостом» России.

Мы описываем всего лишь некоторые идеологические моменты и политические события, случившиеся в первой половине XIX века, но и их достаточно, чтобы правильно понять за записями, оставленными всевозможными посетителями Рекома, весь трагизм угасающего святилища, начавшийся с того, что в первых описаниях храм‑хранилище целенаправленно переименовывается в «святые Троицы деревянную церковь» (правда, это единственное обозначение Протопопом Иоанном Болгарским святилища «церковью», но и оно послужило поводом, чтобы через двести лет некоторыми тенденциозными исследователями утверждалось некогда «христианское» происхождение храма).

Далее необходимо отметить непонимание предназначения храма‑хранилища описывающими его посетителями. Так В. С. Толстой, давший святилищу довольно пространное описание, не представлял, что для осетин главное строение святилища «Реком» являлось хранилищем духовных ценностей, а не местом несения службы. В описываемом перечне реликвий святилища он пишет: «Видно было, где прежде стоял иконостас и место престола», и далее: «на полке нашли складной образ с двумя ставнями, но столь древний, что ничего нельзя разобрать; доска с набитым железным листом, на котором выбито выпухло и хорошо сохранено в рамках изображение каких-то конных святых...», кроме того «...в углу стояла медная купель для совершения святого крещения и пустой киот... Тут же лежало несколько колоколов, из которых самый большой почти в аршин высоты» (В. А. Кузнецов, «Реком, Нузал и Царазонта», стр. 6).

По описанному интерьеру можно предположить, что в святилище могла вестись когда-то христианская служба. Но тогда с таким же успехом, если бы первыми Реком посетили мусульманские проповедники и увидели бы массу истлевшей ткани, среди которых «довольно большой персидский ковер, тоже почти совсем уже сгнивший» (В. Б. Пфафф, «Реком, Нузал и Царазонта», стр. 7), то они определенно бы нашли в «происхождении» святилища мусульманские корни (некоторым подтверждением этому могли бы быть частые изображения на строении святилища полумесяцев). Какой же конфессии, в таком случае, должен принадлежать, следуя той же логике, несоизмеримо больший набор реликвий, состоявший из «громадных куч стрел, сломанных луков и колчанов», а также массы «глиняных фигур оленя, коровы, утки и т. д.»? (В. Б. Пфафф). Ответ на этот вопрос достаточно понятно выразился надписью на пожертвованном грузинским царским домом святилищу «Реком» колоколе: «Мы Багратион великого царя Шахнаваза сын царь Георгий пожертвовал колокол отцу святому земли осетинской молитвеннику Дигории и Двалетии за наше здравие, нашу победу и удачливость и царства нашего преуспение» (Б. В. Гнедовский, «Протокол заседания реставрационно-технического совета ВПНКРК от 20 / IV 1971 г.»). Эта надпись говорит о многом, и прежде всего о том, что грузины, ближайшие соседи, как никто другой, прекрасно были осведомлены о существовании осетинской религии (о чем мы далее подробнее скажем) и поэтому святыню Осетии не называют какой-нибудь христианской церковью в «честь Троицы» или «Иоанна Богослова» и т. д., а называют «Отцом Святым земли осетинской молитвенником Дигории и Двалетии». Из вышеизложенного делаем вывод, укрепляющий понимание Рекома как, прежде всего, «храма‑хранилища», в котором кроме хранения духовно-патриотических национальных реликвий и различных приношений, оберегались, безусловно, ценные религиозные подарки (может быть, и трофеи) абсолютно разных конфессий. Ко всему сказанному об ошибочном понимании храма‑хранилища, бывшего, как будто бы, некогда христианской церквушкой, добавим предвзятые, а иногда просто надуманные искажения, связывающие Реком с православием.

В ход шло все, что возможно, как то:

• существование, по донесению протопопа Иоанна Болгарского, «в сей церкви стенного писания», хотя, как покажут записи последующих посетителей Рекома, такого стенного писания не было (не оказалось даже следов штукатурки, на которой бы могло быть такое писание);

• ориентировка святилища по линии запад-восток (В. А. Кузнецов, стр. 24), как будто такое расположение свойственно только христианским храмам (между тем, все без исключения древние осетинские храмы, как мы далее покажем, строго ориентированы по сторонам света);

• «подвод» под «антаблемент» (часть иконостаса) деревянной резной балки-матицы (В. А. Кузнецов, стр.24), описываемой нами ранее как «тело дракона»;

• приписывание формы сооружения к безаспидным грузинским церквушкам;

• представление медного котла для варки пива как «купели для совершения святого крещения»;

• даже обозначение узких, бойничных окон (имеющих (особенно, западное окно) орнамент, свойственный явно кобанскому периоду) грузинским христианским происхождением и т. д.

Еще более парадоксальными становятся выводы о предполагаемом времени строительства Рекома грузинскими христианскими миссионерами в XVII или XII веках. Так во «Владикавказских Епархиальных ведомостях» за 1894 год в № 4 стр. 68 говорится: «Эта часовня древняя святыня Осетии выстроена царицей Тамарой». Каким образом в Осетии выстраивается храм-«дракон», противоречащий всем христианским канонам, со змееподобными консолями и, к тому же, архитектура которого не известна нигде в Грузии, остается загадкой. Ну и, наконец, в подтверждение надуманного христианского прошлого Рекома появляются всевозможные «местные легенды» о монахах, якобы, некогда обитавших в Цейском ущелье, и, якобы, от которых происходят некоторые фамилии цейцев. Кем были рассказаны эти легенды, остается неясным, так как известно, что больше всех из ученых с цейскими старцами общалась Е. Г. Пчелина (известная своей кропотливостью в сборе древних легенд и сказаний), а по ее словам: «...все старики Цея протестуют (против надуманных легенд о монахах), что об этом они никогда не слыхали ни от кого, кроме туристов...» (Е. Г. Пчелина, К работе И. Собиева «Раскопки древней молельни Майрам близ Рекома в Цейском ущелье»).

Вообще, надо сказать, что к легендам вокруг Рекома (многие из которых — откровенные небылицы, придуманные «всеми, кому не лень», в том числе, туристическими гидами) приходится относиться внимательно, так как многие небылицы — легенды так вжились в цейскую жизнь, что стали поводом для некоторых топонимических названий, не говоря уже о лжепредставлениях, связанных с судьбой Рекома. А судьба его, между тем, была предопределена, когда двести лет назад запретный для посещения храм‑хранилище стал доступен для всевозможных посетителей.

«...Имеется достаточный материал для утверждения того, что православное духовенство, вначале грузинское, а затем русское, тщетно стремилось овладеть заповедной осетинской древней религией в объекте святилища Реком. Упорное сопротивление осетин на протяжении XIX века в обращении Рекома в церковь послужило поводом в постановлении I съезда Осетинского духовенства в 1874 году о разрушении Рекома как вредного языческого капища. Борьба эта окончилась капитуляцией общества восстановления православия на Кавказе и постройкой обществом церкви в селении Цей и оставлением Рекома в покое» (Е. Г. Пчелина, О работе инженера И. Сабиева «Раскопки древней молельни Майрам близ Рекома в Цейском ущелье»). Но покой этот длился недолго. В конце XIX века под видом «музеефикации»разрушаемого святилища ряд «деятелей» пытались перенести Реком в город Владикавказ. И снова жители Алагирского ущелья спасли храм, по мере возможности реставрировав его. (В. Б. Гнедовский, «Протоколы заседания РТС ВПНРК от 20 / IV 1971 года»).

Нельзя сказать, что виной угасания Рекома был только «посторонний фактор». Основная причина разрушения храма‑хранилища, как и всего культа Рекома, ложится, в первую очередь, а может быть, и в полной мере, на местное население. Так, один из первых посетителей Рекома В. С. Толстой в 1847 году пишет о святилище: «...на один бок подавшееся деревянное рубленое строение...» (В. А. Кузнецов, «Реком, Нузал и Царазонта», стр. 6). Значит, еще до массовых посещений храма туристами состоянию сооружения мало уделялось внимания. «Жители не помнят, чтобы лес (Рекома) когда-либо был возобновлен» — писал, побывавший в Цее в 1869 году П. Б. Пфафф (В. А. Кузнецов, «Реком, Нузал и Царазонта», стр. 7). Далее, если внимательно вглядеться в первые изображения Рекома, сделанные В. Б. Пфаффом (1871 г.) и В. Ф. Миллером (1888 г.), а также более поздние снимки Г. А. Вертепова. (1903 г.) и Щербаковского (1906‑1911 гг.), то можно увидеть, что с северной стороны здание затянуто делювиальными отложениями почти до уровня окна в западной стене. Это значит, что находящаяся выше сооружения одна из танцевальных площадок «Симды фæз» была покрыта еще большим слоем селевых отложений. А это, в свою очередь, говорит о том, что святилище не только давно не реставрировалось местным населением, но и давно не расчищалась необходимая для выполнения важных ритуальных действий площадка «Симды фæз». Делаем вывод: еще до прихода Царского самодержавия на Кавказ «Ивард Реком» потерял (или почти потерял) идеологическое содержание празднества «школы-Реком», одним из основных составляющих которого было исполнение танца‑молитвы «Симд», терялись и другие идеологически важные для «школы-Реком» ритуалы-уроки. А это значит, уходило в небытие основное предназначение «Ивард Реком» — воспитание молодого поколения, и всеосетинское торжество превращалось в слепое повторение деградируемых обычаев «местнического» значения. Иначе, как объяснить разрешение местным населением доступа к священным реликвиям абсолютно посторонних людей, а в конце XIX века еще и решение пробить для них проход в символосодержащей, бывшей до этого непременно замкнутой, ограде (Гнедовский В. Б., «Протокол заседания РТС ВПНРК от 20 / IV 1971г»). И как объяснить чудовищное извращение обряда (и где? — там, где храм был полностью посвящен молодежи), когда вместо ритуального, местного приготовления пива, распространяется вначале тайно, а затем открыто испитие спиртных напитков. То, что за один год песни и танцы на «Рекомы фæз» превращаются в сплошную попойку, отмечает в своих записях в 1871 году В. Б. Пфафф. «Огненная вода» сделала свое темное дело, добив последние проблески воспитательных обрядов «школы-Реком», и надолго утвердилась почти во всех святилищах Осетии, став извращенной «визитной карточкой» современной осетинской традиции.

Когда-то осетин приносил в Реком священную вещь (например, меч, копье, колчан со стрелами или арфу, а может быть, и какую-нибудь грамоту и т. д.) своего знаменитого предка и спрашивал у лучших представителей осетинского народа разрешения положить эту фамильную ценность в храм‑хранилище. Он был уверен, что эта реликвия будет под надежной охраной «святого» и будет приносить пользу в воспитании молодого поколения. Мог ли он предполагать, что то, что отдается с чистым сердцем храму, будет расхищаться толпами туристов. А взять в Рекоме было что: «...куча стрел, сломанных луков и колчанов. Из-под этой кучи стрел один из моих спутников с большим трудом вытащил копье, которое по преданию принадлежало осетинскому народному герою Осибагатару» — пишет Пфафф В. и далее сообщает о шлеме Ос-Багатара. (В. Пфафф, «Путешествие по ущельям Северной Осетии», Сборник сведений о Кавказе, т. 1, Тифлис, 1871). Через десять лет, в 1879 году посетившая Реком П. С. Уварова отмечает отсутствие копья и колчана, виденных В Б. Пфаффом, но указывает на шлем «Оси-Багатара». А уже в 1910 году А. М. Дирр отмечает, что во время его посещения внутри Рекома «было совершенно пусто» (В. А. Кузнецов, «Реком, Нузал и Царазонта», стр. 8). Немного ранее, в 1901 г. начальник Терской области обратился в Московское археологическое общество с отношением, где сообщал о расхищении древностей Рекома туристами (В. А. Кузнецов «Реком, Нузал и Царазонта» стр. 11). И, наконец, в 1903 г. по настоянию В. Ф. Миллера из Рекома были вывезены царские фамильные и другие, хранившиееся в святилище, грамоты и перевезены в Тифлис, а значит, может быть, безвозвратно утеряны. (Магометов А. Х., «Реком», 1968 г.). О том, как много ценностей находилось когда-то в храме‑хранилище, можно судить по материалу, извлеченному Е. Г. Пчелиной во время реставрации 1936 года, в уже давно разворованном святилище. Только вдумайтесь — более одиннадцати тысяч раскопанных единиц! Сегодня обнаруженные Е. Г. Пчелиной предметы — это основной материал, который дает представление о «богатствах», хранимых когда-то в Рекоме. (Вообще, о Е. Г. Пчелиной стоит сказать несколько благодарных слов, не нарушив тему нашего исследования, так как она несравненно больше других ученых составила богатый научный материал об осетинских святилищах (в первую очередь, о Рекоме), собрала много легенд и сказаний, исходила обе Осетии, побывав в таких местах, где никогда не было других ученых, подготовила к изданию несколько работ, среди которых «Реком» и «Шесть колен Ос-Багатара», значимых для изучения истории Осетии, но по загадочным причинам неопубликованными. И даже если архивы Е. Г. Пчелиной до сих пор не разобраны, и мы все её научные разработки получаем через второе лицо, все равно самую большую помощь в наших исследованиях нам оказывают Пчелинские материалы).

Итак, в начале XX века храм‑хранилище Реком полностью теряет все свои материальные ценности и духовно-идеологическую значимость. В Советское время святилище существует благодаря нескольким реставрациям как проходной туристический объект, именуемый как «памятник деревянного зодчества».

У осетин существует поверье, что «чем больше мы нашим «дзуар»-ам-покровителям молимся, тем более сильными они становятся; чем более сильными «дзуар» ы-покровители становятся, тем больше нам они помогают».

Но молитва у осетин определяется не столько ласковыми словами, сколько благими поступками. А таких молитв-поступков в «Ивард Реком»-е (так же, как и на других святилищах) долгое время

не совершалось. «Дзуар-Реком» «иссякал силами». «Иссякал силами», но не терпением, честью и мудростью. Давно уже он бы мог «самоуничтожиться», но «гордый» храм терпел людской разгул и униженное до туристической забавы существование. Не «наставало» еще время «уйти в забвение» последнему хранителю древних знаний и таинств. Надо было возгореться так, чтобы искру очистительного пламени подхватили бы «сыновья огненного дракона», несущие заложенные «в духе и во плоти» знания, и из пепла возродились бы идеи справедливости, самоотверженности и добра. И такое время наступило, когда никому не было дела до «Слезы Бога», пролитой во времена Нартов, и когда духовность Нартов могли возродить только кровные потомки Нартов.

Конец второго тысячелетия, конец спящей, деградированной духовности, отмечается очистительным огнем последней из трех «Слез Бога» святыней — Реком.

Начало третьего тысячелетия — начало возрождения «солнечной духовности» — отмечается возрождением первой из трех «Слез Бога — святыни «Реком».

Пока делаются только первые шаги в понимании древней духовности, пока празднование Рекома далеко до идеальности «школы-Рекома». Зато уже несколько лет не распиваются на «Рекомы фæз» спиртные напитки, а на (пока небольшой) очищенной площадке «Симды фæз» все уверенней исполняется танец‑молитва «Симд».

Но «Реком» еще не «царствует» в Ивард Рекоме (в Цейском ущелье). Там все еще «беспредельно хозяйничает туризм» в самой что ни на есть примитивной форме. Но всему свое время. А пока нам пора отправляться на поиски двух других «Слез Бога»: «Таранджелос» и «Мыкалгабыртæ». Но прежде, чем искать таинственные «Слезы Бога», мы должны научиться понимать символы-путеводители, оставленные нам далекими мудрыми предками, главным из которых с древнейших времен является «Дзуар»-крест.